Сколько прошло времени, я не знал. По каким траекториям мы перемещались — тоже не знал. Но обнаружил, что уже темно.
Стрельба стала затихать. Внезапно оказалось, что мы одни. Совсем одни. И находимся в самом центре села. Как это произошло, я не помнил.
Мы сели на какие-то плиты, закурили. Помолчали. Впрочем, мы и до этого все делали молча.
— Кир, — Костик сделал глубокую затяжку, — а чем дело-то кончилось?
— Понятия не имею. Но, кажется, наступил мир.
— Да?! А кто победил-то?
— Дружба. Народов. Но вообще-то, кажется, мы все время отступали, а они наступали. А теперь все кончилось. Выходит, победили наши.
— Да? А где же они?
— А хрен их знает.
Я встрепенулся.
— Слышь, пошли домой, там же наши! Что там с ними!
Мы встали и пошли. Потом я побежал, Костик за мной.
Мы плохо знали дорогу, но к нашему дому выскочили неожиданно и быстро. Вбежали во двор. Я остолбенел. Посреди двора лежал мертвый человек. Я сразу понял, кто это. Это был Шамиль.
Он лежал на животе. Бросился к нему, перевернул на спину. Все тело было в дырах. Лицо раздроблено. Он был расстрелян — яростно, в упор!
— О боже!!!
Мы бросились в дом. Пусто.
Скатились в подвал. Никого.
Спутникового телефона не было. Сердце забилось в надежде. Но тут же рухнуло куда-то вниз. На полу лежал раздолбанный звуковой пульт.
Бросился наверх, выскочил на улицу, Костик был рядом.
— Барият! Барият!! Барият!!! — Это был не мой голос, это был отчаянный, истерический вопль.
Метался как безумный. Забежал в соседний двор — пусто, еще в один — пусто!
Костик пытался привести меня в чувство, схватил за плечи, я вырвался, бросился в сторону.
— Барият!!!!!
— Уходытэ, — раздался из темноты голос. Кинулся на звук. Около груды битого кирпича стояла старуха.
— Где Барият? Вы видели Барият???!!!
— Уходытэ, я нэ знаю.
— О боже!
— Уходыте! ОМОН ходыт. Зачыстка. Всэх убываэт.
Я мог только хрипеть.
— А что же вы, бабушка? — спросил Костя.
— Куда мнэ… — она неопределенно махнула рукой.
Я опять обрел дар речи.
— А как же Барият? Вы ее знаете?
— С дэтства.
— Где она? Ну хоть примерно… где она… что могло случиться?
— Нэ знаю. Я праталас. Нычего нэ выдэла. Стрэлали. Аралы. Болшэ нычего нэ знаю. Можэт, ана ушол… Можэт… увэли.
Меня била дрожь.
— Уходить надо, — сказал Костик, — здесь все равно ничего не узнаем. А то дождемся, что ОМОН на второй заход пойдет. Тогда точно — кранты. Они же сначала стреляют, потом разбираются. Ссыкуны.
Я стоял как столб.
— Я никуда не пойду.
Костик врезал мне пощечину.
— Приди в себя!
Это удивительным образом подействовало. Кивнул головой и побрел, сам не зная куда.
Костик взял меня за руку.
— Не сюда, надо на окраину выбираться.
Шли не прячась. И довольно быстро. Временами с разных сторон раздавались очереди. Я вздрагивал. Вокруг — ни души. Сколько времени шли — не знаю. Но, кажется, недолго. Наконец, в темноте показались окраинные дома.
— Теперь осторожнее, — сказал Костик, — не нарваться бы с ходу на оцепление. Будем быстро идти — подстрелят, а если медленно — окликнут, разберутся.
Я не очень понял его логику, мне казалось, что все как раз наоборот. Плевать. Послушался. Пошли медленно.
Только обогнули крайний дом, прямо перед собой увидели костер. И военных. Несколько человек.
— Стой! Руки вверх! Быстро! Быстро! Сюда! Руки в гору!
Мы дружно выполнили простейшую команду. Подошли. Перед нами были десантники.
— Документы!
Протянули документы.
Молоденький лейтенант внимательно изучал наши ксивы в неверном свете костра. Рядом с ним стоял пожилой прапорщик. Рассматривал нас с ленинским прищуром.
Лейтенант оторвал взгляд от документов. Уставился на нас с недоумением.
— Это как вас сюда занесло-то?
— Как-как, — ответил я устало, — служебная командировка.
— Ни фига себе командировка!
