Тропа барса - Катериничев Петр Владимирович

Ознакомительная версия. Доступно 27 страниц из 131

Я стояла, будто меня с ног до головы помоями полили. Буня что-то продолжает мне говорить, у меня, чувствую, сейчас слезы на глазах закипят, а тут еще дверь открывается, выкатывается эта Кураева в чем мать родила, становится такой прямо в коридоре и капризно так, губы вытянув: «Бу-у-ня, ну сколько жда-а-ать можно?»

Не помню, что я сказала, — просто сорвалась и пошла. Ты знаешь, я надеялась, он пойдет за мной, а он — остался… С ними… Это что, и есть счастье — быть гордой и плакать ночами?..

— Все же ты еще дите, — пожала плечами Светка. — Против природы не попрешь.

— Да не дите я никакое! Просто я не хочу так! Ты понимаешь? Я хочу чувствовать, что нужна именно я, я, и никакая другая!

— Не заводись, Алька, и меня не заводи. Расслабься. Будет Сашка еще твой, куда он денется…

— Ага, а сейчас в душе с этими… массажистками. Завтра встречу и набью морды.

Обеим.

— А вот этого не надо. Ты же не злая.

— Да? Вот сейчас я так не думаю.

— Подожди. Просто для тебя и Сашки время еще не пришло.

— А оно придет?

— Придет… — неуверенно так сказала Светка. — Ты верь.

— А что мне остается делать?.. Мы помолчали.

— Ты спишь? — спросила я Светку.

— Нет.

— Ты вместе с Сашкой росла?

— Ага.

— Расскажи.

— Не сейчас, ладно?

— А когда? Ты в военном городке жила?

— Да. Мой папа, как и его, был офицером. И погиб еще раньше, в Афганистане. А мы с мамой остались жить в городке: куда было ехать? Мама там в столовой работала.

И погибли они вместе, в девяносто первом, два года назад… Моя мама и его родители… И еще один рядовой, шофер. Поехали в Душанбе, машина — в пропасть…

— Несчастный случай?

— Ага. Так считается. Но я так не думаю. И Сашка не думает. — Светка лежала, сцепив зубы. — Мы еще вернемся туда. Вместе с ним. И все разъясним. Иначе жить нельзя.

— Извини, Свет…

— Да ладно… Хватит болтать. Спать давай.

Глава 29

А на другой день Булдак избил свою подружку, Медвинскую. Жутко избил: сломал нос, покрошил зубы. Кать-кина голова была похожа на кокон: вся в бинтах.

— Доигралась? Допрыгалась? — прищурилась Светка, вернувшись в комнату. — С Булдаком шутить нельзя: он зверь, и место ему — в клетке.

А Катька только плакала беззвучно. Хотя она и была порядочной стервой, а ее было жалко.

Буня разыскивал Булдака все день и всю ночь. Не нашел. Булдак исчез, и понятно было, с чего: за такое художество нужно было ответить, а ответить Сашке он вряд ли бы смог.

Есть Катька отказывалась. Лежала целыми днями и плакала. Я не пошла на занятия и осталась с ней. Светка принесла ей самолично сваренный компот из натыренных где-то яблок и снова исчезла.

— Кать, ну выпей… Сладки-и-ий… — настаивала я. Девка ничего не ела вторые сутки; приезжал врач, щупал ей живот, ну и все, что полагается, сказал, ничего не повреждено, только лицо. А с лица воды не пить. Он так и сказал, чем довел Катьку до истерики…

— Ну-ну, девушка… Это не тот случай, когда медицина бессильна… Чуть-чуть заживет, сделают тебе пластику, Клаудиа Шиффер позавидует.

— Да? И откуда у меня такие деньги?

— У тебя — нет, у Константина Евгеньевича — вполне… Зареченск городишко был совсем маленький, все про всех все знали. А врач, лучший хирург городка, жил совсем не хило, был принят «в кругах»: и сильные мира сего порой болеют, и лучше, если в случае чего их прооперирует классный хирург, и не только за деньги, но и за совесть. А для районного городка весь мир часто и заключен в границах его собственной территории; уже губернский центр — как другая планета, а Москва или Петербург — будто Сатурн с Юпитером или даже альфа Центавра с Андромедой — вне пределов досягаемости…

А Катька заблудила с самыми уважаемым человеком городка — главой райадминистрации и сопутствующих предприятий. Их было немного: трикотажная фабрика, изделия которой можно было носить только по очень большой нужде, завод по производству минудобрений и ремонтные цеха. Но Груздев — так звали мужичка — суетился с не растраченной за годы «застоя» энергией, тихонечко связывался и с областью, и с Москвой, и с забугорьем ближним и дальним, а потому горожане надеялись, что выплывут на волне его неукротимой воли и предприимчивости в светлое капиталистическое «завтра». И такое бывает.

