— Вовсе нет, — возразил Ваня.
— На самом деле — да, — улыбнулся Степан Пантелеевич. Мне снова показалось, что он мне подмигнул, но я снова не была в этом уверена. — Но сегодня — совсем другое дело.
Это заявление выглядело неожиданным.
— Итак, продолжим. Мы говорили о странных, если не сказать больше, происшествиях, которые происходят с тех пор, как вы, Катенька, приехали в Васильки…
— Происходили, — сказала я. — Уже два дня все спокойно.
— То есть до этого таких больших перерывов не было? — Степан Пантелеевич наклонился вперед.
Я задумалась. Потом занялась подсчетами, пытаясь вспомнить даты и загибая пальцы. Степан Пантелеевич взял в руки чашку и поднес ее ко рту.
— Не было, — уверенно сказал Ваня. — Это должно было случиться вчера. Я хочу сказать… что-то должно было случиться. Но не случилось.
— Почему вчера? — растеряно спросила я.
— Все эпизоды происходили через день. Я давно подсчитал.
— Очень практичный молодой человек, — сказал Степан Пантелеевич, глядя на меня.
— Значит… все закончилась? — произнесла я то ли с надеждой, то ли с сомнением.
— Вас это не радует?
— Радует, только…
— Мы все равно должны выяснить, что это было. Вернее, кто это был, — закончил мою мысль Ваня.
— О, это непременно! — воскликнул Степан Пантелеевич с энтузиазмом. И замолчал. — Я думаю, вам лучше поговорить об этом между собой, — произнес он через несколько минут общего напряженного молчания.
— Между собой? — я не могла скрыть разочарования.
— Да. А я буду вас слушать. Это довольно эффективный метод. Ведь вы оба во всем этом участвовали, прямо или косвенно, а я всего лишь зритель… Пока мне лучше оставаться в этой роли.
— А… как? — неуверенно спросил Ваня.
— Очень просто. Будьте увереннее. Отбросьте сомнения. Я еще во время нашего первого знакомства заметил, что вы довольно сообразительны. Забудьте обо мне. Говорите так, как будто меня здесь нет.
— Хорошо, давай попробуем разобраться, — произнес Ваня, поворачиваясь ко мне. Ты приезжаешь в деревню. Встречаешь старых друзей.
— Да.
Я кивнула. Мне казалось, что мы занимаемся ерундой. Что еще за театральные постановки? И при чем здесь мои друзья? Я бросила быстрый взгляд на Степана Пантелеевича. Он выглядел довольным.
— Кроме того, у тебя появляются новые знакомые, — продолжал Ваня. — По-моему, на них стоит обратить самое пристальное внимание.
— Ага. Новые знакомые — это ты и Белка. Еще Степан Пантелеевич. Все очень подозрительны.
— А этот, с которым ты позавчера возле магазина разговаривала? В клетчатой рубашке…
— А ты что, следил за мной?
— Я просто был у Антона. А его дом — напротив магазина.
Ладно, принимается.
— Это Вовка Крапивин. Я его сто лет знаю. Правда, когда в первый раз увидела, не узнала… Но только в первые две секунды.
— Вот видишь. Возможно, кто-то, кто кажется тебе знакомым, на самом деле вовсе не он.
— Ты сам понял, что сказал? — спросила я.
— Кто-то может выдавать себя за твоего давнего друга, но на самом деле им не являться. Ты же сама все время говоришь, что никого не узнаешь, — развивал свою мысль Ваня.
— Да это я сначала не узнаю. С первого взгляда. А потом-то узнаю. Ты ерунду говоришь. Не может человек притворяться другим человеком, тем более, здесь, в деревне. Это же тебе не город, где соседи друг друга только в лифте видят, да и то со спины. Здесь все друг друга знают снаружи и с изнанки.
— Очень здравая мысль, — поддержал меня Степан Пантелеевич. — Выдавать себя за другого человека в деревне — чистое безумие. Кстати, а почему вы решили, что недоброжелатель должен быть здесь новичком? Это нелогично.
— Но я не представляю, кто из местных может так меня ненавидеть! — воскликнула я. — У меня со всеми всегда были хорошие отношения…
— Но еще более странно представить, — проговорил Степан Пантелеевич, — что вас вдруг люто возненавидел кто-то незнакомый. Для ненависти, да что там, для простой неприязни нужна причина.
