Волчья стая - Бушков Александр Александрович

В конце-то концов, неужели современный молодой бизнесмен не в состоянии обыграть подобную шпану? Пример Синего с Доцентом убеждает: можно выиграть время. Если поведешь себя правильно. Этим сволочам понадобится какое-то время, чтобы проверить показания, дотянуться до добычи. И время это не такое уж и короткое, судя по всему…

– Послушайте, – сказал он, подняв голову. – А что, если нам сыграть по другому раскладу? Триста тысяч долларов – деньги, в общем, большие, но не грандиозные, честно говоря. Можно получить и поболе.

– Каким образом? – небрежно поинтересовался комендант.

– Примитивнейшим, – сказал Вадим. – В качестве выкупа за жизнь. Не тот случай, чтобы мелочиться, получить можно раз в несколько побольше. Миллион баксов вам нравится?

– Мы же не идиоты, любезный… – мягко сказал комендант.

– Бог ты мой! – в сердцах сказал Вадим, абсолютно не играя, он и впрямь с охотой кончил бы дело выкупом, поскольку деньги дело наживное, а жизнь всего одна. – Если как следует подумать, сесть всем вместе и пораскинуть мозгами, можно найти удачный вариант. При котором вас никто не будет преследовать, оказавшись на свободе…

Он мог бы поклясться, что у коменданта заблестели глазенки! (У Маргариты, правда, нет.) Комендант смотрел не на него, а через его плечо с явственным вопросом во взоре. Дорого бы Вадим дал, чтобы видеть сейчас рожу Гейнца, который, очень похоже, и был то ли теневым шефом, то ли представителем такового, один этот вопрошающий взор коменданта расставил все по своим местам, показал истинную иерархию…

И ответ, похоже, оказался отрицательным: комендант то ли погрустнел, то ли просто посерьезнел. Пожевал губами, изо всех сил притворяясь, что старательно обдумывает нежданный поворот дела самостоятельно. Развел руками:

– Не пойдет. Нет у меня привычки менять на ходу отлаженную диспозицию. К чему вносить в жизнь излишний риск и сложности? Давайте по-старому… Итак. Что выбираете?

– Миллион – приятная сумма… – сказал Вадим.

Комендант вскинулся:

– Слушай, подонок…

По коридору простучали шаги, дверь распахнулась, с грохотом ударившись о стену. Просунулась рожа черномундирника:

– Колется, козел, начинает колоться!

Комендант вскочил из-за стола:

– Ну наконец-то… Пойдемте, Гейнц, суньте пока назад этого засранца, не до него…

И помчался к двери, сразу утратив интерес к Вадиму.

– Так уж сразу и назад… – проворчал Гейнц, поманил кого-то из коридора и, когда вошел его напарник, что-то приказал на ухо. Тот, осклабясь, рявкнул:

– Яволь, герр шарфюрер! – и кинулся на улицу.

Вадим неуверенно приподнялся.

– Сидеть, тварь! Не было команды…

Он сидел еще минут десять, на протяжении которых Маргарита посылала ему самые ослепительные улыбки, играя при этом сверкавшим, как солнце, скальпелем, и повествовала со всеми деталями, со всем смаком, как в ее исполнении обычно проходит кастрация. Гейнц лишь похохатывал.

Наконец вернулся напарник, Вадиму вновь защелкнули на запястьях наручники с цепью и велели шевелить ногами. Он ждал какого-то очередного подвоха, но его повели прежней, обратной дорогой. Часовой у ворот разочарованно присвистнул:

– Что это он у вас в таком виде? Раскололся, гнида?

– Да нет пока.

– А почему на своих ногах?

– Всему свое время, – туманно ответил Гейнц.

Часовой заржал, словно бы прекрасно знал нечто неведомое узнику.

– Давай лапы, – распорядился Гейнц, едва за ними захлопнулись лагерные ворота. – У нас гуманизм прежде всего, не стоит ограничивать твою свободу… Эй, куда повернул? В карцер давай, засранец…

Ладно, в этом не было ничего страшного. Все равно время он выигрывает, всех, кто расколется, отправляют обратно в барак…

Гейнц запер за ним высокую дверь из металлической сетки и направился прочь, посвистывая. Воняло мерзостно, перебивая даже исходящее от самого Вадима амбре. Туалет типа «сортир» вряд ли чистили хоть разочек за последние десять лет…

Он остановился у решетки, пытаясь присмотреть местечко для сидения, но откуда ему здесь взяться? Полусгнивший деревянный желоб, игравший роль писсуара, вот и вся меблировка. Внутри и того нет, только доска на три очка…

Только тут он сообразил, что оказался в коридоре не один. Из покрытого полуоблупившейся известкой домика выглянула чья-то испуганная физиономия… и тут же преисполнилась злобной радости.