Константин Евгеньевич был невысок ростом, хотя и молод, уже с животиком… Уж насколько он запал на Катьку, только ей и известно было…

— Ублюдок, — произнесла она тихо.

— Кто? — невинно приподняла я брови.

— Да Булдак, кто еще! Падла, сволочь, козел вонючий, скунс позорный… — Невзирая на боль в разбитых губах и Деснах, Катька поливала его такими словами, что и матерый корабельный боцман заслушался бы и прибалдел от ласкающих душу каждого морского волка словосочетаний — Ну ты и ругаться здорова! Раньше надо было думать: или с этим расставаться, или с тем не вязаться…

— Заткнулась бы, Глебова, со своими советами… Ты ж у нас целка мудреная, что ты вообще по этой жизни понимаешь?! Мне что, трахало было от этого Булдака или от Груздева нужно? Просто одной девке ну никак не прожить в этом мире, а со смазливой мордашкой еще хуже, чем без нее!

— Да и ноги у тебя — закачаешься, не говоря о груди…

— Ты чего, Глебова, порозовела, комплименты посыпала?.. Тогда лучше кончай языком молотить, используй его по другому назначению… Хочешь?

— Дура ты злая, Медвинская!

— Да? А ты — добрая? Я на год старше тебя, а если разбираться… Меня отчим трахнул, мне еще восьми не было! А к девяти уже выучил, чему можно и чему нельзя, поняла? Мать быстро прознала, била смертным боем, отчим ее отхаживал тоже за будь здоров, потом напьются оба и помирятся, что твои голубки… В постельку улягутся — и дрыхнут… Знаешь, чего тогда мне больше всего хотелось?

Чтобы подохли побыстрее к чертовой бабушке, вот чего! Грешная я, да? Не хочешь — не слушай, вали отсюда!

— Кать… У всех здесь жизнь раньше была — не сахар…

— Не у всех! Поняла? У Светки Артюх или у Буни, у них родители были, настоящие родители, поняла? Которые их любили! Меня никто никогда не любил! Никто!

Никогда! Я что, жалеть кого-то должна?

Катька перевела дух.

— И они подохли. Оба. Опились какой-то дрянью самопальной и кони двинули. А потом я в детдом попала, в Гореликах: это тебе не здешний курорт, блин! Там меня прописали в первый же день: девки в душе пристали и заставили… Ну сама знаешь… А потом — вроде как в аренду сдали тамошнему завхозу: вот, сука, кто веселился вовсю!

Терпела я это недолго: в один хорошенький денек обломала об мужские достоинства этого пузатого борова, завхоза, биту для городков — он был большой поклонник сего спокойного и рассудительного вида спорта. Не знаю, как ему, а мне в этот момент было хорошо.

Ну и сорвалась, что там было ловить, кроме специнтерната после такого зверского членовредительства? Все свои бумаги я притырила загодя, приехала сюда, прописалась. Меня никто особенно и не искал: Горелики теперь — в другой стране, сейчас и убийц не ловят, и никакой опер не будет попу рвать по поводу физических страданий какого-то завхоза-ублюдка…

А здесь… Здесь как-то сразу стала подругой Булдака. Что ты взгляд-то отводишь?

Да, зверь он, я всегда знала, что зверь, пес ненормальный… А кто лучше?

Скажешь, Буня лучше? Да он избегает всех и всяких постоянок и живет так, словно к будущей войне готовится… Без привязанностей… Тоже зверь, только подобрее… Или поподлее.

— Это чем же он подлый? Деток здесь кто — не он разве кормит.

— И себя не забывает…

— Нет, ты ответь!

— Да ладно тебе. Но скажи, что я не права! Ты вот и не размазня, и цепочка, не то что я, и к нему льнешь — без бинокля видно, что у тебя в трусиках мокро все… И что? Трахает-то он холопок, давалок, потому что перед ними обязательств никаких!

Я почувствовала, как на глазах закипают слезы… Что ж она все-таки такая сука, эта Медвинская?..

Ознакомительная версия. Доступно 27 страниц из 131