— Чем?
— Кому-то из задержанных в конце концов предъявили вещественное доказательство — бумажную обертку с его именем. И он узнал в листке бумаги титульный лист своей институтской контрольной работы. Каково?
— То же произошло и с остальными студентами? — догадалась Марина.
— Вот именно.
— И что же, чересчур ретивых ребят, как ты выражаешься, из отделения подвергли строгим взысканиям? Ведь до этого можно было додуматься очень быстро, чтобы невиновные не пострадали.
— Да ничего страшного, — отмахнулся Егоров, не замечая иронии в голосе Марины, — пару выговоров объявили. Бывают и не такие неприятности.
— Значит, продавец заворачивал свой товар в первую лопавшуюся бумагу. Так?
— Конечно.
— Довольно глупо. — В голове Марины зашевелились подозрения. — Или он очень спешил…
— Именно. Кто спешил?
— Или у него просто натура такая.
— Какая? — Егоров уловил в голосе Марины насмешку и уже готов был обидеться.
— Расположенная к поэтическим жестам.
— Ну и что? — насупленно произнес Егоров.
— Ничего. Значит, можно было установить, у кого именно такая бумага под рукой.
Егорова вернули к его рассказу, и обида тотчас испарилась.
— Можно было установить, но, поскольку из-за вмешательства родственников и прессы разыгрался ужасный скандал, дело как-то спустили на тормозах.
— Удивительные вещи я узнаю о нашей милиции. — Марина откинулась на спинку стула и вздохнула.
Перед глазами у нее встал холодный апрельский день, закончившийся ливнем. Марина разбудила Гошу, заснувшего на лавочке Гоголевского бульвара. Они удирали от пенсионеров, заказывали кофе где-то на Арбате и ушли, так и не дождавшись заказа. Марина вспомнила даже, как выглядел уличный художник, последним собиравший свои картины.
А потом Гоша с перекошенным лицом метался в поисках какого-то портфеля. То есть теперь Марина знала, что портфель был кожаный, коричневый, на длинном ремне.
— Значит, это было в апреле? — задумчиво переспросила Марина.
— Да. А что?
— Если бы твои коллеги с Гоголевского бульвара проявили настойчивость, а вернее, выполнили свой профессиональный долг до конца, Гоша был бы жив. Это могли быть контрольные работы именно по его курсу.
— Я теперь тоже так думаю.
Марина не обратила внимания на реплику Егорова и продолжала тихим печальным голосом:
— Я бы не пряталась в чужом доме и не сидела бы здесь в чужой рубашке. Тебя бы не уволили. Впрочем, может быть, тебя и уволили бы — за что-нибудь другое.
— Во-первых, это мои бывшие коллеги, раз уж меня уволили, — насупился Егоров. — Во-вторых, мы бы тогда не познакомились.
«Вот он и сказал это», — подумала Марина и расхохоталась.
— В жизни все-таки есть светлые стороны. Ты это хочешь сказать?
Егоров тоже засмеялся в ответ. А потом принялся рассказывать Марине, что произошло с тех пор, как они последний раз виделись.
— Когда ты исчезла, майор, мой начальник, затребовал у меня отчет о расследовании. Он был очень возмущен, что тебя не взяли под стражу. Ты — подозреваемая номер один. Это была его первая претензия ко мне. Но когда выяснилось, что тебя невозможно найти, он назвал меня растяпой. Я был уверен, что ты ни при чем. Ты такая…
— Не отвлекайся, — перебила Егорова Марина.
— Да, конечно. Все дела с наркотиками — это очень серьезно. Я был очень польщен, что мне, новичку, доверили вести такое важное дело. Достаточно найти у задержанного один грамм героина, чтобы посадить его. А здесь два килограмма повисли в воздухе.
Майор постоянно звонил и спрашивал о тебе. Его можно понять. Если допустить, что ты замешана в этом, то тебе проще всего было взять героин, убрать поставщика и увезти наркотики в неизвестном направлении, чтобы распорядиться ими по собственному усмотрению.
— Замечательно, — тихим голосом откомментировала Марина.
— Ты что-то сказала? — не понял Егоров.
— Нет-нет. Продолжай.
