Школа суперменов - Гайдуков Сергей

Он оторвал телефон от уха и со значением посмотрел на Мезенцева:

— Давай сюда письмо. Леван велел, чтобы я вслух прочитал по телефону.

Мезенцев показал на мобильник:

— Откуда я знаю, что это Леван? Чем докажешь?

— Ничем. Давай письмо, пока Леван в настроении. А то будешь сам потом полгода бегать, искать его по Европам и Азиям, чтобы лично вручить свою бумажку.

Мезенцев подумал, потом разорвал конверт и пробежал содержание глазами. Потом посмотрел на Колю и усмехнулся.

— Чего? — не понял тот.

— Замучаешься читать. Тут шесть страниц мелким почерком.

«Главное, что там нигде не упоминаются ни сам Мезенцев, ни Ростов».

— Значит, судьба такая, — сказал Коля. — Давай письмо, мля, Леван уже уши прочистил, ждет... Але, Леван? Чего? Да это тебе послышалось. Ничего я не говорил про уши... Сейчас.

Он взял у Мезенцева письмо, проворчал: «Чертова техника...», после чего снова заговорил в трубку:

— Только, Леван, я предупреждаю — я никакой не актер, с выражением читать не могу... Можно Безрукова из «Бригады» пригласить, он так прочитает, что обрыдаешься... Нет? Ну как хочешь. Ну ладно. Слушай. Кхм...

3

— Эй...

Мезенцев встрепенулся — десять минут самодеятельного телефонного театра вогнали его в дремоту. Коля наврал, что будет читать без выражения, и в его исполнении письмо Лены звучало как пересказ мелодраматического бразильского телесериала. Только единственный актер слишком часто запинался.

— Эй, тебя, — сказал Коля, обмахиваясь письмом и изображая крайнюю степень интеллектуального истощения.

— Слушаю, — сказал Мезенцев.

— Это Леван, — произнес голос в трубке.

Мезенцев слышал лишь несколько слов, сказанных Леваном Батумским в коридоре дагомысского отеля, так что определить подлинность голоса было невозможно. Но акцент присутствовал. Хотя главное было не в акценте.

— Ты письмо привез, да?

— Да, я привез.

— Где Лена сейчас?

— Не знаю. Где-то в надежном месте.

— Не хочешь говорить, — задумчиво произнес Леван. Следующей фразой напрашивалась: «Значит, придется заставить тебя заговорить».

Но Леван сказал иначе:

— Она боится?

— Конечно.

— Скажи, пусть не боится. Я переговорю с Жорой, узнаю, что да как. Узнаю, что он думает.

— Понятно.

— Отец умер — это же большое горе, — продолжал рассуждать Леван. — Матери тоже нет. Настоящей матери, я имею в виду. Вот поэтому так все и вышло... Я посмотрю, что можно сделать. Тебя как зовут?

— Вася, — сказал Мезенцев, памятуя, что все эти рассудительные слова могли оказаться лишь подводкой для главных вопросов.

— Вася, ты ей кто? Жених? Друг?

— Она мне деньги платит.

— Да? Ну тогда ты ее не обманывай, хорошо работай за эти деньги.

— Я стараюсь.

— Вася, запиши номер. Недельки через две пусть Лена позвонит. Я ей все расскажу.

— А за эти две недели Жора Маятник ничего не успеет натворить?

— Жора? Вряд ли. У него сейчас такие же проблемы, как и у меня... — Кажется. Леван негромко рассмеялся. — Жора тоже получил черную метку... Ну да не в этом дело. Передай привет Лене, успокой ее, передай мои слова. Хорошо, Вася?

Леван произнес это «Вася» так, что сразу стало понятно — он ни на секунду даже и мысли не допустил, что это настоящее имя собеседника.

— Хорошо, — сказал Мезенцев.

— Тогда до свидания.

— Что он сказал? — полюбопытствовал Коля, распечатывая новый пакетик с орехами.

— Он сказал: «До свидания».

— Странно.

— Что здесь странного?

— Да так, — Коля крутанулся на стуле. — Все странно, Вася.

Мезенцев вышел в коридор, сложил письмо в конверт и засунул за пазуху.

Проходивший мимо здоровяк с короткой стрижкой, открывавшей маленький шрам в верху лба, внимательно посмотрел на него, но ничего не сказал. Просто пошел дальше.

