Викинг - Гарин Максим Николаевич

Его ироничное замечание слилось с каким-то по-детски наивным восклицанием Репьева.

— Берегись, он дерется!

Охранник среагировал на предупреждение очень профессионально. Отпустив машину и отскочив в сторону, он отмахнулся ногой, одновременно потянувшись за оружием. При столкновении с обычным противником это наверняка сработало бы. Но Викинг действовал очень быстро, выбирая кратчайший путь к победе. Незаметным движением уйдя в сторону, он уклонился от удара и, в свою очередь, угостил охранника могучим прямым в голову. Тому гостинец оказался не по зубам. Полуоглушенный, охранник уже не предпринимал попыток сопротивляться. Он стоял, пошатываясь из стороны в сторону, как это обычно делают сильно выпившие люди. Викинг, словно нехотя, сделал еще одно неуловимое движение, и большое тело тряпичной куклой, опустилось на траву.

Все произошло настолько быстро, что Репьев так и остался стоять на месте, наблюдая за происходящим с нескрываемым изумлением. Он не шелохнулся даже тогда, когда к нему направился Викинг.

— Ехал сюда поохотиться. И даже не думал, что станешь дичью.

Услышав эти слова, Репьев, наконец, ожил:

— Не трогай меня. Я сделаю тебя миллионером.

— Я уже давно миллионер, — резонно ответил Викинг. — У нас страна такая: нищих миллионеров.

— Ты не понял. Я сделаю тебя настоящим, долларовым миллионером.

— Не знаю, как кому, а мне противно быть сытым, когда вокруг столько голодных.

— Постой! — теперь Репьев пытался тянуть время, надеясь, что каким-то чудом здесь появятся люди.

Но Викинг сразу раскусил уловку фабриканта. И поэтому не стал медлить.

Несколько дней Седому пришлось крутиться, как белка в колесе. К повседневным заботам, решение которых в последнее время требовало непомерных усилий, прибавились хлопоты, связанные с убийством Репьева. В этой смерти пахану некого было винить, кроме самого себя. Не лиши он фабриканта дополнительной охраны, тот, скорее всего, был бы цел и невредим. Мало того, что грозил иссякнуть один из самых полноводных денежных истоков, приходилось думать и о том, чтобы следователи не ухватились за цепочку, на одном конце которой был покойный, а на другом — люди из ближайшего окружения Седого.

Поскольку о смерти Репьева уголовники узнали значительно раньше, чем милиция успела начать серьезное следствие, им удалось без проблем ликвидировать самые компрометирующие документы. Увы, помимо «склонных к самовозгоранию» бумажек, очень много пикантных историй мог поведать следователям один человек, чья официальная роль в предприятии Репьева непременно заставила бы насторожиться сыщиков. А если учесть, что этот человек не имел опыта задушевных бесед со знающими свое дело орлами из следственного отдела… Короче, хоть и очень не хотелось Седому принимать такое решение, человек этот должен был исчезнуть. Как исчезнуть — здесь выбирать было не из чего. Не в Америку же его отправлять. Ненадежного субъекта вывезли на муниципальное место захоронения, которое назвать кладбищем язык не повернется, где покоились бомжи, нищие, бродяги и неустановленные государством личности, и «подселили» к какой-то старушке, пребывавшей под холмиком с надписью «неизв. № 13».

В день, когда холмик № 13 принял нового постояльца, у Седого состоялся разговор с угрюмым типом по кличке Хмырь. Пару недель тому назад Хмырю была поручена очень важная миссия: убедиться, не подался ли в самом деле Истомин на восток нашей необъятной родины. Результаты вояжа, что называется, окончательно сбили Седого с панталыку. Хмырь засек капитана в Хабаровске, где тому удалось устроиться на работу.

— Ты не туфтишь? Это точно он? — продолжал сомневаться Седой.

— А кто же еще!? — возмутился Хмырь. — Я его рожу на всю жизнь запомнил. Этот ментяра мне второй срок впаял.

— Чего ж его занесло в такую даль? Мог бы и где-нибудь поближе осесть.

— У него там старый кореш в начальники выбился, вот и пригрел приятеля по старой дружбе. Где еще возьмут мента после ходки в зону?

