Смерти не по зубам - Кулаков Сергей Федорович

Из кабины вышел штурман, тронул за плечо командира группы.

– Майор.

Майор Олден открыл глаза, вопросительно глянул на штурмана.

– Готовность пять минут, – сообщил тот.

– Понял, капитан.

Штурман, окинув взглядом сонное воинство, скрылся в рубке.

– Я ей говорю: или мы делаем это прямо сейчас, или я заплачу в два раза меньше, – бубнящим басом втолковывал негр мексиканцу. – А она говорит, что у меня слишком большой, и ей потом придется выложить кучу денег на лечение.

– Вот сучка! – возмутился мексиканец. – Не хочешь работать, сиди дома.

– Точно, Маркес, – кивнул негр. – Я ей так и сказал. И пригрозил, что пожалуюсь хозяину.

– И что она?

– Ничего, – ухмыльнулся негр. – Угомонилась тут же.

– Вдул ей, Том?

– А то! По самые…

– Хватит трепаться, – перебил их Олден. – Подлетаем.

От его негромкого, но внушительного голоса говоруны затихли, а остальные сразу запросыпались.

– Проверить снаряжение, – скомандовал майор. – Надеть гермошлемы. Готовность номер один.

Через несколько минут над кабиной пилота загорелась красная лампочка. Вся шестерка, одинаково сложив руки на автоматах, висящих перед грудью, поднялась и выстроилась в затылок друг другу.

Из рубки вышел штурман, открыл люк. В салон ударила струя холодного воздуха, заставив качнуться стоящего ближе всех к люку Маркеса – самого мелкого в группе.

– Время, майор.

– Пошли! – крикнул Олден.

Маркес шагнул вперед, пригнулся, преодолевая напор воздуха, сгруппировался и нырнул в проем.

Тотчас на его место встал громила Том, выждал несколько секунд, шагнул следом.

Командир группы прыгал последним.

– Удачи, майор, – сказал ему штурман.

– Спасибо, кэп, – кивнул Олден, чье лицо было неразличимо за толстым стеклом маски.

Он махнул рукой, сделал шаг вперед и бесшумно исчез в темноте.

Штурман закрыл за ним люк, вернулся в кабину и доложил в Центр, что доставка и десантирование группы прошли в штатном режиме. Далее начинались заботы исключительно майора Олдена.

18 июля, Южный Вьетнам, 12.30

До города с труднопроизносимым названием Ратьзя Роман добрался относительно быстро. Всего-то сделал из Хошимина пересадку на рейс местной авиакомпании – и вот он уже на месте.

Найдя невдалеке от главного городского рынка католический собор, Роман зашел в кафе неподалеку, сел за столик у окна и принялся ждать человека по имени Сам Лиен. Тот должен был передать ему фотографии, дать устные пояснения – и тем, собственно, визит Романа Евгеньевича в Социалистическую Республику Вьетнам исчерпывался.

Прикрытие у него было стандартным. Корреспондент газеты «Правда». Удостоверение, командировка – все как надо. При местном режиме это был самый удобный вариант. В чем Роман и имел возможность убедиться в хошиминском аэропорту, когда его вещи практически не подверглись досмотру, а самого проводили в самолет, идущий до Ратьзя, чуть ли не под руки.

Ратьзя был ничего себе городишко. Просторный, залитый солнцем, оживленный. Правда, на вкус Романа, жарковатый, но за время командировки в Паттайю он пообтерпелся, да и напряжение здесь, что ни говори, было не то. Подобными пустяками – встретился, забрал, ушел – Роман занимался на заре своей шпионской карьеры и рассматривал нынешнее задание лишь с точки зрения потери времени, не более.

Чтоб не терять время совсем уж напрасно, он проводил усердное визуальное знакомство со страной и ее обитателями. Раз уж попал в ситуацию – бери от нее все, что можешь (правило номер какое-то). Авось когда-нибудь пригодится.

До того Роману, как и большинству россиян, доводилось видеть вьетнамцев во множественном числе лишь на московских рынках, да и то в основной своей гастарбайтерской массе те прятались подальше от глаз миграционной службы. Здесь же вьетнамцы были везде. Поэтому Роману пришлось привыкать к той простой мысли, что не они у него, а он у них находится в гостях.

