Седьмой удар! Ого! Уже опыт! Взрывная волна не нашла зазора под нашими телами. А то опять летали бы, как в прошлый раз!
Выглядываю в «свою» амбразуру. Мимо, дико крича, бегут раненые. Двое убитых — у забора. Замечаю еще одного. Прямо у амбразуры. Лежит неподвижно, но, видно, не убит. Убитые не так лежат. Вдруг он вскакивает, озирается, припадает на одно колено. Из распоротого живота, как тряпки, вываливаются внутренности. Он опускается на землю и начинает страшно, по-звериному, реветь.
Первая мысль — помочь!
Восьмой удар!
Поможешь тут! Отплевываюсь, протираю глаза, выглядываю в амбразуру. Да, ему уже не помочь.
— Костик! Есть секунд десять! Быстро перебегаем на ту сторону, вжимаемся.
Костик все схватывает на лету. Через амбразуру много не снимешь. Выскакиваем за ворота, перебегаем, падаем в канаву. Вжались.
Девятый удар!
Не зря дергались! Отсюда просматривается вся улица. Пыль, дым, кое-где — языки пламени, некоторые дома полностью разрушены. И ни одного человека. Живого. Несколько трупов. Некоторых убило не сразу. Сначала ранило. И они не смогли доползти до какого-нибудь укрытия. Их добили следующим ударом. Как того — у моей амбразуры.
Еще несколько ударов.
Потом все стихло.
Я перекатился поближе к Костику. Закурили. Странно. Ни у меня, ни у него руки не дрожали. Мы их просто не чувствовали. Надо потом разузнать у врачей, что это за эффект. Потом? Размечтался! Оно наступит? Это «потом»?
— Слышь, Кир, как думаешь, ЭТО еще будет повторяться?
— Сегодня или вообще?
— Ну…
— Вообще — точно будет, и не раз. А насчет сегодня — не знаю. Нам еще пока везет. Это гаубицы. Авиация не работает — погода плохая.
— А-а-а… Так это — еще ничего?
— Костик, ты ведь уже ветеран. Тогда на горе видел, что такое авиация? После нее трава не растет.
— Да уж…
С окраины послышалась автоматная стрельба, заработали пулеметы. Почти мирная трескотня.
— Поползли туда, тут больше делать нечего.
Обернулся на «наш» дом, чтобы еще раз убедиться — цел.
Пока добрались до окраины — все кончилось. Позиции — блиндажи, окопы, усталые, но довольные боевики. «Аллах Акбар». Ничего особенного. Костик вяло поработал.
Как из-под земли вырос Джабраил. Камуфляж в пыли, лицо в ссадинах.
— Кирилл, надо выйти в эфир.
— Надо. Подвезешь?
— Надо конкретно выйти в эфир.
— Не понял.
— Надир-шах требует прекратить варварский обстрел мирных сел!
— А…
Сели в машину.
— У вас антенна цела?
— А я знаю? Стас должен был снять. Для меня важнее, цел ли Стас.
— Если что, ничего страшного, у нас запасные есть.
Сука, подумал я, а запасных Стасов у вас случайно нет?
Подъехали. Зашли в дом. Первое, что я увидел, — Барият жива и здорова. Знаете, что она делала? Подметала пол.
Слезы, объятия. Стас жив, Шамиль тоже. У Стаса ободраны лицо и руки. Но заботливо обработаны. Вы поняли кем.
— Стасик, где это тебя?
— Когда антенну снимал.
— Снял?
— Снял, все в порядке.
— Стасик, ты больше так не напрягайся (я недобро посмотрел на «куратора»), если что — хрен с ней, вот, товарищ говорит, у него запасных много, а ты у нас один…
Джабраил что-то пробормотал в рацию.
— Мужики, пошли покурим, пока опять не началось.
Я демонстративно повернулся к Джабраилу спиной. Вышли. Сели на лавочку, закурили.
Открывается калитка, и во двор заходит — кто бы вы думали? Правильно — Надир-шах Хачилаев, собственной персоной.
— Кыра, задарова!
Что-то в нем неуловимо изменилось. Осунулся, что ли?
— Привет, Надир.
— Как дила?
— Зашибись.
— Да… Палучаютса матэриалы?
— А тебе твои ребята распечатки не дают?
Он и глазом не моргнул.
— Сылушай, Кыра, тут тхакоэ дэло — я хачу в эфыр вытти.
— Не понял? (Понял я все, понял.)