— Слышь, студент, а кто такие-то? — встрял прапорщик, обращаясь к лейтенанту.
Я подумал, что с субординацией у них тут как-то не очень. Впрочем, войска на Кавказе всегда отличались большей свободой.
— Да они эти… журналисты… с программы «ВЗОР».
— Эт с Москвы, что ли?
— Ну да.
— А! Я знаю, это про них по радиву передавали, что влипли в бандитское гнездо.
Надо же, по радио передавали… только трактовка какая-то странная.
— Ну, мужики, — оживился прапорщик, — поздравляем с условно-досрочным освобождением!
— Почему с условно?
— А эт у меня юмор такой, давайте знакомиться — Палыч, — Палыч протянул руку.
— Кирилл.
— Костя.
— Костя.
— А! Тезки.
Вокруг нас скучковалась группа солдат-десантников. Им было интересно.
Палыч обернулся.
— Э! Воины! По местам! Рассосались!
Воины быстро рассосались.
Мы присели у костра. Закурили.
— А как, мужики, насчет выпить, за условно-досрочное?
Палыч извлек флягу.
— С закуской у нас, правда, не очень, но в походно-полевых это не суть.
Выпили по глотку. Опять закурили.
Палыч задумчиво смотрел в сторону села. Выпустил струю дыма.
— Да… такие вот дела… взяли мы, значить… Измаил.
Вдруг со стороны села раздался слабый стон. Очень тихий… очень слабый. Я не помню, как вскочил на ноги, как бросился бежать. Как добежал…
На пыльной серой траве лицом вниз… лежала моя девочка. То, что это — она, нет, я не глазами это увидел, еще далеко было, еще только бежал, но уже понял.
Подбежал к ней, упал на колени, осторожно перевернул на спину. Она застонала. Лицо было в крови. Нос перебит. Она вся была в крови. Сорвал с себя куртку, осторожно положил ей под голову.
— Барият! Барият!!! Девочка моя! Что с тобой! Что они с тобой сделали!!!
Подбежали люди. Кто-то спросил:
— Это что, твоя знакомая?
Как сквозь вату услышал голос Кости:
— Да, да, знакомая его, знакомая, меньше вопросов! Врач есть???!!!
Я целовал ее окровавленное лицо, шептал: «Девочка моя, что они с тобой сделали? Кто они?»
Появился фельдшер, присел на корточки. Сказал тихо:
— У нее прострелены ноги… и легкие… и перебит позвоночник. Я вообще не понимаю, как она доползла сюда…
— СССУКИ!!!!!! КТО? КТОООО!!!!!
Я прижался к ее лицу. И вдруг она сказала негромко, но отчетливо. Все услышали.
— ОМОН… Там… недалеко отсюда… Они говорили, что я ваххабитка… били… долго… потом стреляли… они думали… что я умерла… но я не умерла… я хотела увидеть тебя… я чувствовала… ты где-то рядом…
ОНА УМЕРЛА.
Что было дальше, помню плохо. Помню, что в меня влили много водки. Прямо в горло. Почти насильно. Помню участливые лица. Видимо, Костя описал им в общих чертах нашу странную историю.
Потом мы похоронили ее. Прямо там же. На окраине ее родного села. Ребята соорудили даже что-то вроде каменного надгробия. Высекли штык-ножом: «Барият». А фамилию ее я и не знал.
Потом сидели у костра. Пили, конечно. Курили. А потом я спросил:
— Мужики, а какой здесь ОМОН работал?
Палыч резко обернулся ко мне.
— Слышь, парень, не дури. Ее не вернешь. А им отзовется. Из этой командировки не все из них вернутся. И из следующей. И из всех дальнейших. А их много еще будет, командировок этих, поверь.
17 сентября 1999 года. Рейс Махачкала — Москва.
Летели молча. Костик время от времени предлагал мне хлебнуть дагестанского коньячку. Он правда был неплохой. И не скажу, что его было мало. Я не отказывался. Стасик не пил. Он летел к жене. Я от жены улетал. Костик пил просто так, хотя нет, не просто так, а чтобы меня поддержать.
Разговаривать было не о чем. Все про все знали. Мы знали, что Стаса сбили с ног сразу, уложили лицом в пол. Помочь Барият он не мог ничем. Ему самому повезло. Даже эти ублюдки не могли проигнорировать его слишком славянскую внешность. Поэтому сразу не убили. Обыскали, обнаружили московские документы. Надели наручники. Отправили в Махачкалу.