Ничего, довольно милый народец. На лицах неизменная улыбка, даже какое-то воодушевление. Не от того ли, что жили при самом лучшем общественном строе? Слепцов однозначно сказал бы, что да, именно от этого. Роман же думал, что все дело в восточной философии, прививающей с детства особый взгляд на жизнь и на окружающих. Улыбка вьетнамца столь же отлична от улыбки, скажем, американца с его истерией непременного успеха, сколь отлична доброта от благотворительности.

Да и потом, здесь все другое. Жаркий, влажный климат сам по себе способствует флегматичности. Природа яркая, как оперение колибри. Глянешь вокруг – и уже радостно на душе. Уклад жизни неторопливый, монотонный, как процесс сева риса. Никто никуда не торопится. Разве что девушки в узких брючках и платьях с высокими разрезами по бокам, что лихо проносились по улице на своих мотороллерах.

За этими девушками Роман наблюдал из окна кафе с большим интересом. Красавицы – глаз не оторвать. Черные волосы полощутся на ветру, вьется позади яркий шелковый шарфик, маленькие ручки крепко держат руль, на матово-нежном лице белозубая улыбка. Ну, картинки, а не девушки. Вспоминая их в далекой, холодной России, обремененных многочисленными заботами по выживанию, с потухшими глазами, вечно усталых, неопрятных, забитых, Роману делалось как-то неловко за нашенскую непреходящую спесь перед всем, что от нас отличается.

Впрочем, к русским здесь отношение было любовное, а стало быть, процесс дружбы народов обещал когда-нибудь выровняться. К тому же русских таки было за что любить. В достопамятной войне с американцами СССР так помог дружественному Вьетнаму, что тот, несмотря на малость размеров и хилость населения, расколошматил сильнейшую мировую державу и с позором изгнал ее прочь.

Такое не забывается и через сотню лет. А тут прошло-то едва ли четыре десятка. Поэтому Роман не особенно удивился, когда, прознав национальность гостя, вокруг него так усердно захлопотали хозяин кафе, его жена и двое официантов, что создался самый настоящий водоворот хлебосольства.

Нанесли пропасть всего. Старательно вспоминая язык, который он когда-то изучил все в той же войне, а затем время от времени закреплял в общении с немногочисленными русскими туристами, хозяин по имени Зу – так, во всяком случае, расслышал Роман – почтительно пояснял.

– Это полясёнок в соевом соусе… Это либа… – следовало название «либы», в которой Роман, присмотревшись, опознал карася, жаренного в чем-то, напоминающем сметану, но явно не в сметане. – Это – селедка… Это лис с фасолью…

– А это что? – опасливо спросил Роман.

– О, это деликатес, – закатил глаза хозяин. – Это зяленые волябьи.

– Воробьи? – поразился Роман, разглядывая мерзкие бурые тушки, посыпанные для красоты чем-то зеленым.

– Да, да, волябьи, – закивал с широкой улыбкой Зу. – Отень кусно. Вам понлавица.

– Не сомневаюсь. А это?

– Это? Змея. Кобла. Отень кусно, отень. Это молодой кобла…

– Ну, если молодой… – с сомнением отозвался Роман. – Так, а это что?

– Это ляпки лягуськи, – сложил умиленную улыбку Зу.

Стоящая рядом жена тоже заулыбалась. Казалось, они отдают гостю самое дорогое, что у них есть.

– Лягушка, стало быть, – улыбнулся через силу Роман.

– Да, да… – кивал хозяин. – Отень, отень кусно.

– Угу.

Роман разглядел в одной из тарелок что-то напоминающее не то стручки фасоли, не то спаржу.

– А это? – с надеждой спросил он.

– Бамбук, – коротко ответил Зу.

Бамбук выглядел скромно, съедобно, и внутреннего отторжения, в отличие от вышеперечисленных блюд, не вызывал.

Официанты тащили что-то еще из «деликатесов», не то кузнечиков, не то термитов, в общем, каких-то козявок, но Роман уже не вникал. Очертив для себя круг продуктов, прием которых не противоречил его кулинарным пристрастиям («кобла», пусть даже и молодая, лягушки и жареные козявки отметались категорически), он вооружился палочками для еды, нацелился на стрелку бамбука – и тут кое-что вспомнил.