Звериный круг - Щупов Андрей Олегович

— Откуда ты это знаешь? Про приговор, про майданные дела?

— Слухами земля полнится. Вот еще слышал, например, что кто-то сдал Папику четыре вагона с китайской фарцой. А Папик — кент Малютина.

— Ну и что?

— А то, что вагоны те тоже принадлежат Малютину. Интересный оборот, правда?

— Зачем ты мне это рассказываешь?

— Затем, что жареным пахнет, Валя.

— А может, тебе это приснилось? Про вагоны, про фарцу?

— Ты ведь знаешь, я не мастак фантазировать. Умел бы сочинять, давно бы катал книжки. Про коньков-горбунков. Так что, можешь мне поверить, с Алоисом кончено. — Чапа шумно вздохнул. — И соображай… Пока ты еще в штате Сулика, но если не отколешься от Алоиса вовремя — со стадиона тебя попросят. Найдут кого-нибудь вместо Колета и попросят.

— Чего ж раньше не попросили?

— Спроси, если интересно. Только не у меня, а у Дрофы. Может, сыграть с Алоисом хотели. В подкидного.

— Ага, через меня.

— Почему бы нет? В общем, я сказал — ты думай. Сторож стадиона — это и деньги, и крыша.

— Алоис мне тоже платит. И кстати, это ведь он устроил меня сюда.

— Значит, тоже имел на тебя, дурака, виды. Но это их политика, Валя. ИХ, а не твоя. И тебе в эти дела лучше не соваться. Целее будешь.

— Это как сказать! Шкурой-то я рискую, не ты! Это, может, твои шмурики списали Алоиса, но я-то его через день вижу. И на ребяток его любуюсь. Бригада там — будь здоров! Любого прижмут в случае чего.

— Ловчишь, Валек. Ох ловчишь! — Чапа покачал головой. — Только на двух стульях не усидеть. Выбирай, пока за тебя не выбрали. Либо Сулик, либо Алоис.

— Значит, советуешь переметнуться?

— Все правильно, сынок. Мы с тобой люди маленькие — те самые, о которых ноги вытирают. Так что не строй из себя девочку. Ты не Труфальдино, чтобы иметь двух хозяев… — Чапа настороженно повернулся. Через раскрытое окно долетело далекое треньканье трамвая. — В общем, я сказал, ты услышал. Дальше решай сам.

— Спасибо, — кротко поблагодарил Валентин. — Я подумаю.

— Подумай, подумай. — Чапа криво ухмыльнулся. — Только не тяни долго.

— Кстати, — Валентин взглянул на часы, — можешь отправляться домой. Твоя смена уж два часа как закончилась. А я пока пройдусь по территории.

Уже в дверях Валентин обернулся:

— Гоша не заглядывал?

— Гоша? Это тот мужичонка зачуханный? Вроде нет, не помню. Карзубый заходил, а этот нет. Зачем он тебе?

— Так… Стихи брал почитать и все никак не вернет.

— Чего-чего? Стихи? — Чапа выглядел обескураженным. — Этот чухонец читает стихи?

Не отвечая, Валентин вышел.

* * *

«Зачуханного мужичонку» он обнаружил в щитовой. А перед этим еще раз побывал в кладовых, заглянул в пустующий душ. Именно в таких местах Гоша прятался от людей. Забитое существо, вызывающее у одних жалость, у других смех.

Костлявый и нелепый, он был обряжен в такую же нелепую одежду: мышиного цвета брюки, боты на металлических молниях, вельветовая куртка времен шестидесятых и лыжная шапочка, не покидающая головы в течение всего года. Разнорабочий стадиона скрывал под ней лысину — главный объект насмешек. «Шмурики, откуда у нашего Гоши плешь? Червонец тому, кто расколется!..» Обычно не раскалывался никто, зато все с удовольствием хохотали. Гоша работал на стадионе уже пятнадцать лет и все это время неизменно числился в категории разнорабочих. Его посылали за пивом и сигаретами, под плохое настроение награждали оплеухами и пинками. И Гоша выполнял все безропотно, умудряясь, однако, сохранять при этом толику достоинства. Он играл роль отзывчивого малого, не желая признаваться ни себе, ни окружающим, что мало-помалу превратился в забитого раба. Именно эта несостыковка кажущегося и реального подтолкнула Валентина взять над Гошей опеку. Опека оказалась обременительной, и тем не менее от Гоши постепенно отступились.

Разглядев в полумраке скрюченную угловатую фигуру, Валентин повернул тумблер и шагнул в щитовую.

— Привет, пролетарий!

