Крысиные гонки (СИ) - Дартс Павел

Помощник депутата в чёрном полупальто, с которого происшествие и началось, теперь стоял на коленях; и вокруг коленей его на утоптанном снегу расплывалось желтоватое пятно. Трясущимися руками он зачем-то доставал из внутреннего кармана полупальто какие-то бумаги; они падали из рук на снег, он их вновь поднимал, тискал, перебирал, как будто тасовал колоду карт.

Тело Оксаны Сторчак перестало дрожать и скрести каблуками снег; теперь она просто лежала у джипа на спине нелепой большой куклой, неудобно оперевшись остатками головы в колесо, и вокруг живо расползалась, напитывая снег, красная лужа.

Сплюнув и грязно выругавшись, капитан бросил Глебу:

— … … Сам разгребай теперь это дерьмо! — и пошёл к блоку. Несколько дежуривших у блока солдат, напротив, двинулись к джипу.

Владимир, раздумывая, не пойти ли так же к машине, и к явно волнующемуся теперь там Женьке, тем не менее сначала подошёл также к джипу, как и несколько наиболее любопытных мужчин и женщин из толпы.

Взглянул: входные отверстия «одной дыркой» под левой челюстью; снесённый правый висок вплоть до уха, и вообще, вырванная ударом пуль правая затылочная часть головы. Какое-то удивлённое выражение на мёртвом лице, левый глаз смотрит в сторону — а правый выбило из глазницы, и он висит на тоненьких сизых ниточках почти на щеке… то ещё зрелище!

Раньше всех у тела внезапно оказался только что представленный присутствующим амнистированный урка, «Туз», Тузлов Аркадий Иванович, вор-рецидивист, как его отрекомендовал Хотон. Шлёпнувшись около тела на колени, тот вдруг зачем-то схватил лежащую за руку и стал суетливо щупать пульс. Дурак он, что ли, или в шоке? — подумал Владимир.

Нет, не дурак — когда приблизились и стали вокруг остальные, урка поднялся с колен, покивал суетливо-сочувственно и произнёс:

— Эта… умерла она. Совсем. Пульса нету. Така вот… — и попятился в толпу; а у трупа на руке, как заметил Владимир, исчезли кольца.

Хотон теперь полез в карман, пошарил там, доставая большой несвежий скомканный носовой платок; стал дрожащими руками вытирать внезапно вспотевшее лицо; при этом из кармана его выпала и покатилась под ветерком к ногам Владимира сложенная бумажка. Он поднял её, не разворачивая сунул в карман.

Вояки стояли чуть поодаль и совещались; до Владимира доносились лишь обрывки негромких реплик:

— Этот… сука. Обмочился. С него всё и началось.

— Туда же?..

— … так водила ведь утёк.

— Людей, бля, много. Много людей. Нахера тут-то, Глебка?

— Не наезжай, я б её сам бы…

— Такое же желание имею. Имел. Бля.

— Вдуть только предварительно.

— Фффу.

— Ничо не «ффу». Вполне еб. бельный бабец.

— Был.

— Был, ага.

— Тащи её за ногу за угол блока и дрючь — потом всем расскажешь, что саму Ксану Сторчак имел! Хы!

— Га-га. Хы-гы!

— Идинах. Сам тащи.

— Так чо делать-то? Кэп добухивать ушёл, устранился, типа.

И все уставились на Глеба, ожидая его решения.

Тот помедлил; потом, покосившись на подошедшего близко Владимира, произнёс:

— Дафигня… Первая, что ли?

— Ну дык. Это ж Сторчак. Это ж…

— Ну да, в общем… Вот чо, пацаны. Нападение на блок.

— О, точно!

— Молодец! Голова!

— Хы, полголовы. Осталось.

— Там это… видно ж, что сблизи; и что снизу вверх?..

— Да пох, я сейчас ещё очередь дам — там вообще ничего не разберёшь…

— Чо, чокнулись: где фронт и где мы!

— Не ссы, лягуша, не утонешь. ДРГ. Мувская.

— Ага. Типа снайпер. А?

— Да.

— Не. Пулемёт.

— А эти? Этот вот, депутат, или кто он — помощник? И водила, который убёг. И эти — вон эти… Чё уставился? Чеши отсюда! — это Владимиру.

— Комель, не наезжай. Это нормальный пацан. Слышь, Вовка, ещё курить есть?

Владимир подошёл и отдал воякам последнюю оставшуюся нераспечатанную пачку Лаки Страйк, из той партии, что взял на реализацию у мувского Васька. Сигареты давно превратились, наравне со спиртным, в самую надёжную валюту Регионов, и он всегда имел на кармане пару пачек — угостить или «построить отношения».

