Промах киллера - Ольбик Александр Степанович

— Разумеется, на личные нужды… Казино, отдых на Канарских островах, Сочи, особенно когда там проходит какой-нибудь кинофестиваль. Большие суммы уходят на представительство, то есть на взятки. Кого-то кормит в России за льготные лицензии. Что остается, переводит в швейцарские или немецкие банки. Сейчас Заварзин сидит в СИЗО, а деньги все равно капают. Пусть хоть трижды мертв, все равно.

— Прямо-таки волшебник твой друг Заварзин, — съязвил Гунар.

Я молчал, сказать было нечего.

Я видел неприступную китайскую стену, разрушить которую, конечно же, мне не по силам. Я слишком слаб в коленках и необразован в таких делах. Темный, как нутро моего винчестера.

— Не он волшебник, а этот ушлый Дудельзак, — продолжала Велта. — Он мог бы в любой стране премьер-министром стать, да вот фамилия подкачала…

Я почти не вникал в разговор, потерял всякий интерес. Это не мой путь.

— Значит, нет у этого подонка ахиллесовой пяты? — не то с горечью, не то с насмешкой проговорил Гунар. — И будет эта сволочь жить, пить чужую кровь, и все будут ему улыбаться и считать солидным человеком. Дожили, ничего не скажешь…

— А есть ли хоть какая-то возможность узнать его счета в зарубежных банках? — хватаясь за соломинку, спросил я.

— Если только дождаться момента, когда Заварзин или Дудельзак проговорятся во сне. Только эти два человека знают счета и все, естественно, держат в голове.

Я прищурился — показалось, что на дороге что-то лежит. И шевелится. Но расстояние было большое, и я, не сбавляя скорости, продолжал движение.

Что-то тревожно сдавило под ложечкой. Но это был всего-навсего большой кусок черной бумаги, трепыхавшийся на ветру.

Больниц я не люблю и не подхожу к ним даже на расстояние выстрела. Это парадокс — не переношу вида страданий, «небоевых» трупов. Поэтому, когда мы подъезжали к больнице «Гайльэзерс», у меня внутри все застыло.

Мы прошли через главный вход и спустились в подвальное помещение. Оставив Велту с Гунаром у трансформатора, я отправился на разведку.

Мы не должны были появляться в морге с того входа, через который проходят все.

Но я все равно просчитался, что буквально через несколько минут подтвердилось самым банальным образом. А пока, миновав лабиринт коридоров и подвальных переходов, я вошел в помещение, где пахло хлороформом и было холодно, словно на декабрьской набережной.

Молодые парни что-то перевозили на каталках, и я, разумеется, понял, что это за груз.

Я остановил одного из них и спросил, где выдают покойников. Парень указал на дверь в дальнем конце этого огромного холодильника, и я почти бегом устремился к ней.

Зрелище было не из веселых: за дверью, в узком помещении, скопилась вереница каталок с гробами. А в них — прибранные покойники. Вдалеке, в дверях, ведущих с улицы в морг, стояла группа скорбящих родственников.

Всем в этой юдоли печали распоряжался амбал лет тридцати с большим золотым крестом на груди. Откормленной харей он напоминал Шашлыка. Но этот, князь царства покойников, говорил тихо, кротко улыбался, куда-то отлучался, чтобы через минуту появиться снова — эдакая смиренная незаменимость.

Я тоже подошел к нему и спросил, когда можно забрать тело Эдуарда Краузе. Амбал вынул из белого халата толстый блокнот и открыл заложенную визитной карточкой страницу.

Каллиграфическим почерком были занесены фамилии тех, кто в этот день совершает свою последнюю пересадку на этой грешной земле.

— По-моему, Краузе третий с конца, — сказал Шашлык номер два и указал рукой в хвост вереницы из гробов. — У него, по-моему, были проблемы с головой?.. Лучше сами посмотрите — может, нужно добавить еще немного косметики.

Я подошел к гробу, в котором лежал муж Велты, и увидел «ухоженное» лицо мертвеца. Непроизвольно стал искать на виске след пули, но так ничего и не обнаружил.

Ко мне подошел распорядитель-здоровяк и вопросительно посмотрел на меня: нужно ли что-то еще от него?

— Кажется, все в порядке, — сказал я, разглядывая белоснежную сорочку и стального отлива лацканы костюма, в который был облачен Краузе.

