— Подозрения — это подозрения, их к делу не пришьешь. А друг твой произвел захват и стрельбу в медицинском учреждении с использованием автомата. Разрешение на ношение оружия у него, конечно, есть, тут ничего сказать не могу, но если так каждый начнет палить... Ведь он подверг жизнь людей опасности. Убийство опять-таки, два трупа на главной улице. Он стрелял, так?
— Вот если в бандиты в село вошли, тогда бы ваша жизнь действительно подверглась опасности, и твоя в том числе. А он их остановил! Тебе хочется, чтоб как в Чистых Ключах?
— Не знаю, не знаю... Ни у кого из вас на лбу не написано, кто бандит, а кто наоборот. — Лейтенант посмотрел на часы. — Через двадцать минут прибудет следственно-оперативная группа, вот во всем разберемся.
— Дурак ты, лейтенант! Он мальчишку спасти пытался!
— Попрошу не оскорблять! А то самого сейчас в камеру запру!
— Ну извини, погорячился, — вздохнул Муха. — Отпусти Боцмана, лейтенант. Не бери грех на душу.
— А, вот и клички у вас бандитские! А ну-ка, сесть! Муха со вздохом опустился на стул. Никогда у него не получалось разговаривать с дураками, хоть убейся! Но вообще-то долгое разбирательство с властью и не входило в его планы. А в том, что оно будет долгим, сомневаться не приходилось. Ведь действительно была стрельба, трупы в лесу, в селе. Запрут их не на сутки и не на двое. Ведь действительно сразу не поймешь, кто есть кто. Хорошо хоть он предусмотрительно оставил автомат под крыльцом опорного пункта, а не поперся с ним в дом. А то пришлось бы и ему париться по полной программе.
— В общем, гражданин Мухин, я вынужден задержать вас до выяснения всех обстоятельств дела, — веско сказал лейтенант.
— Нет.
— Что — нет? — Брови лейтенанта поползли вверх, его рука потянулась к кобуре. — Вы отказываетесь подчиниться представителю правоохранительных органов?
— Отказываюсь. Потому как представитель — идиот.
— Что?! Ах ты, мразь! Ну все! — Лейтенант выхватил из кобуры пистолет, и Мухе ничего не оставалось, как выбить его из руки милиционера, а в следующее мгновение нанести противнику удар головой в подбородок. Удар был таким сильным, что лейтенант вместе со стулом грохнулся на пол и потерял сознание.
— Так-то лучше будет, — сказал Муха, вынимая из пистолета обойму.
В кармане у лейтенанта оказалась большая связка ключей. Муха отцепил ее от кожаного шнурка, прикрепленного к поясу, бросился к запертой железной двери.
— Митя, ты здесь?
— Да здесь я, здесь, — раздался из-за двери раздраженный голос Боцмана. — Не хрена было его уговаривать. Вырубил бы уж давным-давно, да и дело с концом!
— А сам-то чего ж не вырубил? — поинтересовался Муха, подбирая ключ к замку. Наконец это у него получилось, щелкнул замок, и дверь открылась.
— Руки он мне сковал, скотина, а то бы...
— Никак у нас с тобой, Митя, не получается с властью по-хорошему договориться.
— Это точно. Но ты все равно поторопись-ка, Олег, он ведь и вправду оперативников из района вызвал...
Муха снял с Боцмана наручники, и они, прихватив свое оружие, торопливо покинули здание опорного пункта милиции.
Билет за пятьдесят долларов давал мне право сидеть в пятом ряду, в то время как министр с супругой и их охрана расположились на первом и втором. Широкоплечие охранники хорошо прикрывали «хозяев» сзади, но никак не сверху и не спереди. Вот она, «дыра» в системе охраны! Я на всякий случай тихонько извел пистолет. Так что если, не дай бог, начнется, у преступника в распоряжении будет всего секунда...
Говорят, что президентскую охрану учат стрелять на звук. Не знаю, как охрану, меня точно так учили. Пуля еще летит, а ты уже с точностью до полуметра знаешь, откуда стреляли, и открываешь огонь на поражение. Да только нынче ведь все больше глушители на стволы накручивают. Так что слышишь не выстрел, а только полет пули, которая тоненько так, противно поет, прежде чем впиться в тело жертвы. Но слышишь ты ее полет лишь тогда, когда уже никакой, даже самый прекрасный слух помочь не в состоянии. Приходится работать на опережение, закрывая бесценное тело босса со всех сторон. Хотя киллеры говорят, что «бесценных» тел не бывает. Каждое чего-то стоит. Одну мишень за пятьсот баксов без шума и пыли уберут, другую — за «десятку», а третья на все три миллиона потянет. Сейчас, разглядывая квадратный затылок министерского охранника, я прикидывал, сколько могут заплатить Вэну и его команде за устранение человека такого ранга. Если речь идет о сотнях миллионов, которые могут быть потеряны жуликами из-за этого человека, — значит, за ценой не постоят. И если у Вэна выгорит, он свалит за кордон, поселится где-нибудь в тихой богатой стране под вымышленным именем и будет заниматься собственным здоровьем... Нет-нет, даже думать об этом нельзя — у Вэна не выгорит!.. Интересно, охранники проверили, что там, за театральным задником, или понадеялись на русский авось?
Пока я так рассуждал о судьбе российских министров и киллеров, зал заполнился до отказа, дали последний звонок, и концерт начался.
Киркоров пел неплохо, но, как мне показалось, без того энтузиазма, который всегда так бросается в глаза на телевизионном экране. Вокруг меня бесновались юные девицы, а я сидел и думал о том, что в такой какофонии не то что винтовочного, пушечного выстрела не услышишь. До чего же не люблю я весь этот шум! Может, потому, что пришлось в течение нескольких лет глохнуть под гаубичными и «градовскими» выстрелами?
Я все смотрел и смотрел в квадратный затылок охранника, чьи широкие плечи закрывали от меня министра. Только по его реакции я смогу определить, если что-нибудь, не дай бог, случится.
Концерт шел без антракта. Когда Киркоров уставал и удалялся за кулисы, па сцене появлялся балет, состоящий из тощих девиц и ярко раскрашенных гомиков, которые бодро отплясывали под зажигательные латиноамериканские мелодии.
До конца концерта оставалось минут десять, и я, поняв, что сегодня ничего страшного уже не произойдет, слегка расслабился. С одной стороны, жалко, конечно, вечер. А с другой, ну, чего теперь жалеть, послушал попсу, немного развеялся, отдохнул. Не все же мне лазать по канализационным люкам!
