Сезон охоты на падчериц - Саморукова Наталья

Лешка попытался неуклюже меня обнять, но я ужом выскользнула из кольца его рук. Кое-как пригладив растрепанные волосы, по кривой траектории заспешила к выходу, волоча следом громыхающий чемодан. Надо было все-таки помыть голову перед отлетом, черт знает на кого теперь похожа.

— Боюсь, Настя, это выглядит так, как будто он тебе изменил, — грустно склонила голову Санька, избегая встречаться со мной взглядом, — очень уж похоже.

Я и сама прекрасно понимала, на что это похоже. Не вчера родилась. “Не может такого быть!” — упрямо твердила душа. “Почему нет?” — скептично интересовался разум и подсовывал новые доказательства собственной правоты. И без Санькиных подсказок было понятно: букет, деланое веселье вкупе с виновато бегающими глазами — все это не просто так. А еще дома царил идеальный порядок. Даже вечно забрызганное зеркало в ванной идеально блестело. Этот ослепительный блеск меня просто доконал. А когда я увидела на плите остывающую кастрюлю с супом, а в холодильнике ягодный торт, выдержке моей пришел окончательный и бесповоротный конец.

Пнув подвернувшийся под ноги Лешкин ботинок, я пулей рванула к двери, на ходу набирая Санькин номер.

— Настя, — попытался остановить меня Лешка, — что с тобой? Тебя обидел кто-то? Что случилось?

Он попытался взять меня за руку, с тревогой посмотрел в лицо, но я вырвалась и, с чудовищным грохотом захлопнув дверь, побежала пешком вниз. Примерно на двадцатой ступеньке я подумала, что веду себя не совсем адекватно. Но слишком много событий обрушилось на мою больную голову в последнее время, нервы и без Лешкиного супа были на пределе, а тут еще и торт, и цветы, и тапочки мне принес, едва я только сняла правый ботинок. Не то чтобы Лешка по жизни был равнодушным грубияном или вовсе не проявлял ко мне заботы, но все мыслимые знаки внимания разом настораживали. И это после десяти дней молчания!

— Что же теперь делать? — устало спросила я подругу.

— Ох, Настя, — Санька подлила нам еще коньяку, — сложный вопрос. Главное, не горячись, не руби с плеча и не устраивай истерики. Тебе пока и предъявить ему нечего.

— Да не собираюсь я ему ничего предъявлять. Еще чего! Не стану опускаться до сцен ревности, даже и не подумаю, — неуверенно добавила я, — да и вообще не до того сейчас. Но, Санька, как он мог? Как он мог? Я, рискуя шкурой, отрабатывала этот чертов аванс, думала, получу еще денег, сможем наконец отремонтировать кухню. У меня от этого буйства красок уже крыша едет.

— Да, смалодушничала ты тогда, надо было гнать дизайнера в шею. Я тебе, между прочим, говорила.

— А, — отмахнулась я, — какая теперь разница, кому это теперь надо?

— Все-таки не горячись. У тебя есть подозрения, кто она?

— Подозрения? Как бы не так! У меня есть твердая, стопроцентная уверенность. Это она!

— Хорошо, что не он.

— Не делай вид, будто не понимаешь, о ком я. Это стерва сразу положила на него глаз.

— Ты имеешь в виду Леночку?

— Леночку, Леночку!

— Да зачем ей сдался твой Лешка? Рядом Димка, свободный и очень перспективный мужик. Я бы на ее месте…

— Ты, Сань, никогда не будешь на ее месте. У тебя наглости не хватит. На Димку она тоже положила глаз. Да я уверена, что у нее таких с дюжину, не меньше, наберется.

— Тогда все шансы на твоей стороне. Если ты не преувеличиваешь, то она, прости, конечно, просто шлюха. Переживать не о чем, Лешка же не дурак.

— Не дурак…— пригорюнилась я, — но разве мне от этого легче? Ты бы видела, как они на нее смотрят… А ей что, ей, может, из принципа приятно людям жизнь портить. Ей главное — заполучить, а уж зачем, вопрос десятый. Чтобы было.

Санька призадумалась. Она и без меня знала, что есть такой тип женщин, который в народе принято именовать хищницами. Даже если им не очень надо, они всегда норовят завалить дичь и лишь потом уже думают, что с ней делать. Чаще всего, как это ни странно, очень долго они остаются одинокими. А как бы вы поступили на их месте? Быстро выйти замуж в их ситуации — примерно то же самое, что прийти в шикарный магазин с прорвой денег и купить без примерки первую вещь с краю.

