Высший пилотаж киллера - Басов Николай Владленович

– Прошу извинить меня, плохо спал. – Она чуть подняла бровь, словно ей самой это было ничуть не знакомо. – Воображение разыгралось.

Она посмотрела с легкой насмешкой.

– Да, воображение – опасный дар. Легко приводит к… ошибкам.

– Мне показалось, вы хотите сказать – к слабости?

– Слабость и есть ошибка. Я хотела сказать – к смерти.

– А смерть – не ошибка?

Она уронила руки на скатерть из голландского полотна с вышивкой из блестящей, люрексовой нити, посмотрела на меня едва ли не гневно.

– Нет, смерть – не ошибка. Это – финал. И вы это знаете.

Я кивнул и поскорее запихнул в рот давно подготовленный кусок хлеба с икрой.

И все-таки, если они убийцы, подумал я, если у каждого из них есть участие в этих жертвоприношениях… Бр, даже думать об этом не хочется. Если они полагают, что им грозит что-то очень неприятное, то стрелять придется. Иначе их не подавить. А взять без подавления – невозможно.

И все-таки, решил я, попробую сделать все, чтобы их задержали менты. На том я и стал успокаиваться.

За окном мела мягкая, как шелковая, метелица, снег летел перед окнами, как на картинке, легкими, стремительными струйками. А редкие морозные разводы на стекле могли по красоте на время заменить даже майские листья.

Внезапно в комнату вошел некто. Это был невысокий лысоватый человечек лет сорока. Ему было скучно жить, это каким-то образом читалось по мешкам под глазами, по барственно оттопыренной нижней губе. Но в его глазах светился ум, а холеные руки некогда могли, наверное, делать сложную и полезную работу.

Он был в костюме, какого у меня никогда не будет, модельных итальянских ботинках. И все-таки, как бы ни был он ухожен, я готов был биться об заклад, что мамаша его зарабатывала на хлеб на скотном дворе какого-нибудь советского колхоза, а папаша считал, что трактор – последнее достижение человеческой мысли. И еще я надеялся, что их сыночек все-таки помогает им, а не забыл, окончив институт в столице и женившись на некрасивой дочери своего начальника.

Нет, не деревенское его происхождение вызывало мою к нему неприязнь. Он был манерным, а это было то, чего я никогда не прощаю мужчинам. Должно быть, это пошло от лагеря.

Тем временем он подскочил к Аркадии, поцеловал ей ручку и, дружелюбно улыбаясь, подошел ко мне.

Подошел-то он с улыбкой, а вот в глазах его была враждебность. Он понял, что я знаю, кто он такой, и решил со мной посчитаться, хотя еще не знал как. Я надеялся, что месть его будет не очень свирепой и я сумею оправиться хотя бы в течение пары-тройки лет.

Он заговорил, усаживаясь:

– Березанский Владлен, можно просто Вадим. Адвокат нашей мадемуазель, которая сегодня великолепно выглядит.

Он чуть наклонился к ней, улыбаясь всеми зубами. Просто удивительно, как от этой улыбки не растаял снег за окнами.

Я тоже представился, но не сказал, кто я. Вместо меня этот труд взяла на себя Аркадия. Она же назвала меня и по кличке. Этого можно было не делать, а то он посмотрел на меня совсем другими глазами, и стало ясно, что месть его откладывается на неопределенный срок. А жаль, было бы интересно посмотреть, на что он способен.

И внезапно я подумал, что вот рубашку порвал Боженогину, Барчуку руку выкручивал, а когда дело дошло до ментов, то милости просим – принялся их охаивать, упрекать и нравоучительствовать. Теперь вот с этим типом решил связаться, но только потому, что знаю ведь, кто изначально сильнее, и не боюсь. Если бы дело обстояло иначе – стал бы так же презирать его?

От этих мыслей настроение резко упало. Даже Аркадия что-то заметила, но прямо она ни о чем не спросила. Лишь попросила рассказать, чего я добился за вчерашний день.

Марку следовало держать, я рассказал о Жалымнике. Ровно столько, чтобы не повредить делу, даже если Березанского сам Папа послал сюда.

