Кликаю по связи. Тишина. Оглядываюсь на 147. Звонарев о чем-то треплет по шлемофону. Потом выразительно сплевывает прямо к себе в люк, поднимает глаза и машет мне рукой. Топаю к нему, по пути, со сто сорок восьмой слазит Пончик — замок уже. Подошли. Серега немного полечил нас, поматерил кишимцев и перешел к делу:
— Сходу проскочить не получиться. Стремно! Дали команду на пешее сопровождение. Впереди идут саперы. Бэтер уходит назад. Ты, Бобер, сразу за ними, я за тобой. Слободянюк забирает всех молодых и вместе со сто сорок восьмой стоит здесь пока не подтянется рота, а там — в распоряжение ротного. Вопросы?
Да какие тут вопросы. Нормально все, Серега! Молодых отдадим да поедем дальше. Но оказалось, что вопросы есть.
— Да, Глеб, ты Ткача отправляй, а Болды все же оставь — три ПК на головной — это нелишне.
Спасибо, родимый, утешил… Пошли по машинам.
Тут все просто — так фишка легла. Нормальных людей — пехоты, во взводе раз-два и обчелся, максимум двенадцать-тринадцать бойцов. И по сроку службы поделены неравномерно. Нас — осенников, когда-то было много, но мы уходим большая часть уже уехала. Теперь много молодых, а мы трое — даже не дембеля, приказ прогремел два месяца назад, мы — гражданские. Но кого это заботит. Поэтому, мало того, что пошли все, так еще на каждого по два салабона. У меня — Юра Ткаченко и Темир Ургалиев.
Юра — умненький киевлянин, славный, но физически слабый и невысокий мальчик. Все еще ребенок. Русые реснички светлых глаз не скрывают и всегда удивленное выражение на них. Чуть чем-то заслушается, сразу рот открывает, прям как дите малое… Нет, пусть мне ответят: какой же надо быть отмороженной тварью, что бы этого ребятенка за речку отправить, а! Я его жалею и всячески опекаю. Несколько раз на операциях таскал его пулемет, чтобы Ткач не лег — они с ПК одного роста. Взводному понравилось…. очень удобно получилось — опытный дедушка снайпер и, он же, по ситуации, пулеметчик.
Темир — другой. Крупный, крепкий малый с Зауралья. Смышленый, веселый, открытый, честный. Глазища под черным ежиком антрацитовыми угольками искрятся. Прям не татарин — китаец настоящий. Говорит почти без акцента. Из всех проблем — прилипшая к нему дурацкая кличка. А как получилось: кто-то из старых на него наехал, начал орать ну и достал видно. Темир присел, прижмурил свои щелки, словно защищая уши поднял ладони и давай орать по-своему: «Болды! Болды! Болды!» — хватит, то бишь. Так и приклеилось….
Подхожу к машине:
— Ткач, бегом к Пончику на машину… — тот засуетился — И пулемет оставь! Ко мне в люк его, быстро! И ленты туда же…. Давай, давай, сынку!
Пока тасовались меж машинами саперы пошли… Ну и мы следом попылили…
* * *
Не зря Серега с утра еще на «точке» завелся. Знала его нижняя чуйка не будет бесконечной лафы — платить придется.
Только двинулись, только за саперами машины выстроили, и пятидесяти метров не прошли, как рубанули нас. Оттуда — откуда не ждали….
Вначале из руин в ста метрах от нас вылетела граната и ахнула аккурат посередине катков головного танка. С садов тут же ударили одиночные бойцы тяжело задумкали буры. Бьют саперов…
Пока граната долетала, я уже мухой слетев с брони, распластался слева под гусеницами. Как что-то внутри толкнуло — не полез на противоположную от обстрела сторону. Словно лист приклеенный рядом растянулся Темир.
Зуб нырнул в мой люк, выставил пулемет и первый из нас приложился штук на пятнадцать по глинобитным развалюхам. Катаев сверху разворачивал пушку.
Смотрю в прицел — да нет там никого! Лежит наверняка этот гаденыш сейчас на дне погреба и бесу своему молится, чтобы пронесло правоверного. В рот тебе ноги! — не пронесет тебя, падла! Бля буду — не отсидишься, паскуда конченная…
По садочкам тоже не видать — высунется один, стрельнет и опять засядет. Каждый по разу — всем весело. Тут с противоположной стороны, из-за Кокчи, лупанули по-взрослому. Ну вот, дождались… На слух — под десяток автоматов, где-то вдали ДШК кашлем зашелся, легла первая мина.