— Не говорю, что он собирается меня бросить. Наверное, нет, — неуверенно добавила я, — но кому от этого легче? После таких выкрутасов разве я смогу относиться к нему по-прежнему? Меня это будет тяготить, понимаешь?

— Да понимаю, — кивнула Санька.

Ее квартира сегодня поражала почти идеальной чистотой. Видимо, еще накануне Нового года она устроила тут генеральную уборку. Даже вечно мятые шторы спадали красивыми ровными складками, а выставленные в горке хрустальные бокалы сияли как новые. Олега ждала? А он опять не приехал?

— Ладно, видела я вашу Леночку, ничего особенного. Разберемся, — успокоила меня Санька и, взяв с меня твердое обещание не устраивать светопреставления, проводила до двери.

Добрая душа, она сегодня и словом не обмолвилась о своих проблемах. А ведь у нее самой сложилась непростая ситуация с Олегом. Как сложилась, так и тянулась, испытывая на прочность Санькины нервы. Олег — мужчина всей ее жизни. Женатый, к сожалению. Правда, не так давно он подал на развод, но дело стопорилось то нерасторопностью адвоката, то внезапными немощами жены, которая все никак не решалась сделать окончательный выбор между мужем и давним любовником. Последнее время жизнь то и дело сталкивала меня с женщинами, для которых мужчины были чем-то вроде почетных кубков. Наверное, так кровожадные индейцы коллекционировали скальпы белых людей. Практического применения — ноль, но как повышает самооценку! Все это вызывало у меня недоумение, но следовало признать — такая тактика приносила свои плоды. Женщины, увешанные скальпами мужчин, пользовались в обществе большим спросом.

— Да что в них такого? — уставился на меня Гришка. — Настя, я тебе как мужик скажу: обычные девки. Даже не понимаю, о чем ты толкуешь.

— Гриш, они не обычные, уж поверь мне. И кстати, ты первый мужик, который спокойно реагирует на их неземную красоту.

Гришка прокрутил видеозапись назад и еще раз внимательно просмотрел ту часть, где девушки играют друг с другом в теннис. Их завораживающая грация не смогла оставить равнодушной даже Лизавету. Она долго грустно смотрела на экран, подперев полной рукой некое подобие талии, и вздохнув, вынесла приговор:

— Так красиво, что даже страшно.

— Итак, что мы имеем? — поставив запись на паузу, спросил Гришка. — Кроме, разумеется, их неземной красоты, которая в настоящей момент является таковой буквально.

— Не нагоняй жути, Гриш. И так тошно.

— Да я бы рад. Но мы, Настасья, имеем с начала года столько трупов, что уже пора привыкнуть.

— Да уж, — не стала спорить я, — пора… Когда придет Ангелина?

— Не она придет, а мы поедем к ней. Она сейчас не в том состоянии, чтобы куда-то ездить.

— Ума не приложу, как мне смотреть ей в глаза.

— Прекрати рефлексию. Ты тут ни при чем. Она и сама понимает. И позвала нас совсем не для того, чтобы высказать претензии в твой или мой адрес. Она что-то опять от нас хочет.

— Что? Опять? А на этот-то раз чем мы можем быть полезны?

— Не знаю, — хмыкнул Гришка, — возможно, опять надо кого-то куда-то сопроводить.

Я запустила в него пластиковым настольным календарем и в слезах выскочила прочь. Забилась за печку и там как следует оторвалась, рыдая о навсегда утраченном покое.

Офис наш располагается в самом центре Москвы, в тихом, уютном и очень респектабельном переулке. Крошечное здание со стороны можно принять за кочегарку, но внутри имеются три вполне просторных кабинета и маленькая прихожая с настоящей печкой-голландкой. Хозяйственный Гришка каждую зиму запасается дровами, и иногда мы разжигаем огонь. Не столько для тепла, сколько баловства ради. Печка осталась в наследство с незапамятных времен, и хотя офис имеет прекрасную систему электрического отопления, мы не стали сносить это чудо прошлого века. Где еще в Москве увидишь такую красоту?! К тому же в крошечном закутке между теплым кирпичным боком и стеной можно было чудесным образом уединиться, второй человек туда просто не влезает.