— …ты видел здесь аистов? — вырвалось из Богдана сквозь горячечный бред.
— Опять ему тот бой снится, — проворчал Старостенок.
— И как он дома спать будет? — поддержал Цымбал.
Уже порядком осоловевший Старостенок высыпал из бумажного пакетика дозу кокаина в импровизированную из фольги вазочку, зажал в зубах пятак и вцепился губами в трубку от шариковой ручки. Цимбал поднес под фольгу горящую спичку.
Белоград сжал ладонью шрам над ключицей:
— Уходите, Мамай… уходите… Отделение, на рубеж!..
— Может разбудить, Старый? — задался Цымбал.
— Голый номер: он всегда так спит.
"…полный ненависти и отчаяния взгляд сквозь прорезь прицела… Боль ворвалась под ключицу раскаленным шомполом". Богдан вскочил.
Старостенок дождался, пока сержант очнется окончательно:
— Шо братан, опять та бредятина?…Иди, дернешь.
Без единого слова Белоград принял из рук Старостенка трубку и затолкал в рот пятак. Через полминуты он снова откинулся на койку и погрузился в грезы.
"Тишину нарушал только размеренный звон подкованных каблуков об асфальт. Тенистый неухоженный двор хрущевки зарос кустарником до неузнаваемости. Только детская площадка напротив еще могла послужить ориентиром. У самого подъезда звон подковок отозвался учащенным ритмом сердца. Кнопка звонка все та же — с подплавленной пластмассой. У двери с табличкой — «52» сердце едва не выпрыгнуло из груди. Дверь открылась сама… На пороге остановилась на полушаге еще не верящая своему счастью Мама… Рядом с глубокой до краев наполненной сметаной расписной глиняной тарелкой появилось огромное блюдо с горой пышущих жаром блинов…"
Палатка освещалась только «буржуйкой». Старый только сейчас понял, что творилось в соседнем углу. А там Бараев уже сбрил с макушки Маслевича последние волоски. Довольный своей «работой» он сверился с изображением Ленина на журнальном листке. Вместе с давно небритой бородкой лысина Маслевича чудесным образом дополняла образ вождя. «Ленин» получился удачно, но с многочисленными бороздами порезов на голове.
Шамиль скомандовал:
— Мася, а ну, возьми в руку панаму. Не… Лучше в правую. О… Протяни в сторону! Левую — на подтяжки.
Маслевич протянул руку. Сидящие рядом бойцы уже давились смехом.
— А ну скажи: "Товахрищи! Великая октябхрьская хреволюция…"
Маслевич проговорил невнятно:
— Товарищи… великая октябрьская революция…
Бойцы уже задыхались от смеха. А Бараев напустил на себя грозный вид и прорычал сердито:
— Мася, с выражением — хр…, хреволюция.
— Хреволюция… — промычал Маслевич.
Новый взрыв смеха только вдохновил Шамиля:
— …о котохрой так долго говохрили большевики.
Маслевич вторил:
— …большевики…
— Свехршилась! — заключил Бараев.
— Свехршилась…
— А теперь на табуретку, в позицию, ручки по местам… и все вместе, и торжественно, с выражением.
Маслевич забрался на табурет.
— Товахрищи…
— Ну!? — зашипел Бараев.
— …великая социалистическая хреволюция, о котохрой так долго говохрили большевики — свехршилась!
Истерический смех разнесся далеко за пределы расположения роты. Шамиль прицелился в Маслевича указательным пальцем и изобразил выстрел с эффектной отдачей. Неизвестно кто завел в роте обычай: расстрелянный «молодой» должен был упасть максимально достоверно. Иначе, экзекуции ему не миновать. Но Маслевич, похоже, устал унижаться — остался на месте.
Бараев возмутился:
— Ты чё, вечна живой, даа, хахоль?
Для Старостенка это обращение всегда служило как минимум детонатором:
— Мамед!..
Смех оборвался.
— Знаєш: як у нас провиряють: кыця, чи котык?
Только Шамиль еще смеялся:
— Что?..
Старый продолжил:
— Шо… Не знаєш, турок?… Вдивають чоботы — заброды, знаєш, пид сами яйця, з резыни? Ставлять кошеня пид пригорок, шоб не дуже крутый був — шоб волы не скочувалысь, розганяються вид сарайчика, дэ дрова лэжать… — Старостенок сделал паузу, чтобы бойцы могли раскачаться новым приступом смеха и под всеобщий нарастающий хохот продолжил, — …и чоботом пид хвоста йому. А дали дывляться: якшо побиг, значить котык, а як побигла — точно, кицюня була.
