Беседуя, они подошли к стенду, и женщина вдруг встрепенулась.
— Да вот же! У нас даже снимок есть. Это церемония награждения, а вот и момент с тюльпанами. Правда, красивая пара? Глаз радуется, глядя на них.
…Вера взглянула на стенд и обомлела… Букет Вике подносил… Егор, тот самый юноша. Странное совпадение. Но это был именно он, Егор, которого Дина представила ей как своего возлюбленного.
— Кстати, не помню, как его зовут, но он из очень приличной семьи, — продолжала «распевать» директорша. — Его дед, Виталий Гаврилович Корсунский, был скульптором. Хорошим скульптором, не раз здесь у нас выставлялся, лет пять назад умер. Внук, правда, не пошёл по его стопам. По-моему, на психолога учится.
Глава III
— Тебе из каких-то независимых источников надо выяснить, что за парень этот Егор, — за вечерним чаем высказал своё мнение Борис.
«Муж журналистки», как в шутку называл себя он сам, работал начальником отдела снабжения. Рациональное мышление было его неотъемлемой особенностью, ведь с утра до вечера он занимался подсчётами, а это закаливает и ум, и характер. Но Вера ценила в нём способность разбираться в «душевных шевелениях» человеческой натуры и потому рассказывала все подробности происшествий. Он нередко помогал ей взглянуть на ситуацию со стороны, и, подчас именно это позволяло разглядеть вещи настолько, что порой потрясало до глубины её «иррационального мышления».
— Положительный образ вырисовывается. Егор добрый, Егор хороший. Это настораживает. И, знаешь ли, девчонки его обожают, а на почве ревности не одно преступление было совершено. Кто его знает…
— Ты думаешь, Егор мог совершить преступление?
— Или Дина… Пока не понятно, чьи чувства сильней. Для меня они как литературные персонажи. Сужу с твоих слов.
— Может, опять к психологу обратиться? Она даст характеристику с научной точки зрения.
— Не знаю. Я лично психологам не очень доверяю.
— Ну, ты согласен, что Наталья Николаевна не случайно говорила о Вике в прошедшем времени?
— Конечно. Она же в этом университете работает. Наверняка про случившееся знает. Ты не спросила, а она не сочла нужным с тобой обсуждать эту тему. Напишешь ещё потом… ерунду всякую. Лучше промолчать. Она ведь на все твои вопросы ответила. Понимаешь, у некоторых аллергия на журналистов, как у меня на психологов.
— А мне она понравилась.
— Лучше поспрашивай про этого Егора у его однокурсников или знакомых. Так, может, что-то и выяснишь, за что-то зацепишься.
Чинное вечернее чаепитие и череду наставлений прервал Ражнёв неожиданным телефонным звонком.
— Ну вот, как всегда! — и Борис щёлкнул пультом, оживив экран телевизора, на котором появился футбольный судья с жёлтой карточкой оранжевому игроку. — Ой, я же совсем забыл!!! — Футбольный фанат Борис принялся болеть за своих, оставив без внимания очередной телефонный разговор супруги.
— Ну что, — голос Толика звенел серебряными колокольцами, будто хозяина распирало сообщить преинтереснейшие подробности, — можешь больше не беспокоиться, сохранишь нервную систему.
— Спасибо, Ражнев, за заботу. Выкладывай, что случилось.
— Вера! — пытался вернуть законное внимание супруги Борис. — Верочка, тут же Игра Века! Потише.
Но Вера уже всерьёз была увлечена новостями из области право- и неправосудия. По словам Толика, дело о студентах закрывают, и сам он настоятельно рекомендовал Вере оставить его, — «так никакого криминала, стопроцентный суицид».
Она сразу перезвонила Мокроусову. Следователь рапортовал:
— Молодёжь нынче неуравновешенная: спиртное, наркотики, в общем, ведут асоциальный образ жизни. Вот в этом дело.
— А если по существу?
— Это по существу. Случай вопиющий, не спорю. Но всё же первая девушка была сиротой, с детства страдала депрессиями, вторая жертва употребляла крепкие спиртные напитки, а парень, что повесился, вообще полоумной тёткой воспитывался. Так что всё понятно. Да что там говорить, молодёжь совсем от рук отбилась. В общем, ничего криминального. Вы ведь тоже ничего такого не обнаружили?