После этой оглушительной новости пахан заболел. Болезнь называлась манией преследования. В один день все ближайшие сподвижники пахана вышли из доверия. О рядовых охранниках и говорить нечего. Седой тасовал их, как опытный шулер карточную колоду, разъединяя сработавшихся партнеров и собирая вместе не слишком хорошо знакомых друг с другом «быков», подозревая в каждом таинственного убийцу. Кризис миновал, когда в один прекрасный день явился Угол и сообщил:

— Все это — грязные штучки Перстня.

— Не понял, — живо отреагировал Седой. Он действительно ничего не понял.

— Я говорю, что кроме Перстня больше никто не может охотиться на наших водей.

— Ну-ну, — во взгляде Седого по-прежнему не было понимания. Только удивление пополам с подозрением.

— Он хочет подмять под себя весь город, — с деланным спокойствием Штирлица, сообщающего Центру об очередных проделках рейхсфюрера Гиммлера, заявил Угол.

— Да кто ж ему даст! — гневно воскликнул пахан.

— Сам возьмет. Он, гад, всерьез на это нацелился. Если в ближайшее время его не остановим, будет поздно.

— Откуда у тебя такая уверенность? — Угол почувствовал, как тяжелый взгляд Седого застыл на его лице, словно говоря: «А не ты ли затеял резню и в очередной раз пытаешься все свалить на другого?»

— Посуди сам. Сейчас за Перстня подписались очень серьезные люди, проворачивают вместе с ним какие-то грандиозные дела. Перстень находится под их защитой, никто его и пальцем тронуть не смеет. Но не вечно же так будет продолжаться. Сегодня эти люди в нем заинтересованы, а завтра, смотришь, у них уже другой компаньон. Перстень не дурак, он понимает, что, когда эти люди уйдут, придется покориться твоей власти, никуда от этого не денешься. А ему, сволочи, этого ой, как не хочется. Вот и задумал он, пока в силе, аккуратненько общипать вас с Жерехом по самую гузку, чтобы потом под себя подмять. А своим покровителям он скажет, мол, идиотами оказались бывшие паханы, перебили своих людей в междуусобице, вот ему и пришлось взять власть, чтобы навести в городе порядок.

Угол замолк. Молчал и Седой, напряженно обдумывая услышанное. Прошло минут десять, прежде чем пахан заговорил:

— Похоже, ты прав. Только как это доказать?

— А зачем? — искренне удивился Угол. — Шлепнуть гада — и все дела.

— Хоть и говоришь ты иногда умные вещи, Угол, а все равно дурак. Да я же сам поклялся, что никто из наших на Перстня руки не поднимет. Если его замочить, я после этого и дня не проживу.

Угол, удивленно посмотрев на Седого, не мог остановиться: в голове рождались идеи одна заманчивее другой, которыми он тут же делился с паханом:

— А если его отловить втихаря и хорошенько побеседовать? Ведь расколется, падла, обязательно расколется. Такого ни один человек не выдержит.

— Совсем офонарел. Может, он и расколется, а потом скажет своим хозяевам, что пыток не выдержал и оговорил себя.

— Так они ему и поверят, когда все козыри у нас на руках будут — продолжал гнуть свою линию Угол.

— Еще как поверят. Время сейчас такое. Кому выгодно, с кем деньги делают, тому и верят. — Седой предупреждающе махнул рукой, остановив попытавшегося что-то сказать собеседника. — Здесь по-другому действовать надо, с умом. Следить за каждым его шагом, прессовать со всех сторон, но осторожно. И киллеров его вычислить. Вот с ними можно будет побеседовать. И утюжком, и паяльником. А когда они заговорят, наступит время и Перстнем всерьез заняться. Вот тогда и посмотрим, кто из нас круче.

Перстень не подозревал, что над его головой сгустились грозовые тучи местного значения. Он в последнее время ждал неприятностей совсем с другой стороны. Илья Самойлович сидел дома, в своей комнате, в который раз просматривая цифры и непонятные условные обозначения на мерцающем экране компьютера. Здесь были все сведения об оружии, когда-либо побывавшем на его складе: вид вооружения, когда и сколько продано, сумма, доставшаяся ему от продажи. Посторонний человек, не зная пароля, никогда бы не смог добраться до информации, записанной на этой дискете. А если бы и смог, это бы ему ничего не дало. Потому что условные обозначения расшифровывались на другой дискете, тоже снабженной своим паролем.