Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 53
— Съедим, не волнуйтесь! Все съедим! Сладкий торт, вкусный! Оглянитесь вокруг, посмотрите непредвзято. Жизнь ведь стала хорошая! Это вам не сталинские времена!
— Да мне нравится, нравится, вы только не волнуйтесь.
— Что-то вы неискренне говорите, не верю я вам. Точно нравится?
— Вы только успокойтесь, прошу вас.
— Ну, допустим, все буквально нравиться не должно, — сказал Гена рассудительно. — Все подряд нравиться не может. Кое-что даже мне не нравится. Но ведь жизнь-то у нас богатая на события стала. И то есть, и это есть. В целом, я так скажу, стало очень хорошо. Хорошего в нашей жизни, я так скажу, сегодня гораздо больше.
— Больше, чем плохого? — уточнил Татарников.
— Ну да, конечно.
— Значит плохое тоже есть, просто его очень мало по сравнению с хорошим?
— Ну вот, наконец-то мы друг друга поняли, Сергей Ильич.
— Как я рад, что вы мне это сказали! Я старался сам для себя сформулировать, в чем именно я неправ. Но вы мне сегодня помогли — сказали лучше и точнее, чем я сам мог придумать. Просто-напросто хорошего в нашей жизни больше, чем плохого, вот и все.
— Вы, Сергей Ильич, постарайтесь полюбить жизнь! Мой вам совет. Вам станет лучше, поверьте. Вам наша жизнь понравится. Попробуйте тортику.
— Знаете, — сказал Татарников, и осторожно поднес ложку к губам, — у нас с вами завязался очень важный разговор. Мне все то, о чем мы сейчас беседуем, очень интересно. Ведь человеку надо понять, как ему следует относиться к жизни. Многие — и я в том числе — часто делаемся рабами настроений. Вы глубоко правы, упрекнув меня в пессимизме. Я подвержен пессимизму, признаю. И мне стыдно! — Он отложил ложку, так и не попробовав торта.
— Вот, наконец-то! Стыдно! И правильно, что стыдно!
— Я даже стал думать: вдруг у меня пессимизм от старости? Не воспринимаю прогресс, не слышу шум времени. Вокруг жизнь шумит, а я замкнулся в своей скорлупе! Грустно, но ведь правда! Спасибо, что вы меня носом ткнули!
— Ничего-ничего, — примирительно сказал Гена. — Пустяки, дело житейское. Главное, чтобы вы поняли. Нос вешать не надо. Давайте радоваться!
— Согласен! Ах, как я с вами согласен! Давайте радоваться! Крайне важно сформулировать основания для оптимистического взгляда на жизнь. Вы сегодня очень хорошо говорили, голубчик. Я подытожу, если позволите. Многое в нашей жизни должно нравиться, хотя кое-что может и не нравиться, верно? Но не нравятся нам скорее мелочи, правильно? Это ведь нормально, да?
— Конечно нормально, — сказал Гена. — Не все подряд должно нравиться. Вот, поглядите на меня. Я не оголтелый оптимист. Я отнюдь не слепой. Главное, самое основное в нашей жизни, мне нравится, а кое-что и не нравится, нет.
— Так часто бывает, — согласился Татарников. — В целом явление положительное, а некоторые детали отрицательные.
— Я это именно в виду и имел.
— Например, человек в целом вам нравится, а его шляпа не нравится. Или картина вам нравится, а рама не нравится. Правильно я вас понимаю?
— Ну, в целом, — сказал Гена, — я как раз к этому и веду. Жизнь, в общем-то, у нас веселая. Хорошая жизнь стала. Но есть и неприятные моменты.
— Хорошо, что основа жизни вам нравится.
— Ну еще бы, — сказал Гена и проглотил кусок. — Это самое главное.
— Давайте тогда назовем это главное в нашей жизни, то, что нам нравится безоговорочно. Это ведь очень важно для поднятия настроения.
— Ничего нет проще. Надо так вот именно и сказать себе: я сейчас сформулирую самое главное, что есть в нашей жизни, ее положительную основу. Пожалуйста, нетрудно. Главное то, что у нас демократия. Люди стали свободными. Они сами хозяева своей судьбы. Их никто не угнетает, им не отдают глупых приказов. Люди работают, и их труд достойно оплачивается. Унизительной уравниловки больше нет. Вот, пожалуй, и все. Главное, подчеркиваю, это свобода!