— Да это просто какой-то чокнутый! — воскликнул Ваня. — Маньяк. Точно. Я его выслежу, и уж тогда…
Глаза его кровожадно сверкнули.
Я задумалась. Кто в Васильках мог затаить на меня злость? Может кто-то не может простить, что я когда-то не дала ему поиграть со своей куклой или запустила в него огрызком яблока? Больше ничего в голову не приходит.
— Мы, конечно, не можем полностью исключить версию с маньяком, — заметил Степан Пантелеевич, хотя я на девяносто девять процентов уверен, что это все же не маньяк.
— А кто? — хором спросили мы с Ваней.
— Тот, кто хорошо вас знает, — произнес Орлиный Глаз после эффектной паузы. — Возможно, что и вы его хорошо знаете. Но необязательно.
— Но… — вырвалось у меня. — Зачем?
— Когда я сказал, что он хорошо вас знает, я имел в виду и то, что он может знать о вас нечто такое, о чем вы даже не подозреваете…
Я открыла рот, чтобы задать очередной вопрос, но передумала. А что тут, собственно, можно сказать или спросить?
— Орлиный Глаз сказал, что ты — очень смышленый парень, — вспомнила я, когда мы ехали домой.
— Я его вечный должник, — воскликнул Ваня.
— По-моему, он все еще больше запутывает, — поделилась я своими сомнениями. — То есть иногда он рассуждает очень логично и последовательно, а иногда…
— В этом и заключается его метод, — перебил меня Ваня. — И не забывай, что во многих случаях он оказывался очень эффективным.
— Лично мне ничего не известно об этих многих случаях.
— Я же тебе говорил…
— Ничего ты не говорил! — возмутилась я. — Только растравил мое любопытство.
— Ага, вот, значит, как, — обрадовался Ваня. — Ты, значит, мучаешься от любопытства? Прямо так и разбирает?
— Ничего меня не разбирает. И слышать не хочу ни про какие таинственные истории.
И зачем только я это сказала? Теперь демоны любопытства накинутся на меня с утроенной силой…
— А тебе не приходило в голову, что твой Коля — вовсе не Коля? — неожиданно спросил Ваня. — Ты же сама говорила, что не узнала его.
Я задумалась. Задумалась! Вот до чего доводит атмосфера тотального недоверия и подозрительности.
— Нет, — наконец, уверено ответила я. — Коля — это Коля. К тому же у него дети, жена…
— Это ничего не значит. У злоумышленника тоже может быть семья. И он вполне может взять ее с собой для отвода глаз.
— Но у него шрам! — воскликнула я с облегчением.
— Какой шрам?
— Его бык подрал.
— Что-то я не видел у него никакого шрама, — сказал Ваня.
— Ну да, под одеждой не видно. Он у него на боку. Еще немного, и была бы задета печень. В рубашке родился. Это врач тогда сказал.
— Ага, значит, под одеждой, — проговорил Ваня. Тон его мне почему-то не понравился. — А ты его, значит, видела.
— Ну да, видела, — я, наконец, поняла, куда он клонит. — Он мне сам показал. Задрал футболку и показал.
— С чего это? — подозрительность Вани ничуть не ослабела.
— Просто мы вспоминали тот случай, с быком… Кстати, это я первая начала. Напомнила ему.
— С одной стороны, это должно бы вычеркнуть его из списка подозреваемых, но с другой… шрам может быть ненастоящий. И все-таки есть в нем что-то подозрительное. Не нравится мне, как он на тебя смотрит.
— Не следует смешивать личную неприязнь и объективное расследование, — обижено сказала я. — А Коля — это Коля. И не надо на него бочку катить.
— А ты его прямо-таки обожаешь.
— Да, обожаю, — твердо сказала я. — Он в меня из рогатки стрелял. Гнилыми сливами.
Самое странное — это то, что Белку, оказывается, тоже одолевала подозрительность по отношению к Коле, хотя она и не считала, что он поддельный. О чем она мне и заявила вечером во время очередного чаепития.
— Ты забываешь, что его не было в деревне, когда произошел тот случай с полотенцем, — напомнила я.
— Да, но я бы, наверное, все же не стала придавать этому случаю такого уж большого значения.