Понеслась война, твою мать! А до дома осталось — всего ничего… песня такая была…
Ну, а что делать?! Осматриваюсь — лупят густо, но в основном саперов, нас так — пока по попке похлопывают. Пацаны и собаки вначале на правую сторону за машины рванули, вот их там и встретили. Кого-то уже волокут в десанты, кто-то лежит, крики, маты… Шанхай!
Танки башни доворачивают, но еще молчат. Машина прикрытия позади нас тоже ствол поднимает, причем не за речку — на сады. Да понятно — свой геморрой болит сильнее. Там где-то РПГ бродит! Что ему тот крупнокалиберный да миномет?!
Закидываю винтовку на голову Зубенко, тот из люка высовывает Ткачевский ПК. Щассс, с-суки, побазарим! Две секунды — с Темиром разберусь!
Укладываю пацана поближе к броне, там рытвина на треть штыка. Тыкаю пальцем в ближайшие сады и кляну страшными карами если попробует подняться. Давай, военный, пора за работу…
Поворачиваюсь к бурам спиной, закидываю сошки на ребристор. Понеслась, бля — даешь буги-вуги!
Все это секунды. Сейчас, вспоминая, они укладываются в плотные блоки и пару мгновений тогда, сейчас можно вспоминать часами. Скорость восприятия, не подстегиваемая кипящим адреналином, иная. Время всегда течет по-разному… Память тоже — избирательна. Первыми возвращаются самые сильные впечатления. Шоковые… Как выстрел пушки, например….
Мир от неба до самого земляного нутра внезапно лопнул, треснул вдоль мокрой простыней и наступил миг нирваны. Потом пустота взорвалась дикой болью в ушах, яростным звоном миллиона цикад, упругим толчком в каждую пору тела и напоследок полыхнула жаром в лицо. Танк прикрытия саперов выдулил из ствола бело-оранжевый шар метра на три в поперечнике. Позади меня громыхнуло по-новой. На месте крайних, самых больших кишлачных развалин вырос утес из пыли и дыма. Организм встретил знакомые ему ощущения легким подташниванием и чувством собственной отстраненности, потерянности в этом мире. Братская память контуженых…
Все… башни развернулись за реку. Хвала Всевышнему! Стоять под углом выхлопов — так и вконец мозги вытекут. Глянул на Болды — ничего мальчонка, не поперхнулся, строчит себе помаленьку короткими, как по-писаному.
Тем временем за речкой грязножопые товарищи и вовсе посказились. Не иначе обдолбленные в сисю — лезут прямо под орудия. Санек Катаев щедрится от души, дорвался пацан: столько проходить пехотой, чтобы обломилась ему под раздачу знатная пруха — автоматическая пушка БМП-2. Ну и поливает длинными, не жалея ни снарядов, ни моих долбаных ушей.
Я тоже так, особо не экономя, как дубеля пачками всаживаю (Юра потом спасибо скажет). Приметил сразу троих аллахеров за передней грядой и вздохнуть им, высунуться не даю — частыми, на три-четыре патрона, очередями гоню их, недоношенных, к соседней скальной россыпи. Меж ними и валунами открытая площадка — проскочить бы вам надо… Смелее… попытайтесь, суки на спор!
Катаев замечает мои трассера, на ходу врубается в тему и густо прикладывается сверху. Хорошо…. Следующую перебежку делает уже один только шапчонка пегим войлоком мелькнула, словно пасху ему на голову натянули. Ну-ну, гандон… я начал, Санек закончил — от души нагадил с обоих стволов поверх моей очереди. Усе мама — сливайте воду….
Только вошел в раж, дурное веселье боя вставило, слышу крики: «Санинструктора!». Плохо дело…. У саперов есть свой внештатный санинструктор, вместе за одним операционным столом в гнойке стояли. Идет с пацанами и наш прапор, Степан, фельдшер второго батальона.
Дотягиваюсь до Зуба:
— Коробку давай!
Эта жаба скрывается в люке и через пару секунд выбрасывает мне… ленту! Ну, бля, хохол, понадкушенный!
Спорить некогда. Закидываю ему отработанные звенья с оставшимися финиками, укладываю в свой короб новую сотку, загоняю затвор и, согнувшись пополам, лечу к саперам. Только добежал — оборачиваюсь на сопенье за спиной. Вот те на — Темир свою дуру сзади тащит. Мать-перемать! лежать! убью!.. Ну, да ладно, не назад же под пулями гнать. Своих дел не меряно…
