Была уже ночь, с гор клубами наплывал на равнину густой туман. Пришлось ротному с заместителем комбата майором Горбатюком устраивать нас на ночлег у себя в огромном и сыром подвале.
Все последующие часы офицеры рассказывали нам о полковнике Юдине, воюющем в Чечне уже по второму кругу; комбате Булавинцеве, сражавшемся вместе с ними на Минутке, и бойцах, которые дрались храбро и отчаянно, несмотря на такой шквальный огонь противника, что головы от земли оторвать было нельзя. О своих боевых заслугах Горбатюк с Новичковым не сказали ровным счетом ничего.
Лишь потом мы узнали от солдат, что майора в Грозном ранило и контузило, но из госпиталя он сбежал обратно в полк. Там же контузило и Новичкова, но в госпиталь он вообще не пошел.
«А вообще офицеры у нас отличные, – говорили солдаты. – И Юдин молодец. Ни одного пропавшего без вести нет. Мы не только раненых, но и всех убитых вытаскивали. Юдин всегда говорил, что в нашем полку пропавших без вести быть не может».
О себе солдаты говорили кратко: были, воевали, теперь вот командиры утверждают, что домой возвращаться будем.
Зиндан
Расположившись на окраине Мартан-Чу, ротный Новичков выбрал недостроенный дом, где отменно был оборудован лишь подвал. Через небольшой проем солдаты вывели трубу буржуйки. Сколоченные из досок нары достались ротному в наследство от прежних хозяев – ваххабитов, которые ушли в горы.
Но самой большой достопримечательностью подвала была металлическая перекладина, прилаженная к высокому потолку с помощью двух колец так, что в образованное пространство проходили лишь пальцы.
Офицеры, сидя под перекладиной, предположили, что предназначалась она для пленников, которых можно было подвешивать к потолку.
«И нары они сколотили для рабов, – сказал майор Горбатюк. – Дом-то недостроенный. Не подвал, а настоящая тюрьма, зиндан. Кто в нем искать людей станет? Гиблое место».
Почему Сергей Новичков решил обустроиться именно в этом сыром подвале, где дым упорно не хотел рваться наружу, а не в каком-либо теплом доме без хозяев, мне объяснил впоследствии начальник штаба полка. «Психология командира такая: после ожесточенных боев в городе, когда тебя со всех сторон обстреливают из гранатометов, снайперских винтовок, командир старается увести людей в подвал. Так безопаснее. У Сергея синдром города, да и не у него одного. Ничего, со временем это обязательно пройдет!»
Нежность
Вдали от дома, на войне солдаты и офицеры с особой остротой вспоминают свои семьи. Майор Горбатюк и старший лейтенант Новичков, абсолютно упустив из виду свое геройство в Грозном, дольше всего рассказывали нам о своих семьях. Горбатюк – о жене и детях, Новичков – о жене и маме. И по всему выходило, что нет людей на свете лучше, чем их близкие, потому что точно знают офицеры – дома их очень ждут. А поэтому они непременно вернутся.
Затем, почему-то покраснев, Сергей Новичков достал из нагрудного кармана куртки удостоверение личности офицера, откуда вытащил фотографию своей семьи с друзьями, отдельно карточку жены и небольшой листочек бумаги, на котором в слабом колебании язычка свечи можно было разглядеть какие-то черно-белые полосы.
– Жена беременна, – страшно смущаясь, сказал ротный. – А это ее УЗИ. У меня-то детей еще нет, а вот товарищ майор сказал, что обязательно сын будет.
– И когда?
– Где-то через месяц, – ответил Сергей. – Утверждают, что к этому времени нас непременно выведут.
Дочь Лена
Говорят, что когда поступил приказ нижегородцам отправляться в Чечню, у многих офицеров жены были беременны. В том числе и жена комбата Сергея Булавинцева. Опять же говорят, что когда полк уже воевал в Чечне, от переживаний за мужа она родила раньше времени. Но, слава богу, здорового малыша.
Мы с комбатом сидим на командном пункте полка, который представляет собой огромную палатку, где находятся две буржуйки, столы с картами, стулья. Офицеры штаба постоянно заняты: кто-то работает с картами, кто-то разговаривает с подразделениями по телефону или радиостанции.
