Я улыбнулся.
— Точь-в-точь — едва ли. Но что-нибудь похожее придумаем. Смотря какой мэр попадётся.
Дорожный разговор [23]
— Знаете, впервые в жизни я лечу самолётом, — поделилась миссис Рейли.
Губки миссис Борман сложились в подобие улыбки.
— А я два раза летала в Сент-Луис, ещё до замужества.
У миссис Рейли было круглое лицо и маленькие карие глазки.
— Вы можете называть меня Бернис.
— Стелла, — представилась миссис Борман. — Лечу в Пасадену навестить мать.
— А у меня в Калифорнии ни родных, ни знакомых, — сказала Бернис. — Но побывать там мне всегда хотелось. Пока я ещё молода.
Стелла метнула в неё оценивающий взгляд и решила последнюю фразу не комментировать. В конце концов, им сидеть рядом ещё почти пять часов.
— Возможно, я загляну в Голливуд, — кокетливо опустила глаза Бернис. — Никогда не знаешь, что может случиться.
— Да, — сухо сказала Стелла. — Действительно.
— Я, знаете, подвизаюсь в маленькой театральной компании у нас в Миннеаполисе, любительской. Обычно я играла инженю, но сейчас настаиваю на более зрелых ролях. Они расширяют кругозор и дают больше возможностей для самовыражения.
— Вообще-то, это мать всегда навещает меня в Чикаго, — сказала Стелла. — Гостит месяц-другой ежегодно.
— Наверно, лучше бы мне ехать поездом, — сказала Бернис. — Генри — это мой муж — служит на железной дороге и мог бы устроить проездной или билет со скидкой.
— Мой муж, Уолтер, тоже железнодорожник. Занимает ответственный пост. Но я предпочитаю путешествовать самолётом.
— Сейчас эра воздухоплавания, — живо отозвалась Бернис.
— Экономишь столько времени! — согласилась Стелла.
С полминуты они молчали. Потом Бернис спросила:
— Стелла, а у вас есть дети?
— Нет.
— У меня тоже. Возможно, когда-нибудь я надумаю, но сейчас приходится беспокоиться о фигуре.
— У моего брата мальчик, — сообщила Стелла, и одно воспоминание об этом заставило её поджать губы. — Восьми лет. Когда они с братом навещают нас в нашей квартире, я вынуждена следить за ним ну просто как Цербер. Каких только пакостей от него не жди!
— Мы живём в пригороде Миннеаполиса, — сказала Бернис. — Четверть акра земли, почти ранчо.
— Мебель у меня из вишнёвого дерева, — сказала Стелла. — Только спальный гарнитур стоил тысячу двести долларов. Одна царапина — и всё пропало.
— У нас по соседству почти в каждой семье двое, а то и трое детей. Сколько шума от них, ужас, и к тому же женщина с детьми просто прикована к дому!
— В последний раз, когда он был у нас, то уронил фунтик с мороженым на ковёр, — сказала Стелла. — А я ведь просила Уолтера не покупать ему мороженого!
— Знаете, мы не слишком заботимся об обстановке. Я беру уроки актёрского мастерства. Это очень дорого, но я верю в интеллектуальное развитие и самоусовершенствование.
Стелла поудобнее разместила сумку на коленях.
— Я сказала Уолтеру, что на этот раз собираюсь в Пасадену вместо того, чтобы пригласить маму к нам в Чикаго. Я думала, он станет возражать, но его лицо вдруг приняло какое-то змеиное выражение, и он сказал: «Почему бы и нет? Давай убьём одним камнем двух птичек!»
Бернис вздохнула.
— Год за годом я ссорилась и ссорилась с Генри, но нынче он вдруг сдался и купил мне билет. Знаете, иногда приходится выдерживать настоящие битвы, чтобы заставить мужа сделать то, что вам хочется.
— Но вообразите только, чтобы Уолтер воспользовался подобным выражением! — сказала Стелла. — Я даже чуть не передумала ехать — просто, чтобы преподать ему урок.
— Грегори — это, знаете, известный кинорежиссёр — однажды видел спектакль, который мы играли для школьников. Это было в 1957 году. Кажется, ему понравилось, он сделал общий комплимент труппе, и я думаю, при встрече он припомнит меня.