— Прекрасный ответ! В самом деле, если есть свобода, можно быть оптимистом. Потому что ничего лучше этого в жизни и быть не может, не правда ли? Мы все ненавидим рабство. Не так ли? Это унизительно, оскорбительно. А свободу все любят.
— Вот видите, как все просто, Сергей Ильич. Улыбайтесь!
— Свобода — это когда каждый говорит что думает, выражает свое мнение открыто, выбирает главу государства своей собственной волей; одним словом, это состояние социума мы и называем «гражданским обществом». Это общество равных, в котором каждый свободен.
— Видите, вы и сами сказали неплохо. Торт теперь поешьте.
— В обществе равных все относятся друг к другу с уважением, видят в человеке не средство для достижения своих целей — а равного себе гражданина. В философском аспекте термин «свобода» можно осмыслять по-разному. Но в общественном применении принципа свободы главное — это отсутствие угнетения одного человека другим. Мы все равны перед законом, друг перед другом, и права и обязанности у нас общие. Я правильно трактую социальное применение слова «свобода»?
— Правильно, — сказал я. — И можно только Бога благодарить, что времена социализма прошли! Жили мы в лагере, в тюрьме народов жили! А теперь свобода!
— Вам все понятно, Сергей Ильич? Вы с нами согласны, надеюсь? — сказал Гена.
— Итак, с основным хорошим свойством нашей жизни мы разобрались. Конечно, есть много и другого хорошего, но мы назвали главное. И это мне теперь стало совершенно понятно, — сказал Татарников. — Но давайте уж договорим до конца, чтобы не оставлять ничего на потом. Давайте обозначим плохое в нашей жизни. Какие моменты вам неприятны, не уточните?
— Главное — все свободны. Остальное детали. — И я с этим совершенно не спорю. Вы меня убедили. Я на вашей стороне всецело. Но вы и сами сказали про отдельные недостатки. Они всетаки есть?
— Ну, не всё я вижу в розовом свете. Есть, конечно, недостатки.
— Не скажете, какие? Я понимаю, что достоинств гораздо больше. Но все-таки уточните, какие есть недостатки.
— Пожалуйста, назову. Секретов нет. Воруют, например, много. Взять такого вот Бабицкого! Ведь ворюга несусветный! И взятки еще берут. Очень много денег в стране уходит на взятки. Коррупция имеется. Это мне не нравится.
— Разумеется, это понравиться не может. И много воруют?
Гена прикрыл глаза и развел руками.
— Очень много, Сергей Ильич. Так много, что вы даже представить не можете.
— Ну все-таки. Наверное, много тысяч, да?
— Да Господь с вами, Сергей Ильич! Святая вы простота! Какие там тысячи! Ради тысячи никто сегодня со стула не встанет!
— Неужели миллионы крадут?
— Да что вы говорите?! Какие еще миллионы?! Кому сегодня нужны миллионы! Миллиарды воруют! Много миллиардов.
— Быть не может! И много миллиардов уже украли?
— Не сосчитать. Думаю, тысячу миллиардов минимум за последние двадцать лет украли. Думаю, никак не меньше.
— Вот это сумма! Даже и вообразить трудно. Вы не ошибаетесь?
— Так это ж просто посчитать! Каждая госкорпорация за последние лет десять украла по сто миллиардов в среднем. А их у нас восемь. Вот вам восемьсот миллиардов. И Стабфонд своровали, миллиардов четыреста. А еще каждый из богачей миллиардов по десять хапнул. А их, скажем, человек сто. Нет, тысяча миллиардов — это мало. Тричетыре тысячи миллиардов, не меньше.
— А куда ж их дели? Такие деньжищи надо же куда-то деть.
— Куда-куда. Нашли куда. Дачи себе построили, корабли, яхты. У одного вообще четыре яхты по двести метров длиной. И на каждой двести человек матросов. Самолеты частные купили. Виллы на море завели. Дворцы воздвигли. Сами не знаете, что ли! Совсем газет не читаете?
— Представьте, читаю крайне редко. Недолюбливаю я наши газеты. И чем, знаете ли, интеллигентней орган печати, тем почему-то отвратительней. Нет, я мало что из новостей знаю. Я просто теряюсь в предположениях, на что можно истратить тысячи миллиардов. Можно, полагаю, построить много больниц, домов для бедных, проложить дороги в непроходимых местностях, построить города в тайге, победить плохой климат. Это очень большие деньги.
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 53