— Ну. Я хачу па вашэму каналу прызват мыровоэ саобчество патрэбоват от Кирэмла прэкратыт варварскую бамбаррдыровка мырных сол.
— А-а-а…
— А дла начала выпустыт жешшин и дэтэй.
Я ему нужен. Значит, могу быть наглым.
— Так чего же вы их раньше сами не эвакуировали?
— Кыто ж знал?
— Не, Надир, мутная история. Вы просто надеялись, что федералы не решатся на обстрел. Женщины и дети — живой щит. А они решились.
Глаза Надира сузились. Плевать.
— Так ты выведэш мэна на канал?
Он сверлил меня глазами, пугал. Умело, кстати. Если бы я сказал, что мне не было страшно, — это было бы неправдой. С другой стороны, во мне закипала злость. Какого черта? Я к нему нанимался? Он мне помогал? Ни фига, он меня использовал. Я его, кстати, тоже. Значит, мы партнеры, и не надо меня пугать. Он, конечно, может меня зарезать, расстрелять, но тогда точно — прощай, «Мировое соебчество». И он это понимал.
— Надир, дорогой, я тебя сто раз могу вывести на канал, но от меня ничего не зависит. Ты можешь записать свое обращение, мы его передадим, но «Останкино» его в эфир не выпустит. Понимаешь, ты террорист, ну, ты, конечно, думаешь иначе, но они там думают именно так. А обращения террористов в эфире не транслируются.
Глаза Надира совсем превратились в щелки. Я даже подумал: интересно, он меня вообще видит или нет?
Надир взял меня под руку, отвел в сторону.
— Кыра, выпустат, у мэна там сваи луды ест. А я тэбэ двэсты тыш дам. Баксов.
— И бесплатный БТР до Антальи? Не, Надир, мне, конечно, приятно, что ты так высоко меня ценишь, но не переоценивай ни меня, ни своих людей там, в Москве. Денег не возьму, и не потому что весь из себя такой честный, просто, ты только не обижайся, я потом от них всю жизнь не отхаркаюсь. Крови многовато, понимаешь? И на людей своих не рассчитывай — ничего они не смогут. Не те времена. Сейчас за вас плотно взялись.
Надир молчал. Мне даже показалось, что я его убедил.
— Давай так договоримся. Я сделаю репортаж, ну, такой, телефонный, расскажу о сегодняшних событиях и своими словами изложу, что Надир-шах Хачилаев требует того-то и того-то. Но формулировки, извини, сам подберу.
— Нэхарашо. Падумают, что я сдрэйфыл.
— Тебе что важнее — что подумают или мирных спасти? Все, я пошел.
Направился к дому. Спиной чувствовал взгляд Надира. Кажется, дружба кончилась.
— Стасик, пошли, сеанс связи. Ставь антенну.
Спустился в подвал и передал репортаж о сегодняшнем обстреле и неудачной атаке федералов. В конце сообщил, что Надир-шах Хачилаев требует свободного коридора для выхода женщин и детей. И ни слова о прекращении варварских бомбардировок.
— Стас, давай на крышу — снимай антенну, пока не началось.
Через десять минут обрушилось небо.
Эту ночь мы все провели в подвале. Я не мог не отдать должное искусству местных (или не местных?) инженеров. Если здесь везде такие подвалы, взять эту крепость будет очень трудно.
Можно сколько угодно долбить эти села, сровнять их с землей, но когда федералы пойдут в атаку, боевики вылезут из таких вот укрытий целыми и невредимыми и встретят их с высот плотным огнем. А потом опять залезут в норы. Так что без больших потерь тут не обойтись.
6–9 сентября 1999 года. Карамахи.
Федералы все-таки дали коридор для женщин и детей. Но Барият не пошла. Я пытался уговаривать. Приказывать. Бесполезно. Не такие уж они и покорные, эти восточные женщины. «Я буду с тобой. Или вместе уходим, или вместе остаемся». И точка.
Подвальная жизнь. Федералы не дают поднять головы. Долбят и долбят. Авиация и артиллерия. Иногда, правда, бывали перерывы. В одну из таких пауз примчался Джабраил — вручил рацию. Теперь мы могли получать дополнительную информацию.
Погода дрянная — то с утра зарядит дождь, промозгло, холодно, на улице грязь непролазная, зато авиация не работает, уже легче, по центру села артиллерия перестала работать. Можно на улицу вылезти, поработать. Только грязь достает — она повсюду: липнет на ноги, забивается в сапоги, проникает за шиворот, в уши, в нос, скрипит на зубах.
