Ознакомительная версия. Доступно 26 страниц из 127
Как котенка, прижимая к груди сипи, Дай на негнущихся ногах присоединился к соратникам.
– Как последнее! – в унисон по привычке спели, хотя и выбиваясь из размера, Цин, Ли, Чу и Хэ.
Этот неожиданный выкрик у четырех артистов получился столь искренним, что в зале невольно зааплодировали. Не хлопал лишь искусствовед Лисицын. Он нервно пытался рассмотреть программку на свет, пробовал на ощупь. И все равно не обнаруживал недостающего персонажа. На лицо искусствоведа постепенно наплывало выражение, какое обычно бывает у интеллигента, заметившего, что его опять обвесила продавщица: взгляд в себя и безвольные губы.
Господин Доктор смерил подчиненных тяжелым взглядом, в котором читались и укор за несдержанность, и презрение к горячности.
Как только улеглись хлопки неконтролируемых зрителей, командир мефистофельским басом продолжал:
– Откуда истеричность эта в вас? Вы бабы, а не воины! Я говорю: партийное собрание проводим мы. Я говорю: последнее. Так что с того? Ты, Цин Боминь, не отводи глаза. Уж так ли свято верен ты идеям Мао, как убеждаешь всех? А ты, друг Чу Юйцзяо – ведь было главным для тебя всегда иметь возможность убивать и кары вовсе не нести за это!.. Ты, Ли Чжунюн, который не способен запомнить три цитаты, не все ль равно тебе, за что сражаться? Дай, – шеф кивнул помощнику, – смело можешь записать в ведущемся тобою протоколе: собрание сие последнее…
Фигура в костюме Кощея выдержала трагическую паузу, готовясь выдать подчиненным страшную тайну. Напряжение достигло предела, напряжение почувствовали даже зрители, хотя и не могли понять, почему у них мороз по коже. Даже окончательно сбитый с толку Денис Андреевич перестал рефлексировать и отдался созерцанию зрелища.
Наконец Господин Доктор отчеканил, будто гвозди вбивал в старые доски сцены:
– …Поскольку в эту ночь Коммунистический Китай исчезнет! Кто за? Кто против? Воздержался? Единогласно принято.
И все же в его голосе можно было расслышать самодовольство свирепой рептилии, утащившей жертву на дно.
Дай в ужасе конвульсивно дернул рукой, словно именно он стал жертвой рептилии; сипи упал на пол, и над залом разнесся долгий печальный бряк. Доктор бросил на помощника ледяной взгляд.
Денис Андреевич услыхал слово, отдаленно напоминающее «коммунистический», и по-гусиному вытянул шею, мучимый загадкой, правильно ли он понял.
Той же загадкой мучился Цин Боминь, который плохо понимал старокантонский. И, поскольку его соратники хранили мертвое молчание, склонился к мнению, что правильно. И громко сглотнул слюну, – в тишине словно гайка булькнула в бак с водой.
Искусствовед на одиннадцатом кресле слегка успокоился. Слово «коммунистический» ему явно померещилось.
Потрясенные услышанным, солдаты Доктора Театральных наук кое-как совладали с собой и, памятуя о зрителях, постарались придать партсобранию какую-никакую видимость продолжения оперы.
Император Цао Цао картинно взмахнул накладной, как у Бармалея, бородой, якобы гневаясь на загадочного персонажа в чужеземном облачении, и от волнения запел в другом размере:
– Что станет с Великим Китаем? Скажи, командир, не молчи! Солдаты, тебе присягнувши, отпор дать готовы любому потенциальному гаду и на провокацию вражью достойно ответить!
– Прошу тишины, – одернул Господин Доктор взволнованных подчиненных – конечно, только тех, кто сек по-старокантонски. И сцепил пальцы на животе. В стороны шарахнулись рукава, подняв два пылеворота. – С Великим Китаем, столь вами любимым, ничто не случится. Сильнее лишь станет, могущественней и красивее страна… Вам предстоит выполненье заданья, которое славой покроет навеки и вас, и детей, и внуков, и правнуков ваших и принесет несомненную пользу Китаю…
– Вы что-нибудь понимаете? – сдался искусствовед Лисицын и повернулся к соседу.
– Что ж тут непонятного? – хмыкнул сидящий рядом, в кресле номер десять, блондин. – Не слыхали разве, что после прошлогодних гастролей в Китайскую Народную Республику Вахтанговского театра с «Принцессой Турандот» за Великой стеной стало модно включать в исторические пьесы импровизации на современные политические темы?
