Двое из ларца - Болучевский Владимир

— Что случилось? — Александр открыл бутылку минералки, сделал несколько глотков и протянул водителю. — Приехали?

— Почти. Это Константиновка. Николаевск на той стороне.

— Ну?

— Да вон, знак висит. Пять тонн.

— И что?

— А у нас — шесть с половиной.

— Лед не выдержит?

— Да что лед… Менты не пустят. — У меня же в накладных вес товара указан. И сколько сам «зилок» тянет, они знают.

— А где менты-то?

— Там дальше, у съезда с берега. Переправа вешками размечена. Они и стоят. На этом берегу и на том.

— Слушай, Костя, спасибо тебе, может, я дальше пешком пойду? На тот берег. Схожу и вернусь. А ты здесь разгрузиться не можешь, хотя бы частично? До того берега далеко? — спросонья Гурский не мог сразу сосредоточиться, мысли разбегались.

— По вешкам через лиман — километров десять. По льду. Иди.

— Сколько?

— Это же Амур. Устье. Тут в русско-японскую наша эскадра спряталась, целиком, и япошки не нашли.

— Эскадра в речке?

— Речка… И япошки так думали. А тут глубина — бездна. Подводные лодки ходят. Черт! Ведь сказали же, что переправа открыта. Кто ж знал, что лед еще слабый…

— Что ж у тебя начальство-то… Могли бы и уточнить, прежде чем посылать.

— Да какое… Моя это машина, собственная. И человек там, — Константин кивнул куда-то вперед, — деньги мне вперед дал. Я лично ему довезти это все должен. А, ладно! Знаю я тут…

Константин врубил передачу, машина дернулась, поползла вперед, проехала еще какое-то расстояние по дороге и, не доезжая до милицейского поста, съехала с нее налево.

Гурский мог видеть в темноте только небольшое, выхваченное светом фар пространство прямо перед капотом, но разглядел, что они съехали на лед и, судя по излому поросшей лесом береговой линии слева, пересекают какую-то бухточку.

Под ложечкой непроизвольно что-то сжалось.

Наконец, задрав капот, грузовик вскарабкался на берег и подрулил к какой— то котельной. Остановился.

— Я сейчас, — Костя выбрался из кабины.

Гурский взглянул на часы — восемь. Он тоже вышел из машины и сделал несколько шагов, разминая затекшие мышцы. Осмотрелся. В скудном свете бледного рассвета слева вздымались белые, поросшие редким черным лесом сопки, справа простиралась бело-серая равнина скованного льдом Амура. Где-то далеко, на том берегу, мелькали россыпи огоньков.

Не было в этом пейзаже ни красок, ни тепла. Не было в нем места живому человеку, не подразумевалось. По крайней мере, на первый взгляд. Даже построенные человеческими руками здания котельной и еще какого-то производственного корпуса нисколько не оживляли ландшафт, а делали его еще тоскливее.

Прошел мимо мужичок в ватнике, наклонился, подобрал несколько поленьев, лежащих у дверей котельной, огляделся вокруг и исчез за углом.

«Опа! — отметил Гурский. — Спер. Всюду жизнь…»

Вернулся Константин.

— Сейчас. Там мужик один. Он на том берегу живет. Говорит, мол, ездят. Смену сдаст, покажет. Давай поспим часок.

Через час окончательно рассвело. К машине подошел долговязый сутулый мужик с котомкой, в которой что-то звякало. Открыв дверь, он втиснулся в кабину.

— Ну что, — шмыгнул носом, — давай вон туда, за сарай, там съезд на лед, и вон прямо на те две трубы держи. Видишь?

— Вижу, — Константин газанул, тронул грузовик с места и осторожно съехал на лед. Ехать пришлось очень медленно, лед был совершенно чистым, как на хоккейном поле, только кое-где, у торосов, намела поземка снегу.

— А сколько здесь до того берега? — спросил Гурский.

— Верст шесть, может, больше. Да ты по следам держи, — показал провожатый рукой водителю. — Видишь? Проехал же кто-то. Я же говорю — ездят.

— Так это же легковушка явно.

— Ну и что? Ездят же.

Дальше они ехали абсолютно молча. След от легковушки давно пропал, и ориентироваться приходилось по тем самым трубам, на которые указал мужик.

Миновали середину реки.