А Мезенцев, холодея, поймал себя на мысли, что едва машинально не поздоровался с телохранителем Левана. «Привет, помните меня? Мы вместе отдыхали на юге... Или мы там работали?»

Нет, надо сваливать домой, пока крыша совсем не поехала.

Мезенцев вышел из здания и уже возле спуска в метро — просто на всякий случай — быстро глянул назад.

Черт. Из дверей «Аркадия Трэйд» выскочил Коля. Невероятно, но он был одет и обут. И он зашагал вслед за Мезенцевым.

Глава 25

Холодный май

1

Странная вещь. Плохие вещи запоминаешь до мелочей, до секунд, до малейших деталей. Хорошие не запоминаешь. Так они проходят, и ты только знаешь, что они когда-то были — и все... А иногда и об этом забываешь.

Так вот я и говорю — сразу мне стало тогда понятно, что с этого момента все будет по-другому. Все будет иначе. Я тогда очень напуган был. За Настю боялся. Пусть он ей вроде и не сделал ничего, не порезал, не побил, не тронул... Но ведь мог такой испуг случиться, что последствия — на всю жизнь. Могла и умом повредиться. Нервные заболевания всякие. Этого я боялся.

Поэтому мы стали со Светланой возить ее по врачам. Обследования разные делать, анализы, процедуры. Очень мы боялись за нее. Врачи вроде ничего не нашли. Но сказали — это может и не сразу проявиться. Утешили, называется. То есть — живите и ждите, что в любой момент эта психическая травма может сработать. Как-то проявить себя. В любой момент. Это все равно что жить на вулкане. Ну а что оставалось делать?

С другой стороны, что называется, не было бы счастья, да несчастье помогло. Когда Евдокию Семеновну схоронили, Светлана сказала: «Я в этом доме больше жить не могу». Перебрались они с Настей ко мне. Потом мы со Светланой расписались. Не знаю, когда бы у нас все это случилось, если в не эта история.

Что? Фамилия? Света взяла мою фамилию. Она стала Афанасьева. А Настя как в свидетельстве о рождении была Мироненко, так и осталась. Я как-то завел с ней об этом разговор. Она говорит — меня все в школе знают как Мироненко. Пусть так все и остается. А то решат, что я выпендриваюсь. Фамилии меняю и все такое.

Ну, я не стал настаивать. Я вообще старался на нее не давить. Девчонки, они все такие... Особенные. Это тебе не пацаны. С ними все по-другому.

Так вот. Хотели мы тем же летом на море съездить, чтобы окончательно отвлечься, сменить обстановку... Но год был неудачный — на Кавказе абхазы с грузинами чего-то там делили, в Крым не решились ехать, он теперь тоже не наш был... Не вышло ничего с морем. Съездили в местный дом отдыха. Тоже ничего. Врачи там еще раз посмотрели Настю, сказали — вроде все нормально. А как оно дальше будет — кто его знает.

А дальше все было нормально. Все было просто на удивление хорошо. Наверное, стоило мне насторожиться, что все так хорошо. Только мы не насторожились, не забеспокоились.

У Насти все нормально было. Никакие последствия не проявились. В школу ходила, училась более-менее. О том случае не вспоминала. Я думал, может, она и совсем забыла про все — ребенком все-таки была. Мы, само собой, не напоминали.

Я руку так и не вылечил, поэтому меня на работе стали потихоньку задвигать в угол. Пока совсем в архив не засунули. Я ругался с ними, ругался, а толку? Рука-то и в самом деле плохо действует.

И вот так прошло... Сколько лет? Получается, что много лет прошло... А словно в один день все пролетело. И каких-то особых подробностей сейчас не вспомню. Разве что квартиру поменяли. А больше ничего особенного и не припомню. Потому что все было так обычно. Обычно и хорошо.

Но потом все кончилось, потому что должно было кончиться. Потому что все хорошее кончается.

И начинаются такие вещи, которые запоминаются в мельчайших подробностях. Про такие вещи ты помнишь все. И рад бы забыть, а не можешь. Все всегда с тобой — слова, лица, запахи. Ничем их не вытравишь. Ничем.

2

Это было весной, в мае. Дурная вышла тогда весна. Началась рано, а потом, когда уж все порасцветало, словно передумала и дала задний ход. И в мае снова снег пошел. Никогда раньше такого не было. Довели природу. Люди кого хочешь доведут. Люди, они такие.