– Ага! – воскликнул незнакомый. – Вы смотрите, кого к нам сунули! Из-за него и маемся…

Он вышел на крохотный огороженный пятачок. Следом еще двое – один столь же незнакомый, а во втором Вадим мгновенно опознал лысоватого «маяка и светоча». Во-от что придумал затейник Гейнц…

Троица таращилась на него со странным выражением, способным в другое время насмешить, – причудливая смесь забитости и злобной радости. Все трое постарше его, в районе пятидесяти, и каждый в прошлом был не последним человеком, но сейчас превратился в трудноописуемое существо.

Лысоватый кинулся первым, замахиваясь со всей решимостью. Вадим от неожиданности не успел ничего предпринять – и вмиг оказался прижатым к дощатой стенке. Лысый тряс его и орал в лицо:

– Из-за тебя здесь торчим, сука! Из-за тебя! Ты почему не колешься?!

Некогда было взывать к логике. Что-что, а незамысловато подраться умел, хоть и не мог, подобно Эмилю, похвастать знанием отточенной профессиональной рукопашки. Вадим провел один из простейших приемов уличной драки – обеими руками что есть сил оттолкнул противника, тот инстинктивно напер… и сам налетел мясистым носом на Вадимову макушку. Мгновенно разжал руки, заорал.

Вадим отправил его в распахнутую дверь домика одним хорошим ударом. Примирительно поднял ладони:

– Давайте рассуждать логично. Ну кто вас отсюда выпустит, расколюсь я или нет? Вас берут на примитивный понт…

Оба бросились на него, толкаясь и мешая друг другу. Ничего они не хотели слушать и логические аргументы воспринимать не собирались. У них была безумная надежда – и это перевешивало все остальное, превращая в роботов…

Завязалась бестолковая, нелепая драка на предельно ограниченном пространстве. Его пытались достать кулаками, ухватить за волосы, пинали, у обоих, несмотря на полуголодную жизнь трех последних дней, еще осталось немало сил и энергии от прежнего сытого бытия, так что приходилось нелегко. Тем более – он был без штанов, а это психологически сковывало, одетым в драке себя чувствуешь гораздо увереннее и яйца так не бережешь…

Кое-как отмахался, лупя без всяких правил и милосердия. Лысоватый оклемался, вылез наружу, но получил ботинком по колену и вновь выбыл из игры.

Кое-как Вадим с ними управился, загнал на пинках в домик. Тут же по ту сторону сетчатой дверцы появился Гейнц – ну конечно, торчал поблизости, – разочарованно хмыкнул:

– Что за жизнь, только что-нибудь успеешь придумать, как жизнь твою затею превращает в балаган…

– А может, не будешь мудрствовать лукаво и возьмешь миллион? – тихо спросил Вадим.

– Детка… – протянул верзила. – Комендант в чем-то болван, а в чем-то – чистой воды гений. Лучше меньше бабок без всякого риска, чем очень много – но с большим риском.

– Но если…

– Захлопни пасть. Выходи.

В бараке, как и следовало ожидать, на него воззрились с большим интересом, вызванным, понятно, тем, что он вернулся невредимым. Вадим залез на нары, кратко буркнул:

– Отложили на потом. Там у них кто-то начал колоться…

Все так и сидели без штанов, вывешенных для просушки на перилах веранды. Тюремная солидарность простерлась до таких пределов, что и его портки повесили туда же. Только бедняга Доцент по-прежнему благоухал, забывшись в тяжелой дреме.

Он не успел подробно рассказать о допросе – произошла вовсе уж ошеломляющая неожиданность. Послышались шаги, вошли две женщины в полосатом, за ними показался охранник. Осклабясь, сообщил:

– Чтобы не ныли, будто у нас плохо живется, получайте баб. Хорошие бабенки, сладенькие, по опыту говорю…