Большая пайка - Дубов Юлий Анатольевич

Во всем, чем бы он ни занимался, Марк Цейтлин был полупрофессионалом, но всегда рвался сыграть первую роль. Со временем эта тяга к лидерству приобрела несколько болезненный характер. Скажем, если представить себе, что некоторая компания с участием Марка задумала бы поиграть, к примеру, в Чапаева, то можно безошибочно утверждать: во-первых, Марк лучше всех прочих знал бы историю чапаевских походов и без него игра была бы не такой интересной; во-вторых, если бы Чапаевым был назначен не он, а кто-то другой, то игра не началась бы ни сегодня, ни завтра, поскольку Марк втянул бы всех в серьезную дискуссию о правильном определении своего статуса; а в-третьих, если бы Марка все-таки, вопреки его желанию, назначили Петькой, то довольно быстро оказалось бы, что Петька пытается командовать Чапаевым, причем весьма настырно.

Марк находит новых друзей

С Платоном и Терьяном Марк познакомился в студенческие годы, на зимних каникулах, в одном из подмосковных домов отдыха, куда приехал с товарищем по группе Леней Донских за день до общего заезда. Когда Марк и Леня вошли в столовую, заведующая показала стол, за которым им предстояло завтракать, обедать и ужинать в течение ближайших десяти дней, Марк заметил двух молодых людей, сидевших за столиком у окна. Больше в столовой не было никого.

— Вы знаете, Зинаида Прокофьевна, — повернулся Марк к заведующей, — мы хотели бы питаться у окна. Все-таки мы первыми заехали, а природа здесь красивая, аппетит будет улучшаться.

— Пожалуйста, пожалуйста, — сказала заведующая, — только учтите, что у окна подают в последнюю очередь.

— Так надо, чтобы подавали в первую, — оживился Марк, обаятельно улыбаясь Зинаиде Прокофьевне.

Леня сразу понял, что Марик нацелился на подавление, и пошел к столику у окна, ближайшему к тому, за которым сидели ребята. Когда через двадцать минут он, разделавшись с ужином, наливал себе чай, к нему наконец-то присоединился Марк.

— Что ты бегаешь? — обрушился он на Леню. — Почему я один должен все разгребать? Тебе это не нужно? Я, между прочим, договорился, теперь надо официантке объяснить. Девушка! Вы не могли бы подойти на минутку?

Пятидесятилетняя девушка приблизилась к столу.

— Простите, пожалуйста, — Марк встал, — разрешите, я представлюсь. Меня зовут Марк. А как ваше имя?

— Елизавета Ивановна, — сказала несколько очумевшая официантка.

— Очень приятно, Елизавета Ивановна. Видите ли, мы с молодым человеком будем питаться за этим столиком. Я договорился с Зинаидой Прокофьевной, что нас будут кормить не в последнюю, а в первую очередь.

Леня обратил внимание, что ребята за соседним столиком перестали разговаривать и с интересом прислушиваются.

— Да мне хоть в какую, — спокойно ответила Елизавета Ивановна. — Только я с завтрева в отгулах на неделю, так что надо со сменщицей говорить.

— А где сменщица? — не сдавался Марк, — Утром и будет, к завтраку, ее Надей зовут.

— Ладно, Елизавета Ивановна, большое спасибо. У меня еще одна просьба есть. Вот тут мальчонка, — Марк покровительственно обнял Леню за плечи, — у него организм молодой и растущий, ему надо много кушать, вы не принесли бы нам какую-нибудь добавку, и побольше?

— Сейчас посмотрю, — сказала Елизавета Ивановна и удалилась на кухню.

Через минуту она появилась с большой миской, в которой еле помещалась гора картофельного пюре и кусков десять жареной рыбы, а потом поставила на стол тарелку с тремя плавающими в рассоле худосочными солеными огурцами.

— Класс! — произнес Марк и, не садясь, прошествовал к столику, за которым сидели два молодых человека. — Ребята, давайте познакомимся. Меня зовут Марк, я из института связи, юное дарование рядом с миской — это Леня. Я предлагаю сдвинуть столы и доужинать вместе.

Ребята переглянулись. Тот, кто был ниже ростом, сказал:

— Вообще-то мы уже поели.