Берег стал ближе. Уже отчетливо виднелась какая-то пристань, дома, промышленные постройки, окружающие громадное бетонное здание кубической формы, из которого и торчали в небо две высоченные трубы.

Вдруг грузовик повело, Константин чуть повернул баранку и нервно газанул, пытаясь выровнять машину, но ее юзом поволокло в другую сторону, разворачивая поперек движения.

— Тихо, тихо, Костя… — предельно спокойно сказал Гурский чужим голосом. — Что за танцы?

— Трещина, — не разжимая зубов ответил Константин.

— Где?

— Вон, — кивнул он вперед.

Гурский привстал и увидел, что от левого переднего колеса их грузовика змеится вперед по темно-серому льду белая нить трещины.

— Мы ее сейчас проедем уже. Спокойно.

— Она, падла, с самой середины почти. Я уйти пытался. А она прямо под нами ломается.

— Не дергайся. Если нас поперек поволочет, на первом же торосе опрокинемся.

— Ну, — Константин, не поворачивая головы, обратился к проводнику, который хоть и заерзал задницей и взялся за ручку двери, держался спокойно, — куда ехать-то?

— Да вон туда. От тех труб теперь маленько левее, там черным накатано, видишь? Это на берег выезд. Я же говорю — ездят.

— Слушай, — Гурский вдруг подозрительно взглянул на мужика, — а эта вот дура, с двумя трубами, на которые мы едем, это что — ТЭЦ?

— Ну да.

— О-ебт!.. Там же горячие сбросы…

— Так мы же не прямо на нее, я ж говорю — левее маленько, там выезд. А другой-то, он во-она аж где, — мужик махнул рукой куда-то далеко налево. — Или по вешкам, так это — там, — он махнул направо. — А больше нигде. Берега высокие, не сильно, правда, но на машине не въехать. До берега оставалось километра два. Грузовик медленно, не газуя и не притормаживая, метр за метром катился по гладкому льду, иногда переезжая через невысокие торосы, к накатанному легковушками выезду на берег, что находился аккурат в паре сотен метров от ТЭЦ.

Трещина то исчезала под капотом, то вдруг выстреливала на три-четыре метра вперед, и каждый раз машина вздрагивала, накатывалась на нее, пряча под собой, но та выстреливала снова.

— А если левее забрать, — шевеля одними губами, спросил Константин у мужика. — А потом вдоль берега?

— Так это раньше надо было. А щас уже никак. Там вот, — он кивнул головой, — мужики все издолбили. Рыбу ловят. Теперь только прямо. Вон он, выезд. Ездят же…

…Когда передние колеса «зилка» коснулись твердой земли, Гурский шумно выдохнул и удивился, поймав себя на том, как долго, оказывается, человек может не дышать. Взглянул на Константина, тот, въезжая на берег, одной рукой снял с головы шапку, вытер ею лицо и бросил на «торпеду».

— Ну, спасибо вам, — мужик шмыгнул носом и закопошился со своей котомкой, — я тут прям выйду, тормозните.

Машина остановилась. Провожатый спрыгнул с подножки и пошел широким шагом в сторону жилых домов.

— Эй, мужик! — окликнул его Гурский.

— Чего? — обернулся тот.

— А почему мы не на тот, дальний, выезд поехали, а прямо сюда, на ТЭЦ?

— Так живу я здесь… — пожал он плечами, повернулся и пошел дальше.

Константин, усмехнувшись, мотнул головой, врубил передачу, и грузовик медленно пополз на подъем.

— Ну что, — обернулся Костя к Гурско-му, — как договоримся-то?

— А ты когда обратно планируешь?

— Ближе к вечеру. Разгружусь, отсюда кое-что захвачу. Да и поспать надо. Давай, часов в семь я тебя на «пятаке» ждать буду.

— А где это?

— Не заблудишься, тут негде. А «пятачок» — у любого спросишь, покажут. Это у них здесь место такое, вроде как центровое.

— Ну давай, — Гурский заметил на железной стенке какого-то закрытого киоска афишу выставки. — Я сумку свою у тебя оставлю пока?

— Оставляй.

— Ладно, не прощаемся, останови-ка.

Глава 37

В Николаевске-на-Амуре Адашева-Гурского опять ждала неудача. Выставку, разместившуюся в одноэтажном, по-домашнему уютном Доме творчества малочисленных народов Севера, он нашел сразу. Но Сталина там не было.