Разговор получился недолгий. Березанский уже хотел было расспросить меня, чтобы понять, много ли я скрыл, но Аркадия, как хозяйка стола, к тому же работодательница нас обоих, принялась рассказывать о вчерашнем взрыве на даче. Потом тоном, не терпящим возражения, приказала Березанскому разобрать остатки пожарища, выбить страховку, а землю продать. Тот оживился, должно быть, она платила ему от каждой сделки, достал из «дипломата» какие-то блокнотики, стал что-то записывать. Обо мне они забыли.

Я воспользовался этим, поднялся, поблагодарив Аркадию и ушел к себе. Здесь, почему-то вспоминая Березанского, я набил все магазины «узи» патронами под завязку и приспособил новую кобуру с петлями, чтобы таскать их под правой рукой, в дополнение к тому огнедышащему чудовищу, которое сунул под левую. С «ягуаром» тоже пришлось повозиться, прежде чем удалось его переместить на правую сторону брючного ремня, а потом я занялся маленьким пятизарядным пистолетиком, который пристроил в подбрючную кобуру на правой щиколотке.

Выходя из своей комнаты, я размышлял о том, что бронежилеты делают все-таки для очень узкогрудых сосунков, а главное, не думают про разные опухоли, возникающие даже под бронежилетом при попадании двенадцатимиллиметрового жакана. От этого возникало сомнение, переживу ли я еще одно попадание в то же место.

Но если бы кто-нибудь, даже наш психолог, от которого теоретически не должно быть тайн, попытался бы меня на это признание расколоть, ему пришлось бы применить какой-нибудь из его морфатов натрия или что они там применяют как сыворотку правды. А это значило, что я еще держался.

Глава 31

Зуммер в тесном салоне моей машины показался оглушительным. Я сразу решил остановиться и где-нибудь постоять, потому что толковать придется долго. Это ведь только в рекламных роликах прекрасный мэн едет на джипе «Паджеро» и болтает по сотовику на Кольце. Если кто-то попробует так выпендриваться, его «Паджеро» окажется в ремонте, едва он успеет поздороваться, а ему придется платить и за свою тачку и за чужую столько, что больше сотовиком не побалуешься – денег не будет.

Я припарковался на Сухаревской.

Телефон послушно звонил, пока я его не взял. Это очень удобно с сотовиками – звонишь до упора, потому что клиенту деться некуда. По инструкции я должен был брать его с собой даже в ванную. И что поделаешь – беру.

– Привет, – голос довольно ясный, и когда он только спит. – Чего так долго не отвечал?

– Шеф, ты когда спишь?

– Ха, милай, ты лучше спроси меня – сколько лет назад я разучился спать по-настоящему? – В его голосе появилась утрированная простонародная певучесть, значит, он был в хорошем расположении духа. – И то не смогу ответить.

Я посмотрел, как очень близко от меня просвистело что-то длинное и темное, на скорости в полтора раза больше, чем разрешенная тут, и решил, что пора о деле.

– Я на Сухаревке. Еду себе по делу. Пока отпарковался.

– Понятно. – Шеф пошуршал какой-то бумагой, хотя, вероятно, все он решил заранее, все выучил и даже знал, как пойдет наш разговор. – Значит, так, я звоню по поводу парня, которого определили напарником к Жалымнику. Это Бестомный Семен Николаич, кличка Метеля, чалился только однажды и действительно по двести шестой, драка с тяжелыми для клиента последствиями. Сейчас регулярно качает железо в спортцентре на Беговой, так что ты был прав – когда описывал, что уделал на даче качка.

– Значит, уже решено, что на даче был он с Жалымником?

Тут Шеф очень смутился. Он еще очевиднее, чем я, понимал, что наше допущение ничем не подкреплено. Но обычно людей в деле проходит не очень много, даже когда разбирается банда средних размеров, роли и особенности каждого фигуранта настолько быстро уясняются, что можно делать далеко идущие предположения, хотя при этом, конечно, нечто глодало Шефову честную следовательскую душу.

– Нет, конечно. Просто тут до нас дотащилась еще одна экспертиза. Получается, что машина, которая стояла за дачей Ветлинской в первый день, когда ты на них налетел, может принадлежать Жалымнику.