— Да, ничего, — произнесла Вера и, поморщившись, положила трубку.
Впервые Вера за эти дни ощутила, что очень устала…
Да, молодёжь нередко вязнет в паутине современной жизни, реальность действительно для многих пугающая, ориентиры стираются, людьми начинает управлять отчаянье, они смотрят в будущее без энтузиазма…
Весь вечер она молча глядела в телевизор. Чемпионат по футболу продолжался, и муж в первых рядах неуёмных болельщиков ёрзал на диване, махал руками, то и дело восклицал. Казалось, весь дом болел за результат сегодняшней игры. В открытые окна доносились взрывы безудержного ора из других квартир их пятиэтажки. И почему-то на долю секунды раньше о голе узнавали там, а не в этой комнате. А потом, когда матч завершился, Борис ушёл спать, махнув рукой в сторону Веры, которая не реагировала на его бурную радость.
— Вера, я уже ложусь! Не засиживайся до утра!
В такие минуты её не следовало беспокоить, ему это было хорошо известно. А за окном еще долго взрывали фейерверки, выражали восторг криками «оле-оле». В окнах напротив даже танцевали. Всю страну объединили эмоции победителей. Ночной город кипел…
— А что, наши, кажется, победили?… — только и сказала на прощанье Вера, ну, ещё «спокойной ночи», так и не променяв своих мыслей на всероссийскую радость.
* * *
…Утром в квартире Веры и Бориса первым проснулся телефон. Звонок настойчивой трелью раздражал барабанную перепонку.
— Кто такой умный в семь утра… — Вера протянула руку к телефону и нехотя подняла трубку.
— Вера Николаевна, это я, Дина. Вы извините, что я так рано звоню, но у меня есть одна новость, и это не телефонный разговор. Приезжайте скорей, я вас буду ждать, в универ не пойду, — девушка выпалила всё с таким волнением и так быстро, что Вера ещё минуту соображала, кто звонил и что сказал.
Наскоро одевшись, она уже через полчаса предъявляла своё удостоверение вахтёру общежития. Поднявшись на пятый, нашла Дину сидящей на кровати и выливающей потоки слёз в уже мокрый платок…
— Представляете, я обнаружила записку в её старой тетради, — она протянула листок журналистке.
На белом тетрадном листке было выведено аккуратным почерком: «Нет больше сил, не могу и не хочу ничего никому объяснять, виновных нет, есть только я и эти тени, они давят и толкают меня в бездну».
— Да, странно. Это её почерк?
— Конечно, да вы сами посмотрите, лекции её рукой написаны.
— Похоже… А почему ты только сегодня её обнаружила?
— У меня лекции по истории пропали куда-то, я решила воспользоваться Викиными записями. Она вела их так аккуратно, а все её тетради у меня, ведь Викина мама ещё не забирала вещи.
— Дина, стоп. Ты знакома с её мамой?
— Да, конечно.
— А как можно с ней встретиться?
— Я вам её телефон дам. А что с запиской делать?
— Дай мне и пока никому о ней не говори.
«Что это? Подтверждение официальной версии или совпадение, которое так часто случается в криминальных историях и позволяет с облегчением вздохнуть сыщикам и с лёгким сердцем закрыть дело? Предсмертная записка — это доказательство суицида. И что теперь? Дина сама должна понять, что это неопровержимый документ самоубийства её подруги…».
В этих мыслях Вера вышла на улицу. Заочно поблагодарив Бориса, который сегодня насильно засунул ей в сумку зонтик, так как крупные капли, стремительно начав свой разбег, уже громко барабанили по асфальту, она набрала добытый у Дины номер Викиной мамы и, перекрикивая шум бурлящей улицы, договорилась с ней о встрече.
Родители Вики жили в нескольких часах езды от областного центра, в небольшом городке-спутнике.
Женщина была в трауре. Ещё молодое лицо выглядело осунувшимся. Серые, ставшие металлическими, глаза не могли скрыть невыплаканную горечь. Она встретила Веру довольно сдержанно.