Бойцы, кроме Бараева и Старостенка, едва не задохнулись в конвульсивном смехе. С абсолютно непроницаемым выражением лица Старый добавил:
— Так я, оцэ, дывлюсь на тебе и думаю соби: чи не пора нам тебе вже пид прыгорок, та перевирыты, шо там у тебе пид хвостыком — кыця ти в нас, чи котык?
Всем стало не до смеха — это был вызов. И всем было ясно: Шамиль мимо ушей этого уже не пропустит. Бараев сделал шаг в проход между койками. Из соседнего прохода появился Мамедов. Из дальнего угла палатки вынырнул из темноты Магомед. Только Старый не сдвинулся с места.
Шамиль выхватил табурет из-под Маслевича и швырнул его в Старостенка. Но тот был готов к любому продолжению событий: резким движением он кувыркнулся спиной назад и выпрыгнул в проход. В потасовку включился Рустам: не дожидаясь пока к земляку на помощь подоспеет Магомед, он толкнул чеченцу табурет под ноги. Тем временем, Старостенок вкатил Бараеву кулаком в зубы. Беспомощно взмахнув руками, он повалился на спящего Белограда. Магомед уже затолкал Рустама в глубину прохода вместе с койкой. Драка грозила перерасти в грандиозное побоище. Чеченцам нужно было только дождаться земляков из соседних подразделений…
Выстрелы прозвучали как гром средь ясного неба. В руке Кузнецова дымился пистолет Макарова. Следом за ротным в палатку ввалился замполит.
— Становись! — заорал Кузнецов.
Чтобы выстроить взвод ему понадобилось еще полминуты. Ротный начал разбор полетов:
— Точно, кузня… Орлл-ы! Хрена вам духи чего сделают!
Заглядывая в сверкающие злобой глаза разгоряченных бойцов, ротный пошел вдоль строя.
— Вы и сами друг другу глотки поразрываете…
Он остановился рядом с Бараевым:
— Чья идея!?
Шамиль слегка помялся, смахнул струйку крови с разбитых губ и выдал:
— Хахлы начали…
Старостенока передернуло. Кузнецов уставился Шамилю в глаза:
— Хохлы, говоришь…
Ротный многозначительно посмотрел в сторону замполита. Белинский включился мгновенно:
— Ты хоть знаешь, что означает это слово?
Шамиль замялся. Чувствовал он себя уж никак не на экзамене. Белинский настоял:
— Что, птиц волный? Ну!
— Ну, косичка на лысине такой…
— Косичка… на лысине… Ну, бараны… А ты знаешь, Старостенок?
Старый только зубы сцепил и заиграл желваками.
— Бараны колхозные… — пригрузил еще больше Белинский. — Хохол с санскрита, язык такой древний, знаешь(!)… означает — человек, способствующий предательству Родины. Ясно тебе, косичка на лысине?!
Ротный решил, что пора прекращать политинформацию:
— Не дай божок я завтра хоть один зуб, хоть в одной пасти не найду… Отбой!
Солдаты побрели к своим койкам вразвалочку. Кузнецов рявкнул:
— Отбой, 45 сек!
Помогло не очень: бойцы ускорились только слегка. Дождавшись, когда все улягутся, ротный объявил новую команду:
— Рота, подъем! Боевая тревога!
…Весь личный состав бригады уже стоял перед палатками. Только автороты не было. В отдалении, на валу, обрамляющем бригаду со стороны Кабула, виднелись силуэты прогревавших двигатели «Уралов» и шестьдесят шестых ГАЗонов.
Кузнецов отдавал последние распоряжения:
— …И чтоб из ущелья и птичка у меня не вылетела. Сухпай и боекомплект на четыре дня! Белоград, выйти из строя! Старший колонны — Белоград! Берешь пулемет, по прибытию на место — на усиление пулеметного взвода. Получить оружие, построение через пять минут! Разойдись!
Глава девятнадцатая
Аппарат ему так и не отремонтировали. Снова он надрывался в трубку:
— Слушай, Семеныч: я найду автобусы, я найду. Но! Как только шпану эту отправлю, я у тебя половину АТП в партизаны заберу. А ты у них командиром пойдешь… Хрена, командиром! Я тебя вечным дневальным там сделаю…
