Укутанные в бушлаты, бойцы стояли полукругом вокруг костра. Высокие валенки придавали им смешной вид, похожи они были на неваляшек.
– О чем думаешь, Серый? – спросил стоящий рядом Фикса.
– Фикса, а ты в бильярд когда-нибудь играл?
– Было пару раз, – ответил тот.
– Да вспомнил одну историю, – продолжил Шах. – Я же в футбол раньше гонял, за город. Приехали мы как-то на турнир в Астрахань. Там в местном кремле, в подвале, бильярдная была. Ну так вот, прикинь, нам лет по пятнадцать, пришли мы туда, заказали стол, стали играть. А бильярдная катраном попахивает – короче, на деньги играют. Дедки древние с киями ходят, над каждым ударом по часу думают, в общем, все по-взрослому; только мы, малолетки, в этот замес не вписываемся. Дали мне кий, ну я и стукнул по шару. А он, по непонятной траектории, поскакав по бортам, зацепил другой, и они оба в противоположные лунки вошли. Дедок, ходивший рядом, аж ойкнул. Я, говорит, пятьдесят лет играю, а таких ударов довелось видеть два раза, и то лет тридцать назад, какой-то Ферзь так исполнял. Ну, а я кий-то первый раз вообще в тот день держал. Вот такой случай у меня с бильярдом был.
Незаметно пролетели несколько дней, в течение которых новобранцы приобрели навыки вождения танка. По вечерам смотрели «Новости», где показывали слезы матерей, проводивших своих сыновей в армию и получивших взамен цинки. Контроперация в Чечне постепенно превращалась в кровавое месиво. Стали поговаривать, что полк готовят к отправке на Кавказ.
И вот пришло время сдавать зачет по вождению, показать, чему их научили. Зачетный круг – 5 километров по пересеченной местности на «Т-90».
Запрыгнув на танк, Шах обратился к сидящему на башне сопровождающему:
– Паренек, ты бы люк закрыл да держался покрепче.
Закрыв за собой люк и включив вторую передачу, он тронулся. Трасса была непростой. Змейка столбов, которые необходимо было объезжать с разных сторон, противотанковый ров, крутой подъем, на котором он уже обогнал вопреки инструкциям впереди идущий танк. Колейный мост он взял на шестой передаче вместо положенной первой. И вот прямая, убитая глубокими выбоинами. Он воткнул седьмую передачу, уперся руками в люк и выжал по максимуму педаль газа. Подумал: «Я привезу вам лучшее время». Танк стал подлетать с кочки на кочку, на мгновение полностью отрываясь от земли, стрелка спидометра находилась на 100, тряска усиливалась. Вдруг по внутренней связи он услышал:
– Механик, стой, стой, придурок, сто… – голос исчез.
Пытаясь на этой бешеной скорости остановить машину, Шах дернул за правый рычаг, съехал с дороги, снеся на своем пути небольшие деревца, и с трудом остановил машину. Открыв люк, он, отодвинув поваленные ветки, залез на башню и заглянул в люк. Мешковатое тело лежало безжизненно. «Ну, вот и отслужил!» – пронеслось в голове.
– Ты живой? – Шах потряс человека за плечо. Парень молчал, кое-где была видна кровь. Секунды тянулись. «Посадят, точно посадят». Сергей потянул тело вверх за бушлат.
– Кх-кх, – послышался хрип снизу.
– Живой! – и Сергей вытянул бедолагу из люка. Зрелище было не из приятных, все лицо было в крови.
– Говорить можешь? Что болит?
– У-убью! – беззубым ртом промолвил тот.
– Жить будешь. Да у тебя и нос снизу вроде оторван. Говорил тебе – закрывай люк, – прикладывая снег к разбитому лицу, сказал Сергей. – Залезай на броню, надо ж круг закончить!
Тот его не слушал. Он отправился на командный пункт пешком через поле.
Сергей в одиночестве отправился на финиш.
– А где сопровождающий? – спросил комбат после доклада Сергея.
– Вон идет по дороге, – показал боец вдаль рукой. – Я ему говорил, товарищ подполковник, чтоб он люк закрыл, а он как фраер, по-походному…
Вечером того же дня рота вернулась в Читу.