— Так вот, мой начальник всегда выбирает самые простые версии. Знаешь про «бритву Оккама»? Уильям Оккам, английский философ.
— Что, ты думаешь, я делала почти пять лет в институте? «Сущности не следует умножать без необходимости».
— Вот-вот. Это любимая поговорка майора. Он заранее считает преступника человеком не умным и не сложным. Самое поверхностное предположение и есть отгадка. Вообще-то мой начальник почти всегда оказывался прав. У него ни одного нераскрытого преступления.
— Но только не в моем случае. Я испортила ему послужной список?
— Выходит, что так. Если, конечно, он не засадит тебя раньше, чем настоящего преступника.
Марина побледнела.
— Ты же не выдашь меня?
— Что ты, нет, конечно, — оскорбился Егоров.
Марина оказалась у Егорова именно потому, что ее квартиру караулили двое милиционеров. По просьбе майора.
Забрав Марину из аэропорта, он привез ее к себе домой. И уже в квартире объяснил, почему он так поступил. А сейчас он сидел напротив Марины и морщил лоб.
— Что-то я потерял нить.
Он очень устал, поняла Марина. Вынужденное безделье сделало его таким уязвимым.
— Ты говорил об Оккаме.
— О ком?
— О «бритве Оккама».
— Какая бритва?.. А… да. — Егоров продолжал свои бессвязные воспоминания о недавнем прошлом. — Да, да. Майор долго выслушивал мои рассказы о том, что тебе самой угрожает смертельная опасность. Что ты вот-вот дашь о себе знать. Я так надоел ему с твоей невиновностью, что он почти поверил. Он ведь даже не мог допросить тебя. У него ничего не было, кроме показаний осведомителя о гуляющих по Москве двух килограммах героина. Да еще труп. Майор, конечно, был очень расстроен. На него давили сверху, а он распекал меня.
— Ладно, распекал. Но почему он тебя уволил?
— Знаешь, это произошло после того, как на тебя пришел запрос из Интерпола. Тогда я и подумал, что тебя убили. Я накричал на майора, когда он в очередной раз сказал «Вот видишь…». На следующее утро майор подписал приказ о моем увольнении. Служебная халатность. Ну, в общем… А что ты натворила в Италии?
«А Интерпола никакого нет», — вспомнились Марине слова нетрезвого Проходимцева.
— Да ничего я не натворила, — сказала она. — Просто сбежала из гостиницы, никому ничего не сказав. Наверное, Света думает, что я утонула…
— Света?
Марина тряхнула головой, чтобы избавиться от несчастного лица Светы, всплывшего в памяти.
— Света — руководитель российской делегации на фестивале «Золотое перо».
— Но почему ты сбежала?
— Потом расскажу. — Марина задумалась. Егоров не задавал вопросов. Кажется, он не был уверен, что ответы порадуют его.
Марина отставила пустую чашку и подвела неутешительные итоги:
— Из того, что ты рассказал, я поняла три вещи. Первое — милицейское расследование нисколько не продвинулось, а наркотики не нашлись. Второе — даже если оно продвинется, мы не имеем доступа к информации. И, наконец, третье, самое неприятное — я по-прежнему подозреваемая. Я в Италии достигла несколько больших результатов.
— Каких? — оживился Егоров.
— Послушай, я хочу задать тебе один вопрос, на который нужно ответить честно. — Марина пристально посмотрела на Егорова.
— Конечно. Я никогда не вру.
— В какой степени ты заинтересован в доведении расследования до конца?
— О Марина! В огромной степени! Я надеюсь… если только это произойдет, и мы найдем наркотики, и поймаем убийцу, может быть, тогда…
— Верно, тебя восстановят на службе и дадут медаль. А я смогу спокойно жить дальше.
Егоров смутился.
— Конечно, Марина, твое спокойствие важнее. Но ведь это очень опасно.
— У меня нет другого выхода. Или ты поможешь мне, или я справлюсь сама. Просто у нас двоих — если нас будет двое, конечно, — больше шансов.
— Но что мы можем предпринять?
Марина не без тайного удовольствия приступила к пересказу своих итальянских приключений. Егоров слушал ее затаив дыхание. Глаза его все больше округлялись.