— С вас еще десять латов, — неожиданно объявил амбал и снова открыл свой толстый блокнот. — Косметика французская, и нужно заплатить дополнительно.

Я вынул деньги и протянул этому трудяге десятку. Потом отправился за своими спутниками.

И тем же путем мы втроем вернулись к каталке с гробом Эдуарда Краузе.

Первой подошла Велта. И как только ее взгляд упал на покойника, она невольно застонала. Все повернулись в нашу сторону и замерли в напряженных позах.

Я тоже бросил взгляд на толпу людей, и что-то меня насторожило. Я не мог объяснить себе это ощущение — мимолетное, но тревожное. Не все на этом свете можно объяснить с материалистической точки зрения, иные флюиды добираются до подсознания быстрее света…

Наученный горьким опытом доверять своей «печенке», я оставил Гунара с Велтой у гроба Эдуарда, а сам отправился искать выход. На мою удачу, он оказался в десяти метрах.

Обогнув здание, подошел к «предбаннику» морга — шесть ступенек отделяли от подвала с ожидающими. Осторожно ступая, я спустился вниз и остановился у них за спиной.

Ракурс позволял поочередно рассмотреть всех. Темная одежда, стянутые, замороженные горем лица. Осунувшийся Борис Краузе, потупив взор, стоял как вкопанный. И вдруг среди пасмурных лиц — равнодушное — загорелое, молодое, с большой чечевицеобразной родинкой на щеке.

Гадать долго не пришлось — тот самый прыткий футболист с пляжа. Да, этот парень в зеленых плавках так ловко управлялся тогда с мячом.

Очутившись снова на улице, я пошел к машинам, стоявшим на покрытой щебенкой площадке. Их было много, и вычислить нужную было так же непросто, как из десятка яблок выбрать самое сладкое.

Я отозвал Гунара в сторону, вкратце обрисовал ситуацию и по его реакции понял — он готов на все.

— Что требуется от меня? — тотчас же спросил он.

— Посмотреть, куда сунется этот с родинкой. В какую машину сядет. И сколько рыл тут ошивается с ним, или же он один.

— Вот сволочи, и похоронить швагера не дадут спокойно, — Гунар стиснул зубы и шибанул кулаком по бетонной стене.

Когда он скрылся за поворотом, я вернулся к Велте.

— Пора бы уходить.

— Сейчас… — она склонилась над покойником и поцеловала в лоб. Провела рукой по щеке и, глотая слезы, сделала шаг в мою сторону.

Парень с родинкой, озираясь по сторонам, стал выбираться из толпы — видимо, как и я, не очень четко ориентировался.

Я взял Велту за руку и потянул за собой.

— Чем быстрее мы выберемся отсюда, тем больше доставим хлопот одному субъекту.

— Где Гунар? — Она прижала платок к бледным ненакрашеным губам.

— Встретимся на стоянке.

Мы возвращались теми же длинными коридорами, мимо труб, обвитых фольгой, трансформатора, и вышли к лестнице, по которой спускались в морг. Никто не помешал, и это успокаивало. Но такое чувство часто подводит, притупляет бдительность.

Я держал в поле зрения общий план и отсекал все лишние детали. Знал, если появится что-то подозрительное, внутренний компьютер тут же подаст сигнал тревоги. Но пока мы быстро шли коридорами, уже заполненными прогуливающимися больными.

Однако, когда мы оказались на улице и я увидел свой «ниссан», внезапная мысль заставила остановиться.

— Что случилось? — с тревогой спросила Велта.

Я усадил ее на ближнюю скамейку, а сам пошел к машине.

Опустился на колено, наклонился и заглянул под машину.

Взрывчатку обычно подкладывают под «рулевое» крыло, чтобы взрыв был верняк, без малейших шансов на спасение. Пока что все чисто, багажник и капот тоже не внушали опасений: моя «пломба» — ленточка прозрачного, почти невидимого скотча, которым я опечатываю все, что может быть открыто чужими руками, — оставалась нетронутой.

Мы уже сидели в машине, когда из-за угла нейрохирургического отделения показалась плотная фигура Гунара. Кривоватые ноги только подчеркивали общее впечатление, что он из особо устойчивых, твердо стоящих на земле людей.