Последняя осень. Буря (СИ) - Пырх Дарья

Встревоженная Настя сидела на кровати, завернувшись в покрывало, словно гусеница в кокон. Прогнав рыжую, она потерла ладони, ссутулилась, произнесла:

– Мне проще выговориться постороннему, чем близкому человеку. Яна и Вика, стервы, поглумятся, Злата пожалеет, а ты… – она усмехнулась. – Просто послушаешь, потом пойдешь по своим важным делам, забьешь на мои проблемы. Сейчас мне нужно равнодушие. Позвала бы Леню, но он, наверное, будет нудеть.

«Она странно себя ведет, – заметила Маша. – Препараты уже действуют?» Настя зевнула, почесала нос, спросив:

– Ты когда-нибудь любила?

– Эм, да.

– Сильно? – допытывалась Лебедева.

Маша кивала, ведь даже в период расставания с Марком втайне знала, что испытывала к нему, просто боялась признать очевидное.

– Я тоже, – всплеснула руками Настя. – Люблю до безумия. Иногда совсем с ума схожу, делаю что-то, а потом… сожалею. Очень-очень.

Она ущипнула себя за щеки, тряхнула головой, постучала по стене, натянуто усмехнувшись:

– Как думаешь, я стану привидением? Буду тут носиться, приставать к строителям, потом к вожатым и детишкам. Про меня сочинят страшилку. Что лучше звучит: «Жуткая Настя» или «Ревнивая Анастасия»?

Маша растерялась.

– Точно, оба варианта – дерьмо. Эх, почему мне запрещали ругаться? «Дерьмо» – забавное слово. Бедная мама, она не вынесет… Знаешь, если что-нибудь повторять много раз, то значение потеряется. На тридцатом счете «Любимый» станет набором букв, лишится всякого смысла. Можно сказать, умрет. Ох, мой дорогой Глеб.

Маша прятала страх, понимая: «Она неадекватна». Спорить с девушкой в подобном состоянии казалось совершенной глупостью.

– Зато теперь он с той самой, – поморщилась Настя. – Единственной, идеальной. Пусть летают и радуются, пока могут. Я достану их в загробном мире. Глебушка принадлежит мне. Так было, есть и будет.

– Он же не вещь, – вырвалось у Маши.

– Жаль, – взгрустнула Настя. – Он мне нужен! Я ведь предупреждала, чтобы к нему не лезли, но та сучка… Жирная идиотка… Мне даже стыдно. Она ведь могла дожить до старости, а теперь мертва…

– Кто? – похолодела Маша.

Настя неопределенно взмахнула рукой.

– Я же намекала Глебушке: «У тебя сегодня странный аромат. Что за парфюм?» Он отнекивался, думал, забуду… Я отомщу за предательство… Не смогу и не захочу наказать его, а вот гадину вполне… Индийские благовония, ну-ну. Китайская подделка! Что он в ней нашел?

Маша приложила немало сил, чтобы собрать бессвязный поток в нечто осмысленное. Речь Насти напоминала артхаусные фильмы, которые хвалили критики и интеллектуалы, а обычные люди считали полным бредом.

– Ты про Эмилию? – ахнула она, вспомнив ароматические палочки.

– Угу. Я сразу узнала дешевый химозный запах, оцепенела… Фигура такая же, как на нюдсах, но главное – имя. Глебушка говорил, что задерживается из-за бизнес-партнера, которого звали Эмиль. Понятно, чем они занимались. Тварь его увела, но я, – голос дрогнул, – все спланировала, причем за пару минут. После сеанса, пока свет не включили, раздобыла пакетик с соленым арахисом, как могла, измельчила, подсыпала ей в чай, испугалась, что поймает. Та выпила, не поморщилась. Только вкус отметила, идиотка.

– Вот почему чай был соленым, – оторопела Маша. – Ты ее чуть не убила!

– Теперь уйду сама, – усмехнулась Настя и потрясла пустым блистером. – Разлучу их даже после смерти.

Хохот стал надрывным, сменился плачем.

– Мне очень жаль, – пролепетала она. – Эмилия этого не заслужила. На меня иногда находит… Если бы только все можно было изменить… Я ни за что бы…

– Она жива, – сказала Маша. – Тебе повезло.

– Н-но вчера она мучилась, – промямлила Настя. – Сыпь, зуд, рвота… Вика вернулась хмурой, Злата тоже погрустнела, сегодня Эмилия не пришла на завтрак, вот я и спросила у тебя, поняла, что она… Точно все в порядке?