— Ничо себе, мувские. Шпион, што ле?

— Говорю тебе, не наезжай. С Оршанска он; в Оршанске такие есть, нам привозили. Так чо — нападение, обстрел, снайпер. А?

— А эти?

— На водилу пох, а этот… обмочившийся-то — он всё что угодно подтвердит. Вплоть до самоубийства. Хы.

— Хы-гы. Ага, это по-нашему: пару пуль в башку, потом по ходу дела покаянное письмо, потом опять дострелиться…

— Зассыт, конечно. А потом, в Оршанске, расколется. Может, его… тоже?

— Не, палку перегибать не надо. А что «расколется»… им там не больше недели осталось, я так думаю.

— Да ну?

— Я те говорю. Вчера земеля из-под Равнополья звонил — им всё это наст. ёбло, они к Оршанску выдвигаются. И не только они. Так что некогда будет из-за этой дохлой сучки переживать. Чё она и сдёргивала-то с Мувска, улавливаешь? Они ж тоже знают.

— Ну, если так…

— Хорошо б. Обрыдло всё.

— Эх, погуляем!..

Владимир понял, что максимум информации он уже получил, и направился в направлении к своей машине, напутствуемый Глебом:

— Так что, Вовка, дёргай поскорее. Может, в ту же деревню. В Оршанске скоро весело будет…

Женька в машине аж подпрыгивал на сиденье, сжимая в каждой руке по пистолету, вытащенному из тайника; и закидал его вопросами и претензиями:

— Чо было-то?? Чо стреляли? Я тут замёрз уже нах! — мог бы и ключи оставить! Водилы говорят — девку какую-то привалили. Нафига? Кто? За что? Чо ты так долго-то??

— Нормально всё, сейчас поедем… — садясь на водительское место и заводя машину, сказал, Владимир. Вместе с ключами достал из кармана подобранный листок бумаги. Развернул.

- Да, девку. Дерзко себя вела — вот у вояки нервы и не выдержали… давай сюда ствол. Зачем достал?? Вот и оставляй тебя так одного.

«Справка о досрочном освобождении». Осуждённый Тузлов Аркадий Иванович, отбывающий срок в ИТК номер… статья… срок… Комиссией по Реабилитации Оршанского Регионального Совета признан как вступивший на путь исправления… Клятва на верность Свободным Регионам принесена… число, месяц. Направлен на… в распоряжение… тьфу!

Перечитал: …Оршанского Регионального… на верность Регионам… ну конечно! Сразу и видно было, что врёт насчёт «урки из мувских колоний в атаке, а сзади вэвэшные пулемёты». Хотя многие, думаю, поверили. Может, и все поверили. Сейчас всему верят; и чем страшнее, диче «новость», тем охотней в неё поверят. Время такое, располагает.

— Би-и-лли! Что притух-то?? Едем, не? Вон, уже двинулись давно! — это Женька.

Тронулся с места; тут же мимо, встречным курсом в потоке машин проскользнула и Тойота с Хотоном на водительском месте; тот смотрел перед собой вытаращенными глазами, вцепившись в руль; рядом, на пассажирском сиденье, виднелась морда амнистированного урки, «Туза», так артистично только что вравшего про «Родионов разрешил отрезать региональские ухи».

Двигались быстро, на посту не проверяли ни документы, ни груз; вообще не останавливали. Когда проезжали мимо площадки перед блоком, Женька прилип носом к окну, вглядываясь; Владимир же лишь мазнул взглядом: джип по прежнему стоял посреди площадки, и по-прежнему около него лежала, раскинув руки и ноги, бывшая телезвезда и светская львица; вояки же, плотно обступив субъекта в чёрном полупальто, что-то, жестикулируя, объясняли ему, а тот, покорно наклонив голову, внимал, изредка кивая. Синий проблесковый маячок всё так же крутился на крыше Гелендвагена, бросая отблески на стоящих рядом, как будто бессильно призывая обратить внимание на его значительность…

— Ооо, нефига ж себе! В натуре девку привалили! А кто такая?

— Ксана Сторчак. Слышал про такую?

— Аааа… вроде как. Слышал, кажется. Певица?

— Нет — журналистка и телеведущая.

— Ааа, нет, не знаю.

— А и не надо. Довольно пустая дама была, на понтах и с непомерным самомнением. За что и поплатилась в итоге. Не уловила вовремя, что вектор силы сменился. Что сила сейчас не в бумажках и не в политической знАчимости, сила сейчас в оружии и силе духа…