— Кто наблюдает за домом? — спросил Артист измененным голосом. Надо же было с чего-то начать неприятный разговор. И добавил: — Я тебе ротик слегка приоткрою, но ты не думай, что тебе можно кричать.
— Я не знаю, — вся дрожа, ответила Лариса.
— Врать не советую.
— СНПУ.
— Что они знают?
— Я так не могу говорить. С ножом у горла.
Артист держал Ларису не настолько жестко, чтоб она и головой не могла кивнуть. В конце концов, он вовсе не собирался ее резать. Так, попугать хотел, показать серьезность своих намерений. Она запрокинула голову, чтобы ухитриться увидеть того, кто ее допрашивает. Артисту открылась чудная картина: сверху ему были видны бедра сидящей, выше была агрессивно настроенная грудь, и над всем этим испуганное, но и в испуге кокетливое, миловидное лицо с широко раскрытыми глазами.
— А! Это ты... — Лариса даже улыбнулась, потому что Артист совсем ослабил хватку.
— Я. Но не пытайся меня очаровать. Отвечай: что они знают?
— Если ты так хочешь, я тебе скажу.
Лариса с ногами уселась на банкетку. Надевание халата она решила отложить, вероятно, до конца беседы.
«Кто кого застал врасплох?» — подумал Артист и опустился в ближайшее кресло.
— Я закурю? — спросила Лариса. Артист кивнул.
— Вы играете в какие-то свои игры, меня держите за дурочку — Лариса изящно затягивалась и картинно стряхивала пепел, несмотря на то что пальцы у нее все-таки слегка дрожали. — В секреты свои вы меня не посвящали. Когда меня спросили, я рассказала то, что знала. Я за вас всех, в частности за Кулика вашего, страдать не собираюсь.
— Кому рассказала?
— Это не важно.
— Важно.
— Вите. Витя спросил — я рассказала. Мне было бы приятнее, если бы меня спрашивал кое-кто другой. Хорошо спрашивал. Так, как женщин спрашивают. Мне скрывать нечего.
Лариса снова не без удовольствия посмотрела на себя в зеркало.
— Вот я и спрашиваю, — спокойно сказал Артист.
— Ты не спрашиваешь, ты допрашиваешь. А на допросе я могу и запереться.
Она встала, подошла к нему, наклонилась, упершись руками в подлокотники кресла, и прошептала:
— Спрашивай...
* * *
К утру Артист знал, что Сэнькив работает на какого-то большого дядю, у которого Борода давно был на подозрении, но серьезно следить за ним не считали необходимым. А когда Витя познакомился с Ларисой, тут уж грехом было не воспользоваться возможностью подозрительного художника проконтролировать. Сэнькив хоть и видел московских гостей, но сам, конечно, ни до чего не догадался. Он доложил о гостях наверх, но там тоже дернулись не сразу: легенда о туристах, мечтающих побродить по Карпатам, как ни странно, сработала. Да и вели себя «туристы» в присутствии Сэнькива достаточно непринужденно. На них даже уморенного Шкрабьюка не повесили. Впрочем, там все же имел место чистый инфаркт без следов насилия.
Но когда в Карпатах начали залетать ракеты и сходить с рельсов поезда, о «туристах», разумеется, тут же вспомнили. Сэнькив мигом очутился у Ларисы и провел с ней длительную беседу. Собственно, ничего уж такого Лариса ему не рассказала, она действительно ничего-то и не знала. Но такое совпадение, как блуждание по горам пятерки здоровых московских мужиков и разделанные всмятку законспирированные боевые отряды, навели сэнькивского босса на неизбежные подозрения. И теперь, кроме двух машин на улице («А где вторая? Я не видел!» — спросил Артист. «Дальше по улице», — отвечала Лариса), дежурство несла еще пятерка боевиков, безвылазно сидевших в подвале у Бороды.
Методы допроса Артист применял отнюдь не те, что предполагал вначале. Хотелось, конечно, чтобы пташка под его острым взглядом и твердым голосом залопотала слова оправдания, рассказала о своем падении и предложила сотрудничество на любых условиях. Но что еще с ней было делать? Не жечь же ее каленым железом! Так что методы применялись те, что были навязаны самой допрашиваемой. И надо сказать откровенно, если бы все допросы на свете выглядели так, как эта ночная беседа двух сильных, красивых людей, Артист всерьез подумал бы о карьере палача.
Всем хорош был допрос, но оставалась одна загвоздка. Не возникло у Артиста никакого доверия к допрошенной. В целом ее словам можно было верить. Действительно, большего она никому рассказать не могла. Но вот увидит она своего Витю и так же легко выложит ему (если он овладел нужными методами) все о посещении Артиста.
Как бы то ни было, приходилось вживаться в предложенные обстоятельства. Он приказал Ларисе никуда не выходить, и остался у нее сам. Ему нужно было любой ценой успеть предупредить ребят о засаде. Ларису это, кажется, вполне устраивало.
Ему повезло: больше ничего изобретать не пришлось. Пастух позвонил сам.
* * *
Сложившиеся обстоятельства требовали немедленных и умных решений. В первую очередь от меня. Добрый доктор Розенблат заштопал дырку в боку у Бороды, который должен был выписаться завтра-послезавтра. Он же, самолично, промыл и перебинтовал Мухину ногу и процедил сквозь сигарету:
— Через три дня можно танцевать. Сейчас тоже можно, но на одной ноге.
А вот о Свете ответил кратко:
— Будем лечить.
И от дальнейших обсуждений отказался.
Итак, что мы имеем. УНСО знает о нашем присутствии. Им известна численность группы. Если они не полные дураки, а на это лучше не рассчитывать, они перекрыли все выезды из города. У них, скорее всего, есть описания наших рож. Конечно, за время горных прогулок и пикников мы обросли заметными бородами, но не такие же они кретины, чтобы не сделать поправок на естественную растительность! Вероятнее всего, в самое ближайшее время они узнают, скажем, через Ларису, которая, не находясь под действием Артиста, способна попасть под действие своего Вити, что мы в городе. Так что нас или уже ищут, или начнут искать с часу на час. Собственно, мы вполне уже можем найти лазейку и смотаться. Имеем право. Но нужно ведь сначала перехватить Боцмана и Дока, который все же, я надеялся, был жив, цел и невредим.
Кроме того, оставались остальные участники операции, которым теперь тоже не светило ничего хорошего. Ну, с Бородой просто. Он псих, может взять запросто и все бросить. Его можно попросту вывезти с собой в Москву. Хуже с Дедом и еще хуже со Светой. Кроме того, по логике вещей из Москвы должен был уже вернуться Гриша.