— Так ведь я предлагаю начать с того, что сдвинем столы, — резонно возразил Марк. — А потом разберемся. Тот, кто повыше, улыбнулся и сказал:

— Поехали.

Марк повернулся лицом к кухне.

— Елизавета Ивановна, кормилица, можно вас попросить — две чистые вилки, хлеба, горчицы и четыре стаканчика.

Елизавета Ивановна покорно принесла требуемое и попросила:

— Только не курите тут, а то начальство ругается.

— Начальство не увидит, — пообещал Марк, после чего вытащил из карманов пачку «Шипки», коробку спичек, длинный костяной мундштук и алюминиевую фляжку.

Фляжка досталась ему в наследство от дяди Володи.

— Меня зовут Платон, — сказал высокий, — я из инженерно-строительного, а Сережа — из Новосибирского университета. Марк разлил по стаканам коричневую жидкость.

— Коньяк? — с недоверием спросил Сергей Терьян, рассматривая жидкость на свет.

— Коньяк — не напиток, а дерьмо, — заявил Марк. — Это «Мурзилка», основные компоненты — спирт, кофе и еще кое-что по специальному рецепту. Готовлю исключительно сам. Ну, за знакомство и начало заслуженного отдыха.

Знакомство состоялось.

Марк влюбился в Платона, как говорится, с первого взгляда, и ему очень захотелось произвести на нового приятеля впечатление. Марк положил на это много сил, закручивая вокруг себя водоворот общественной активности и всяческих затей. Правда, с первоочередным питанием получилось не очень. Сменщица Надя оказалась женщиной с твердым характером, договоренность с Зинаидой Прокофьевной, как выяснилось, была не совсем окончательной, поэтому в первые дни в столовой постоянно вспыхивали скандалы. Они прекратились после того, как Марку пришлось посетить кабинет директора пансионата. Точное содержание их беседы так и осталось неизвестным, но после нее Марк стал затягивать появление всей компании в столовой.

С утра он затеял обтирание снегом, организовал футбольные матчи, удлинил на несколько километров лыжные прогулки. В результате, когда компания, разросшаяся до десяти человек, приходила в столовую с получасовым опозданием, все уже стояло на столах, и конфликт был исчерпан. Вот только в результате игры в снежки во время одного из утренних обтираний было разбито окно бухгалтерии пансионата, а футбольный матч во время «тихого часа» прекратился только после личного вмешательства директора. И еще был сигнал про дяди-Володину фляжку, неизменно возникавшую во время обеда и ужина. Так что со временем популярность Марка могла конкурировать только с раздражением, которое он вызывал у пансионатского начальства.

Угроза гонконгского гриппа, который в то время свирепствовал в Москве, не приостановила процесс активного отдыха. Марк неизменно появлялся в столовой с получасовым опозданием. Его голову окутывала шаль Ирочки Лепской из МИИТа, а на лице была марлевая повязка. Все остальное время Марк проводил в своей комнате, где было страшно накурено и где постоянно находилось не менее пяти человек.

Марк поил всех кофе, который варил тут же на привезенной из Москвы спиртовке. В один прекрасный вечер, как и следовало ожидать, спиртовка, стоявшая на стуле, опрокинулась, и стул загорелся. Пока открывали окно и выкидывали стул на улицу, дым успел просочиться в коридор. Через пятнадцать минут в комнате появилось пансионатское начальство во главе с директором.

— Почему дым? — спросил директор, стараясь не смотреть в сторону Марка, который уже исчерпал запас директорского терпения.

— Накурили, — так же лаконично ответил Марк.

— Вы мне это бросьте, — отмахнулся директор. — Пахнет гарью. Что спалили?

Лекцию Марка о специфическом запахе отечественных сортов табака прервало появление завхоза с обгоревшим стулом в руках, — Ну все, Цейтлин, — подвел итог директор. — Вести себя не умеете, в столовой скандалите в нетрезвом виде, окно в бухгалтерии разбили, нарушаете режим. Теперь устроили пожар. Давно вас надо было попросить отсюда со всей честной компанией, а уж теперь…

Не закончив фразы, директор вышел из комнаты. За ним потянулись остальные руководители.

Снести такое при Платоне было решительно невозможно.