Булавинцев только-только поговорил с командиром полка, который ставил перед ним очередную боевую задачу. Офицеры о чем-то очень долго и тихо разговаривали, склонившись над картой. С осунувшегося лица комбата не сходит выражение озабоченности. По всему видно, что Булавинцев на пределе сил.
Разговариваем с комбатом. Тот подробно объясняет, как его батальон в течение трех дней ожесточенно пробивался к Минутке. Сергей чертит схему: дома, повороты, улицы. Подробно рассказывает, как брали многоэтажки и на каких этажах шли наиболее ожесточенные бои. Такое впечатление, что трое суток ада в центре города комбат помнит поминутно. За эти дни батальон потерял шестерых убитыми и тридцать шесть человек были ранены.
– Всех жалко, – как бы оправдываясь, говорит Булавинцев. – Но пойми, для таких боев – это еще очень маленькие потери. Оборона у них была мощная, и сражались отчаянно. Им терять было нечего, а мне своих бойцов очень жалко!
– У тебя дочь родилась, – стараюсь перевести разговор на другую тему.
– Да, – говорит комбат.
– А когда?
И тут по лицу Булавинцева расплывается виноватая улыбка.
– Ты знаешь, – говорит Сергей через некоторое время, удивленно крутя головой, – не помню. Честное слово, не помню. Как же я мог забыть?
– Но имя хоть помнишь?
– Да, Лена.
Через некоторое время, пробежав записи в своем командирском блокноте, куда занесены потери, нужды батальона в оружии и боеприпасах, Булавинцев облегченно вздыхает и говорит: «Девятого октября. Ну как же я мог это забыть?»
Привязанность
Любое подразделение, которое проводит несколько месяцев в Чечне, постепенно обрастает живностью. К солдатам прибиваются бездомные собаки и кошки. По большей части все-таки собаки, причем всех мастей и возрастов. Военные не только их не гонят, а наоборот – привечают: подкармливают, перевозят с места на место, а в свободное время обязательно играют.
Разговариваем с одним из солдат.
– Знаете, – говорит тот, – поначалу вообще не мог стрелять. Рука как-то не поднималась. А мне командир кричит, что если не ты убиваешь, то тебя убьют. Начал стрелять. А потом вообще как-то все равно стало. Видишь, что человека убиваешь, и в душе вообще ничего не шевельнется. Ни жалости нет, ни страха за то, что сделал. А чего их, чеченов, жалеть-то? Они же нас не жалеют!
Солдат сплевывает и подзывает щенка, который бегает по грязи. Тот стремглав мчится к нам. Солдат достает чернющей от въевшегося масла и грязи рукой кусочек печенья и начинает кормить щенка.
– Хороший он, – говорит изменившимся голосом солдат. – С нами с самого Грозного. Мы его не бросим. А как бросить, когда у него никого нет?
Интриги
Разговариваем с офицером штаба о наградных за Грозный.
– Представили всех, – говорит тот. – Да и как не сделать этого, когда так воевали? Другое дело, что, наверное, лишь малая часть получит награды. У нас представления странным образом теряются вверху – и оттуда никакого ответа. Да что об орденах для солдат говорить, если Юдину уже не раз на Героя посылали, да без толку. Теперь вот снова наградной ушел.
– Получит?
– Вряд ли, – сомневается офицер. – У нас же как: помнят о человеке, лишь когда он нужен. Вот выведемся – и о нас все забудут. До следующей войны…
Олег Блоцкий, журнал «Самиздат» (Февраль 2000 года, Урус-Мартан – Танги – Мартан-Чу – Владикавказ – Москва)
За мужество и героизм, проявленные в этих боях, командующий группировкой войск в Чечне генерал-лейтенант Владимир Булгаков представил командира полка полковника Сергея Юдина и командира батальона майора Сергея Булавинцева к званию Героя России. Шло время, но ответа на эти представления не было. Документы, по всей видимости, где-то затерялись…
Сергей Булавинцев отправил письмо на имя Верховного главнокомандующего. Вместо детального и объективного разбирательства сотрудники администрации Президента России «отфутболили» письмо офицера в Минобороны – туда, где, собственно, и утеряли представления. Правда, в декабре 2001 года его пригласил на беседу первый заместитель начальника Главного управления кадров Министерства обороны генерал-лейтенант Резник. Внимательно выслушал, обещал разобраться и помочь. Но, видимо, пока еще не разобрался…