Прошла еще неделя, и Сергей с Фиксой были переведены в другую роту, которой надлежало выбыть в другой регион для дальнейшего прохождения службы.
На «Уралах» бойцов отвезли в аэропорт и загрузили в самолет.
В хвост самолета прошел небольшого роста летчик с автоматом наперевес.
– Давайте, пацаны, если что, – произнес он непонятную фразу.
– А куда мы летим? – спросил один из бойцов сидящего рядом офицера.
– Да вроде в Краснодар или Ставрополь, я и сам не знаю.
Самолет взмыл в небо.
Дозаправка произошла в Екатеринбурге, еще несколько лет назад он назывался Свердловском. Мысли Шаха были далеко. Он вспоминал Ирину и те безоблачные дни, когда они были вместе. Три месяца учебки пролетели как один день. Под гул самолета он уснул.
– Серый, вставай!
Открыв глаза, он увидел Фиксу, тот тряс его за плечо.
– Брат, мы дома.
– В каком смысле «дома»?
– А ты в иллюминатор посмотри, – широко улыбаясь, ответил Фикса.
В иллюминаторе был виден красавец Эльбрус, и Сергею сразу вспомнилось стихотворение А.С. Пушкина:
В час ранний утренней прохлады
Вперял он любопытный взор
На отдаленные громады
Седых, румяных, синих гор.
Великолепные картины,
Престолы вечные снегов,
Очам казались их вершины
Недвижной цепью облаков.
И в их кругу колосс двуглавый,
В венце блистая ледяном,
Эльбрус огромный, величавый
Белел на небе голубом.
– Дома, как есть дома, – повторил Фикса.
Через пятнадцать минут лайнер зашел на посадку, пробежал по летной полосе и замер. Еще мгновение – и чрево самолета открылось.
Глава 7
Мать
Два месяца спустя. Чечня
Уже которую неделю мать безрезультатно искала своего сына на обугленной Чеченской земле. Сердце подсказывало ей, что сын жив, что он где-то рядом, что не сегодня – так завтра он найдется. Его фото она показывала всем, с кем встречалась, обходила селение за селением изо дня в день, но напрасно. За это время она очень изменилась, глубокие морщины прорезали уставшее лицо. Чечня была поделена по территориям влияния, где-то стояли федералы, где-то все контролировали боевики. Бывали дни, когда у женщины во рту не было ни крошки. Иногда ее встречали с сочувствием и пониманием, иногда с ненавистью и раздражением – люди же разные, и не важно, русские или чеченцы; есть жизненные обстоятельства, при которых поступок человека вызывает уважение даже у самого заклятого врага.
Впереди на горизонте замаячил очередной населенный пункт. Вечерние сумерки медленно спускались на маленький аул, расположенный у подножия холма. Она шла, уставшая и голодная, по проселочной дороге, как вдруг услышала речь, вначале чеченскую, а затем и русскую:
– Эй, женщина, чего ищешь? Иди сюда!
Возле наполовину обрушенного дома стояла чеченка в черном платке, держа руки на пояснице.
– Что ты тут потеряла, русская? Ты немая, что ли?
– Я ищу своего сына, вот его фотография. Вы его не видели? – И мать протянула чеченке уже довольно потертую фотографию сына.
– Нет, русская, я его не видела и знаю точно, что в нашем селе пленных нет. Скажи мне, а ты не боишься вот так одна ходить по нашей земле?
– Самое дорогое, что у меня было, я и ищу на вашей земле. Если суждено найти его, то найду, а если нет – так в том, что меня похоронят недалеко от моего сына, нет ничего страшного. Но я чувствую, что он жив, и буду искать его до тех пор, пока не найду. Извините, я пойду дальше, – и она развернулась и пошла по дороге.
– Стой, женщина! Иди сюда, уже ночь на дворе! Проходи, проходи в мой дом, или в то, что от него осталось. Меня Азой зовут.
В одной из сохранившихся комнат в детской кроватке лежала девочка лет пяти, с голубыми глазами и темными курчавыми волосами. В руках у нее была кукла без головы, но девочка с любовью прижимала ее к себе. На столе стояла лампа, тускло освещавшая мрачную обстановку комнаты.