С радостной суетливостью Гоша соскочил с лавки, пожав протянутую руку, неуклюже поклонился. Он действительно был рад Валентину, но улыбался смущенно и неестественно. Жизнь крепко поработала над ним, коли отучила делать такие простые вещи. Встречаясь с Гошей, Валентин нередко испытывал приступы раздражения. Согбенная фигура несчастного разнорабочего вызывала в нем слепую безадресную ярость. Он с трудом брал себя в руки. В жизни мириться приходилось не только с этим, но именно в случае с Гошей он сознавал полное свое бессилие.

— Садись. — Валентин кивнул на скамью, а то Гоша так бы и стоял перед ним, словно рядовой перед генералом. — Садись и рассказывай.

Что-то пробормотав, Гоша зачем-то обошел скамью кругом и только потом неловко присел на самый краешек. Шагал он тоже нелепо — точно балерина, выворачивая носки наружу, покачивая при этом костлявыми плечами, опасливо косясь по сторонам. Словом, недотепа из недотеп. Смешной и жалкий, добрый и надежный.

Прежде чем заговорить, Гоша помолчал, собираясь с мыслями, плавным движением, словно пианист перед игрой, выложил на колени кисти.

— Сегодня я прибирал в коридорах, — низким медлительным голосом начал он.

— Чужих вроде не было. Начальники дважды собирались в кабинете, о чем-то там ругались. Потом пили. Степчика заставили нырнуть с вышки, а потом еще несколько раз, пока он не наглотался воды, Яша его вытаскивал шестом… А с утра суетились с сауной: меняли деревянную обшивку, вызывали техников.

— Вот! А говоришь, чужих не было!

Гоша виновато заморгал.

— Техники тоже из наших, — несмело промямлил он. — Обслуживают котельную.

Одного Павел зовут, другой — седенький такой…

— Ладно, продолжай. — Валентин успокаивающе махнул рукой.

— В общем, сауну отладили. Сейчас там Яшины ребята, ну и… некоторые из гимнасток. — Гоша густо покраснел. — А Сулик с Малютиным в бильярдной. Играют на деньги.

— Стало быть, вся гоп-компания, кроме Алоиса? Жаль.

— Ну да. — Гоша неуверенно пожал плечами. Он словно ощущал некую вину за все сказанное.

— Больше ничего?

На Гошином лице отразилась тихая паника. Плечи его снова поползли вверх.

Он искренне переживал, что не может ничего добавить к рассказу.

— А то, о чем я тебя просил?

Разнорабочий испуганно встрепенулся. Голова его часто закивала.

— Да, это я сделал! Батарейку вставил, как вы просили.

— Никто тебя не видел? .

— Нет, все было тихо. — Гоша заволновался. — Вчера ведь что было? Ну да!

Они как раз ушли в бильярдную. А я взял совок и веник, как вы советовали! Ну и пробрался туда.

— Вот и отлично. — Валентин похлопал его по плечу. — Ты все сделал правильно. Главное — спокойствие и осторожность. Если кто рядом, не рискуй…

Как там наш Коля-Николай? Зубы по-прежнему не вставил?

— Он хотел, но туда надо днем, а Степчик не пускает. Днем — уборка территории, надо сжигать ящики, мусор, а тут еще новые дела навалились.

— Ясно. Значит, приятель по-прежнему шепелявит. Зря.

— Я ему тоже говорил. Конечно, надо сходить! — Губы у Гоши задрожали. Он и тут ощущал себя виноватым, хотел оправдаться, но не получалось. Коля-Николай шепелявил, и факт этот перевешивал все его, Гошины, старания… Приглядевшись к нему внимательнее, Валентин нахмурился.

— А ну-ка повернись, дружок!.. Еще немного. Так… Кто же это тебя?

Левая щека у Гоши выглядела чуть припухшей. Синева еще не проявилась, но догадаться о случившемся было несложно.

— Кто-нибудь из Яшиных орлов?

Гоша понурил голову. Обстоятельства своих многочисленных избиений он предпочитал скрывать. Валентин вспомнил недавнюю усмешку Чеплугина.

— Не Чапа, нет?.. Ну, слава богу. Тогда кто? Степчик, что ли?

Гоша не ответил, но по дрогнувшим плечам Валентин понял, что угадал.

Степчику многое сходило с рук. Помощник директора слыл первостатейным хамом и частенько пускал в ход кулаки. Кое-кто поговаривал, что он гомик, и Валентин не видел причин не верить этому. Что-то в Степчике и впрямь виделось инородное, и даже то, с каким пылом утверждал он всюду свое мужское начало, скорее доказывало обратное.