Танковая атака - Воронин Андрей Николаевич

Он снова постучал костяшками пальцев по шлему.

– Думаю, ты сам сообразишь, как лучше приспособить его к делу. Мотоцикл-то у тебя еще на ходу? Ну, вот. Я, признаться, нарисовал себе этакий романтический образ: брутальный мужчина в расцвете сил, верхом на мощном байке и в этом вот нацистском танковом шлеме…

– И с железным крестом на «косухе», – иронически подсказал Сиверов.

– Крест – это уже перебор, – заметил Федор Филиппович. – Серьезные люди с тобой таким даже разговаривать не станут.

– В шлеме станут, а с крестом не станут, – недовольно проворчал Глеб. – И это называется «серьезные люди»?

– Серьезные люди с небольшими причудами, – поправил Потапчук. – Вернее, с большими. Но причуда причуде рознь. Шлем намекает, что его хозяин помешан на военной истории и, в частности, на бронетехнике. А железный крест – симптом совсем другого помешательства, которое в приличном обществе, мягко говоря, не приветствуется.

– Честно говоря, не вижу большой разницы. Но вы – начальство, вам виднее. – Глеб с силой раздавил в пепельнице окурок. – И куда я должен буду явиться в таком наряде?

– В одно весьма любопытное местечко, о котором рассказал оперативникам из местного УФСБ тот самый чудак, что ездит рыбачить на масштабной копии «тигра», – ответил Федор Филиппович. – Года три или четыре назад, ища приработок к пенсии, он наткнулся на объявление – кто-то нуждался в услугах грамотного специалиста, разбирающегося в бронетехнике. Будучи в прошлом зампотехом танковой части, он, естественно, решил, что эта работенка как раз для него, и не ошибся. Работать пришлось на выкупленном неким частным лицом танковом полигоне, а работа как таковая заключалась в реставрации «тигра». Причем под реставрацией подразумевалась не покраска и восстановление мелких наружных деталей, а полномасштабный капремонт с целью приведения машины в рабочее, боеготовое состояние.

– Коллекционер? – догадался Глеб.

– Так точно. На тот момент в его коллекции уже были «пантера», КВ и пара «тридцатьчетверок», все отремонтированные, на ходу. Свидетель, который, кстати, заразился своим нынешним увлечением именно там, на полигоне, сообщил, что видел в одном из складских помещений штабель снарядных ящиков. Ящики точно были снарядные, но внутрь он не заглядывал, так что утверждать с уверенностью, что случайно забрел на склад боеприпасов, не может. Собственно, из-за этих ящиков его и уволили, что косвенно подтверждает догадку о характере их содержимого.

– Опять чудеса на грани абсурда, – развел руками Сиверов. – Если хозяин полигона коллекционер, зачем ему снаряды? А если готовит военный переворот в масштабах отдельно взятой губернии, толку от этих старых жестянок, как от козла молока. Туда пошлют парочку Т-72 или один боевой вертолет, и от его коллекции в два счета останутся рожки да ножки…

– А ты не сгущай краски. Зачем же так сразу – военный переворот, рожки да ножки… Просто вспомни детство, – посоветовал генерал. – У тебя ведь живое воображение, и разве тебя не раздражало, что водитель игрушечной машинки сидит, как истукан, в одной и той же позе, из трубы игрушечного паровоза никогда не идет дым, а игрушечный пистолет не стреляет настоящими пулями?

– Это верно, – согласился Слепой. – Мне всегда казалось, что перочинный ножик и обыкновенная рогатка как-то честнее. Они не обманывают своим внешним видом, они – настоящие. Обидно, когда ружье не бабахает, нарисованный шофер не крутит баранку, а оловянный солдатик все время замахивается гранатой, которую никогда не бросит. Да, я начинаю понимать. Танк не должен торчать на постаменте, ему полагается хотя бы время от времени ездить, а в идеале еще и стрелять – как минимум, по мишеням. А условия-то просто идеальные – целый, понимаете ли, полигон! Для человека с деньгами и определенными наклонностями искушение прямо-таки непреодолимое.

– Зришь в корень, – возвращая на стол пустую чашку, сдержанно похвалил Потапчук.