– Да. Надеюсь, обойдется без осложнений.

– Угу, – шумно сглотнула Лебедева. – Фух, прямо гора с плеч. Какая же я идиотка… Мне было так плохо, всю ночь не спала, изводила себя, представляла, как окажусь в тюрьме, придумывала разные способы, чтобы… Погоди, то есть я зря съела десять таблеток? Совсем не соображаю… Хорошо, что она уцелела.

«Небольшая доза. Судя по упаковке, это что-то неопасное», – подумала Маша и заверила:

– Ты тоже выкарабкаешься. Строители скоро прибудут, доставят вас в больницу. Еще не все потеряно.

– Я… Я же хотела убить человека, – с ужасом прошептала Настя. – Девушку, всего на год старше меня. Из-за парня. Это ненормально.

«И почему мне нужно всех утешать? – мысленно вопросила Маша. – У меня что, особые моральные принципы, эмпатия или красноречие? За дни в “Буре” Лебедева сказала слов больше, чем за целый семестр, а теперь прикидывается, будто мы – лучшие подружки. Что за чушь?» Спохватившись, она проговорила с долей неловкости:

– Ты запуталась, перенесла сильный стресс. Не отчаивайся. Из любой ситуации есть выход.

«Отлично, теперь я звучу, как тетки на ЕГЭ, – едва не фыркнула Маша. – Неплохая идея. Покушение на убийство – одно из жизненных испытаний, проверка на знания и навыки. Каждый способен его пройти… Может, я тоже спятила?» Несмотря на раздумья, она осознавала, что ввязалась в невероятно ответственную миссию. Ей, эгоистке, предстояло отыскать дорогу к Настиной душе, успокоить девушку, не навредив. Задание казалось чересчур сложным, если не невозможным.

– Порой мы совершаем неправильные выборы, – ввернула она дежурную фразу. – Если честно, не представляю, что ты чувствуешь. Уверена, как бы ни было плохо, это пройдет. Через год, два, три забудешь Глеба…

Настя перебила ее, выпалив:

– Никогда! Я буду любить его до последнего!

– Ты раньше с кем-нибудь встречалась?

– Ну да, – смутилась Настя. – Они были скучными, вполовину не такими классными.

– Разве ты по ним не убивалась?

– Нет, потому что в тех неудачниках не было страсти, интереса, настоящей мужской энергии.

«Запущенный случай», – отметила Маша, а вслух произнесла:

– Можешь вечно кататься на американских горках? Вверх-вниз, быстрее-медленнее?

Та согласилась без колебаний.

– Уверена? У любого закружится голова от постоянных перегрузок и скоростей либо подведет мозг: прежних высот не хватит, захочется еще и еще. Лучше плыть на лодке и поочередно грести, чем страдать от тошноты.

«Я сегодня философ», – хмыкнула Маша.

– При чем тут парк аттракционов? – удивилась Настя.

– Глеб подсадил тебя на эмоциональные качели. Стой, не отрицай, вспомни, что ты чувствовала, когда он был рядом?

– Восторг и обожание, – улыбнулась Настя.

– Что-то менялось, если он не рассказывал, где и с кем был, игнорировал твои просьбы?

– Да, мне было очень плохо.

– Он как-то исправлял свое поведение? Прислушивался к тебе?

– Конечно, мы же пара, – с жаром выпалила Настя. – Например… Или… Не могу вспомнить, но он учитывал мое мнение. Просто я младше, вот и предлагала какую-нибудь глупость. Глеб старше, умнее, опытнее. Доверяю ему больше, чем себе.

– Ты же интересуешься психологией, – предприняла новую попытку Маша. – Как бы специалисты описали ваши отношения?

– Преобладание денежных вибраций, грамотное распределение мужских и женских обязанностей, исполнение кармического долга.

– Ясно.

Маша с затаенной надеждой посмотрела на дверь. Даже бросать об стенку шарики или спорить с обиженными на женщин парнями было куда увлекательнее и полезнее, чем вести этот диалог.

– В твоих словах есть смысл, – неожиданно сказала Настя. – Я слишком привыкла к Глебу, будто срослась с ним. Пока не могу отпустить, смириться с потерей, поэтому вытворяю нечто неадекватное…

«Внезапный вывод, – хмыкнула Маша. – Ей вроде бы полегчало». Она миролюбиво предложила:

– Обсудишь со Златой?

– Думаешь, ей можно доверять?

«А мне?» – пронеслось в мыслях, но Маша удержалась от комментария.

– Злата не зря на психфаке, видно, что она горит профессией.