— У моей матери апельсиновые деревья растут прямо на передней лужайке, — сказала Стелла. — И ещё два больших инжира за домом.
Бернис поправила выбившуюся блондинистую прядь.
— Каждый вторник в нашем доме я устраиваю читки пьес. В таких случаях я всегда отправляю Генри в подвал, там у него мастерская. Он не интересуется интеллектуальными разговорами и вообще как-то путается под ногами.
— Ия, когда приглашаю к себе друзей, — сказала Стелла, — всегда отсылаю Уолтера в кино. Иначе он будет сидеть, как пень, или, чего доброго, заснёт.
— И вот он что-то тюкает там себе в подвале.
— У нас нет подвала, — сказала Стелла. — В таких многоквартирных домах, как наш, подвалы используются под помещение для обслуги или под склады. Поэтому я посылаю Уолтера в кино. Всё лучше, чем пить.
Бернис кивнула.
— Оттого-то я и позволила Генри захламить подвал.
Стелла нахмурилась.
— Но иногда мне кажется, что Уолтер не был в кино. Его выдаёт запах изо рта. Я его слышу даже сквозь мятные пастилки.
Бернис обдумала эту мысль.
— Генри тоже время от времени выпивает. Особенно если я отпускаю поводья.
— Мужчины вообще слабаки, — сказала Стелла. — Мне, например, приходится брать на себя буквально все ответственные решения.
— Вчера я спустилась в подвал, — сказала Бернис, — и спросила Генри, что, ради всего святого, он там делает в два часа ночи.
— Уолтер не любит маму, — сказала Стелла. — Но это не объясняет, почему он вздумал воспользоваться выражением типа «убить одним камнем двух птичек».
— И, представьте, Генри ехидно улыбнулся, как он это иногда делает, и сказал, что мастерит бомбу. Только представьте! Я сразу поняла, что он просто сидит и пьёт в одиночку.
— Думаю, Уолтер выпивает, когда бывает в отъезде, — сказала Стелла. — Видите ли, почти половину недели он проводит вне дома. Такая работа.
— То же и с Генри, — сказала Бернис. — Он машинист, и его участок — перегон от Миннеаполиса до Чикаго.
Лицо Стеллы выразило удивление.
— Как тесен мир! Уолтер тоже машинист, и на том же участке. Возможно, они даже знакомы друг с другом?
— Вполне, — Бернис слегка посмеялась.
— Генри однажды сказал, что преимущества такой службы в том, что можешь иметь по женщине в каждом из конечных пунктов перегона.
Последовало примерно с пятнадцать секунд молчания. Затем обе дамы уставились друг на друга.
Стелла заговорила первой.
— Уолтер весит около 160 фунтов и начинает лысеть.
Бернис побледнела.
— У Генри голубые глаза, и он носит очки в золотой оправе.
Стелла тоже спала с лица.
— У Уолтера срослись два пальца на правой руке.
Бернис закрыла глаза.
— У Генри родинка на левом бедре.
И тут, разумеется, Бернис припомнила, как Генри настоял на том, чтобы уложить её чемоданы, которые в настоящий момент находятся в багажном отделении в хвосте самолёта. Возможно, в одном из них тикает маленькое устройство…
Они ринулись в кабину пилота и в 8.39 принялись лихорадочно излагать свою историю.
В кабине тепловоза, следующего из Миннеаполиса в Чикаго, в десятый раз за последние пять минут машинист взглянул на свои ручные часы.
В 8.40 он улыбнулся.
Во весь рот.
Двадцать два цента в день [24]
— Вы озлоблены? — спросил репортёр.
Я недоумённо поднял брови:
— Озлоблен? Ради бога, нет.
— Но вы провели в тюрьме четыре года за преступление, которого не совершали.
Я благодушно улыбнулся:
— Не беда, государство компенсировало это, щедро заплатив мне шесть тысяч хороших американских долларов.
Очевидно, он всё подсчитал перед началом интервью:
— Это составляет около семнадцати центов за каждый час, проведённый за решёткой.