– Только непонятно, зачем какому-то толстосуму понадобилось рисковать, устраивая это шоу с фейерверком в какой-то заштатной дыре, – задумчиво произнес Глеб. – Да еще с использованием одной из своих игрушек, каких больше ни у кого нет. Это все равно, что оставить на месте преступления свой паспорт с чистосердечным признанием внутри.

– Это раз, – кивнул, соглашаясь, Федор Филиппович. – Плюс расстояние до упомянутой тобой дыры, которое составляет что-то около двухсот километров в одну сторону. Но, как говорится, кот из дома – мыши в пляс. А что до расстояния, так это, по твоим же собственным словам, не более чем дело техники.

– А полигон проверили?

– Разумеется. – Федор Филиппович вздохнул и пожал плечами. – Но проверили так, что лучше бы вовсе не проверяли. Добиться разрешения на визит оказалось непросто, хозяин – птица высокого полета, с большими связями. А когда разрешение было получено, какой-то болван из областной прокуратуры прямо с порога потребовал предъявить «тигр» с бортовым номером сто семь, который отчетливо виден на сделанной учителем из Верхних Болотников фотографии. Сто седьмой ему предъявили, даже не пикнув, и оказалось, что это просто ржавая пустая коробка без двигателя и гусениц, которая испокон веков торчит в дальнем конце полигона, служа мишенью во время танковых стрельб. На этом, собственно, и сказочке конец. Полигон существует и исправно функционирует, танков там штук десять, и на месте они, судя по некоторым верным признакам, стоят далеко не всегда. Но хозяин этого любопытного местечка оказался не так щедр и терпелив, как золотая рыбка – одно желание худо-бедно выполнил, а с остальными посылает всех подальше: кого к своим адвокатам, а кого и прямо к чертям собачьим. Других исправных, способных вести бой «тигров» поблизости не наблюдается, и из самых общих соображений ясно, что без одной из его жестянок то дело в Верхних Болотниках просто не могло обойтись. Но толку от этих соображений, увы, никакого. Копнуть под него пока никак не получается, подозрения в его адрес выглядят просто нелепо, и, по непроверенным данным, многие из тех, кто мог бы заставить его сотрудничать со следствием, частенько гостят на полигоне – гоняют на гусеницах по бездорожью, постреливают по мишеням, а потом возвращаются к стандартной программе: банька, девочки, шашлычок… А когда к ним приходят за санкцией, выкатывают глаза и колотят по столу кулаком: да вы что, совсем сдурели?! Лучше узнайте у своих так называемых свидетелей, померещился им этот «тигр» спьяну или они намеренно вводят следствие в заблуждение, пороча уважаемого человека и отводя подозрение от настоящих преступников – например, от себя самих…

– Крепкий орешек, – усмехнулся Глеб. – А мне, как я понял, предлагается роль червячка? Я, в принципе, не возражаю. Старые танки, особенно немецкие – это любопытно. А банька, шашлычок и все прочее – просто-напросто заманчиво.

– Ты это Ирине расскажи, – посоветовал Федор Филиппович.

– Никак не получится, – с серьезным до мрачности видом возразил Сиверов. – Банька, шашлык и прочие приятные явления природы существуют не сами по себе, а являются составной частью выполняемого задания. Не могу же я разглашать оперативную информацию! Я только одного не понимаю: почему именно я?

– Например, потому, что я тебе доверяю, – сказал генерал.

– Спасибо, конечно, только это ничего не объясняет. Придется переформулировать вопрос: почему именно вы? Дело-то пустяковое! Странное, не спорю, но, как сказал один литературный герой, чем загадочнее преступление, тем проще его раскрыть. А тут все настолько загадочно, что сразу понятно, кого следует брать за штаны и трясти, пока не расколется!

– Дело далеко не такое пустяковое, как тебе кажется, – заметил Федор Филиппович.

– Ну разумеется! – мгновенно преисполнившись сарказма, воскликнул Сиверов. – А как же! Нынче ведь модно шить всем без разбора если не терроризм, то, как минимум, экстремизм. Сброшенная с постамента «тридцатьчетверка» – плевок в учебник истории, попытка поставить под сомнение наши заслуги в победе над фашизмом. А спаленная управа и того хуже. Это уже попахивает покушением на устои современной российской государственности, вооруженным бунтом…