Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 72
Кроме того, Глуза владел контрольным пакетом «Рыково-ремонта», который чинил и обслуживал рыковские самолеты. Но тут было сложнее — на самом деле половина акций Глузы принадлежала Ивкину, и они были записаны на Глузу, с тем чтобы Ивкин не очень подставлялся.
Надобно сказать, что все эти маленькие хитрости были устроены не от одной дурной жажды наживы, но и просто для того, чтобы государство не ободрало аэропорт, как липку, своими чрезмерными налогами. В былые времена гендиректор Ивкин строго следил за тем, чтобы пользы от этой системы аэропорту было больше, чем вреда, и особо зарываться своим замам не давал. Но в том-то и дело, что с появлением на горизонте Службы транспортного контроля система пошла вразнос: каждый из замов Ивкина стремился набить защечные мешки перед тем, как новый хозяин его выгонит, а сам Ивкин, в свою очередь, не мог этому препятствовать, опасаясь, что в противном случае его замы сдадут его с потрохами, подобно сообщникам Пугачева, без зазрения совести и в надежде на помилование выдавшим предводителя екатерининским войскам.
Так вот, господин Васючиц, зам, главы Службы транспортного контроля, дал понять Глузе, что в случае перехода Глузы на сторону Службы он вполне может сохранить свои маленькие концессии — как билеты, так и ремонт. Более того, ему были даны гарантии, что ничто не мешает ему загрести под себя долю Ивкина в авиаремонтном бизнесе, — и это обещание основательно поколебало верность Глузы.
Иудой себя Глуза не чувствовал — рыба ищет, где глубже, а человек — где выгоднее.
Это была обычная сделка; и даже тогда, когда машину Ивкина расстреляли на шоссе, Глуза плюнул и про себя подумал: «Слишком часто ты, Витя, давал в долг!»
Да что там! Он постарался убедить себя, что этого не может быть, потому что этого не может быть никогда, он не мог допустить в душе, что люди, стрелявшие — пусть случайно — в его Лерочку, были те самые люди, с которыми он обменивался взаимными обещаниями.
Но этот Нестеренко, ни с того ни с сего обрушившийся на аэропорт, как тропический ураган на сонные острова, сказал страшные слова и раскопал, что патруль, якобы случайно остановивший Шило на шоссе, заранее знал адрес его любовницы, — и как после этого было жить?
Только что все происходящее точь-в-точь походило на цивилизованную смену руководства: Ивкин уходил, он, Глуза, оставался с новыми начальниками. Да, он был человек из старой команды, но он имел все шансы уцелеть и процветать — должен же кто-то быть из старой команды, просто чтобы объяснить Кагасову, в каком ящике лежат скрепки, а в каком — бумага.
Но люди, которые стреляли в Ивкина?
Люди, которые так изящно сделали крутого авторитета?
Нестеренко прав. Зачем им Глуза? Они играют в свои игры по своим правилам. Таким не нужны готовые к компромиссам профессионалы старой команды. Таким нужны свои люди, даже если эти люди не отличат ЯК от ИЛа.
Они выкинут Глузу с его билетами и с его ремонтом.
«Хуже того — они убьют меня», — с ужасом подумал и, о, генерального директора.
Глуза вздохнул, зашевелился и тут увидел, что он тоскует не один — в тени ремонтного ангара, упираясь взглядом в вечернее небо, сидел какой-; то человек. Глуза внимательнее пригляделся: это был Голем, друг и наследник владений покойного Шила.
— Чего, директор, не спится? — спросил Голем.
— В гробу отосплюсь, — горько сказал Глуза. — Господи, что за жизнь! Грыземся, как крысы в банке, и еще только этого Нестеренко не хватало для полного винегрета!
— Сволочь он, — сказал Голем. — Не, ну шо за дела? Всюду ходит и ввинчивается, ввинчивается своим поганым языком. Ему за гнилой базар яйца повыдирать мало! Он что говорит: я — заказал Шило. Я!
Пошел, догадался проверить — не спрашивал ли, мол, патруль, куда побежал Шило. А раз не спрашивали, значит, знали заранее. Ну я и сам вижу, что это так. Ну не допер я ребят послать спрашивать, а он допер! Ну, может, я не такой умный, как он. Я купился, а он нет! Что теперь — всем неумным в гроб пора? И теперь ходит и говорит: это я замочил Шило. И вот ребятам капает в уши и капает. А я не знаю, что делать! Правда! Мне Шило всегда говорил: «Ты, Голем, дурак, у тебя все мозги мускулами заплыли». Ну и заплыли. Зато я не такой сволочь, как умные. Я когда кого продавал, как эти умники, у которых мозга за мозгу залезает? А теперь этот ходит и ходит…
— И того хуже, — сказал Глуза.
— А?
— Ты подумай, зачем ему аэропорт?
— В каком смысле зачем? «Крышей» быть.
— Ты знаешь, он чья «крыша»? У него три банка под «крышей», у него вилла в Ницце, за границей счета, он с Лешим дружит. Ты керосин имеешь с аэропорта. Ты ему керосин отдашь?
— Нет.
— Тогда зачем ему аэропорт? Какой ему с Рыкова навар?
Голем задумчиво поскреб огромной пятерней шею. — Ну как, — сказал Голем, — это как девка: всегда приятней взять, чем не взять.
Глуза немного кашлянул от такого сравнения, поскольку, сравнив с девкой аэропорт со всем его содержимым, Голем невольно сравнил с девкой и часть аэропорта, а именно Алексея Юрьевича Глузу. И продолжил:
— У него один способ чего-то поиметь с Ивкина: продать Ивкина Службе.
— Как продать?
— Да обыкновенно. Приходит он в Службу и говорит: «Дайте мне двести штук баксов, и я отступлюсь от Рыкова. А иначе буду сидеть и вам кровь портить».
— Так прямо и сказал? — ахнул Голем, и Глуза про себя отметил, что покойник Шило нисколько не преуменьшал степени умственного развития своего референта.
— Ну я над ними со свечкой не стоял, — сказал Глуза, — но слухи такие ходят.
— И что же делать? — потерянно спросил Голем.
— Знаешь, есть такая советская народная мудрость: нет человека, нет проблемы, — усмехнулся Глуза.
***
Глава Службы транспортного контроля Сергей Станиславович Рамзай ужинал в ресторане с одним из знакомых, высокопоставленным чиновником Министерства юстиции. Разговор шел о том о сем и наконец неизбежно скатился на тему растущей криминализации общества. Оба чиновника, будучи представителями государства и вообще людьми высокой гражданской ответственности, очень переживали за эту криминализацию и с трепетом читали полосу «происшествия» в газете «Коммерсант». Других полос они, кстати, не читали.