– Да что вы говорите? – уважительно всплеснул бровями Денис Андреевич, задумчиво выпятил губу и мысленно обругал себя за то, что совсем отстал от жизни со своим Лао Шэ.
Господину Доктору почудилось нечто знакомое в доносившемся из глубины зала шепоте. Старик с презрением к себе отметил, что в такую минуту даже его нервы способны подвести. Он отринул ложные страхи. Никто из категории «сю» не может знать старокантонского диалекта. Стало быть, и опасности нет никакой. По большому счету, только один человек мог помешать резиденту. Это был Анатолий Хутчиш. Был. Да не всплыл со дна Невы…
Голос Господина Доктора превратился в яростный бронзовый набат.
– Еще сильней Китай ваш станет, – продолжал вещать со сцены сухой, как мертвое дерево, старец, – но в том лишь случае, коль ты, любезный Цин Боминь, найдешь возможность обыскать от клотика до юта прибывший в Петербург на местный праздник флота сторожевой корабль «Беззаветный» – второго ранга он [70]. Ты, Ли Чжунюн, что ревностно столь чтишь свой партбилет: с аналогичной целью ты найдешь сто пятьдесят девятого проекта эскаэр «Тамбовский комсомолец» – сейчас швартуется он у Адмиралтейства. Ты, Чу Юйцзяо верный мой, пробраться должен непременно на крейсер «Грозный» – проекта пятьдесят восьмого он. А ты, Хэ Боацинь, обыщешь крейсер «Адмирал Серегин». Ну а Дай Наньчжан останется при мне – координировать он будет ход операции секретной. Вам в подчинение я выделю по двадцать человек. И нужной техникой для поиска снабжу притом. Паролем будет фраза «Пал-секам». Кто за? Кто против? Воздержался? Единогласно принято.
Приземистый Чу, блестя в лампочках рампы половиной выкрашенного серебрянкой лица, все же посмел пересилить робость и спеть о том, что мучило всех:
– Мой повелитель, кто же спорит, что задание – опасное смертельно и мало кто живым вернется. Но мы на острове Ханко остались целы, и на Курилах… Так почему ж последним наше партсобрание назвал ты?..
«Ты… ты…» – затихло заинтересованное эхо, попрыгав теннисным мячиком по макушкам терпеливых зрителей.
Сам резидент не шелохнулся, но зрителям мерещилось, что пришитые к высокому воротнику силуэты летучих мышей ожили.
Господин Доктор беззвучно пожевал губами и, чеканя слова, продекламировал:
– Да потому, что наш Китай Великий ещё сильнее сделается и ещё прекрасней… но Красным быть Китаем перестанет! Для новой, способной одолеть весь мир державы – скажу точнее: СВЕРХдержавы – должны до наступления полуночи добыть вы СВЕРХоружие, поскольку – пора вам тайну страшную узнать – не Гонконг к Китаю, но Китай к Гонконгу сегодня ночью, в полночь, будет присоединен!!!
К концу речи голос Доктора достиг фортиссимо, от которого затряслись крепления софитов и таинственно заколыхались кулисы. А ведь мог, если надо, старик. Не зря шептались, что нежный возраст он провел в монастыре Шао-Линь.
Эмоциональный накал театрального действа оказался столь сильным, что бедный осветитель зачем-то врубил полный свет. Рука сама нашарила на пульте тумблер. Свет резанул глаза и зрителей, и актеров.
Потоки ослепительных лучей затопили до того полутемную сцену, выделили каждую детальку в костюмах, каждую черточку на изуродованных контрастными красками лицах актеров, застывших скульптурной группой и внимающих последним, едва слышным словам предводителя:
– Кто за? Кто против? Воздержался? Единогласно принято.
Налитые кровью глаза, сжатые зубы, бисеринки пота. Словно не спектакль игрался, а шла борьба не на жизнь. Словно и зрителей, и актеров застали за чем-то незаконным и непотребным. Срамным настолько, что лучше уж сразу самому бритвой по венам.
Яркий свет разбудил работника сцены, закемарившего было за кулисой, и тот, решив, что спектакль наконец-то закончился, поспешно ткнул кнопку на стенном пульте. Дрогнул, с тихим шуршанием пополз вниз занавес и скрыл актеров.
