Паренек из Уайтчепела (СИ) - Бергер Евгения Александровна

У распахнутой в погреб двери столпились садовники и прислуга. При виде хозяина они разом притихли, а тот, отыскав глазами Антонио Пьяджио, сказал, подавшись вперед и освобождаясь из поддерживающих его с обеих сторон рук:

– Я спущусь. Подайте веревку!

Слуга не двинулся с места, сделав большие глаза, а мисс Харпер воскликнула:

– Ну уж нет, совсем рассудка лишились? Не пущу. – И вцепилась в него мертвой хваткой.

Старик дернулся, разозлившись. Но грозный вид его не вязался с нахлынувшей слабостью: он пошатнулся, и Джек опять подхватил его под руку.

– Как смеешь так со мной говорить? – возмутился он тихим голосом, и Джек с компаньонкой усадили его на заботливо подставленный табурет. – Скверная женщина... – Он закашлялся. – Убери от меня свои руки!

– Это все ваш отвратительный кофе, – не осталась в долгу мисс Харпер. – Недаром его называли когда-то «дьявольским напитком». Он вам противопоказан!

– Мне противопоказаны истеричные женщины. И я должен спуститься в погреб! Это мой долг, как хозяина дома.

Джек, слушавший их перепалку, произнес вдруг:

– Я спущусь. Я все-таки тоже Фальконе, если дело лишь в этом!

Все разом, как по сговоренному, на него посмотрели, на лице старика отобразился испуг.

– Нет-нет, ты не можешь... – возразил было он, но Джек решительно потянулся к веревке.

– Я знаю, что не должен дышать, и прекрасно задерживаю дыхание. Если что-то случится, вы просто вытянете меня... Веревка ведь именно для того, я правильно понимаю?

Мужчина с веревкой кивнул, сказав по-итальянски:

– Я и сам могу это сделать. – И Джек, догадавшись, о чем он говорит, покачал головой.

– Я справлюсь.

Итальянец снова заговорил, и мисс Харпер перевела Джеку:

– Он говорит, считайте ступени вниз: на седьмой задержите дыхание и ни в коем случае не дышите, пока не подниметесь вверх.

Джек кивнул и направился к лестнице, слуга следовал рядом, держа конец длинной веревки, обвязанной вокруг его тела. Уже у спуска он снова что-то сказал, наверное, посоветовал быть осторожней, но Джек не откликнулся, считая ступени: третья, четвертая... На седьмой он вдохнул и, не дыша, припустил вниз по ступенькам. В полутемном подвале, заставленном винными бочками, в первую очередь он увидел женские ноги, а лишь потом сиреневый край пышного платья и трупик Пеппино.

Пеппино?

Сердце парня застучало сильнее, и он, скользнув мимо песика, вздрогнул, когда что-то хрустнуло под ногами, впрочем, выяснять, что это было, времени не было: в голове поплыло от недостачи воздуха. Подхватив женщину на руки, Джек направился к лестнице...

Только бы выдержать... не вдохнуть...

На середине пролета он и вдохнул полной грудью. Свежий воздух, наполнив легкие, чуть не сбил его с ног...

– Сеньор Фальконе, скорее сюда! – звал его тот же слуга, Антонио Пьяджио.

Джек, вывалившись наружу, вынес женщину в сад и наконец посмотрел ей в лицо: Бьянка де Лука, посиневшая и неподвижная, взирала в небо невидящими глазами.

Значит, Джек не ошибся: внизу был трупик Пеппино. И пес, и хозяйка были оба мертвы!

Желанное чудо не произошло: Бьянка де Лука не открыла глаза, как бы слуги ни старались привести ее в чувства. И, пока оставалась надежда, Гаспаро Фальконе держался, не позволял себе слабость, но стоило людям опустить руки, как и он повалился назад, мисс Харпер едва успела его подхватить. Она закричала, растерянная и перепуганная, и хозяина виллы понесли в дом... Джек понимал, что мало чем сможет помочь, а потому, снова спустившись в погреб за трупиком мопса, распорядился, кое-как объясняясь на пальцах, нести его следом, а сам подхватил на руки мертвую женщину.

На полпути к дому они услышали крики и голоса, и вскоре навстречу им появились сеньор Камберини и Агостина де Лука. Оба с безумными лицами, они замерли, глядя на тело на руках Джека.

– Мы слышали... – Договорить молодой человек не сумел: лицо его исказилось, голос прервался, он подался вперед и взял женщину с его рук. – Бьянка, душа моя, боже мой Бьянка! – он отвел от лица ее волосы, заглядывая в глаза. – Бьянка, что происходит? Открой глаза, девочка. – Она оставалась безучастной к его страстным призывам, и Камберини воскликнул: – А где же Пеппино? – Огляделся все тем же безумно-растерянным взглядом и, заметив мертвого пса на руках у слуги, как будто только тогда осознал страшную истину. – Нет, Бьянка, нет... ты не могла... Почему? – Он обнял ее, прижимая к себе, и вместе с невестой осел на дорожку. Рыдая и причитая на родном языке, он, казалось, совершенно лишился рассудка, по крайне мере, Джек прежде не видел такого явного, не контролируемого проявления чувств, и это его поразило. Баюкая тело умершей невесты, молодой человек лил слезы и причитал, а Агостина де Лука, сидя там же, в пыли на дорожке, держала руку сестры и прижимала ее к своей бледной щеке.

В конце концов, все это было слишком для Джека, и он, оставив обоих предаваться безудержной скорби, ретировался в сторону дома, чтобы справиться о здоровье Фальконе.

Чета Мессина, караулившая под дверью хозяйских покоев, встретила Джека объятиями и тем же растерянным выражением на лицах, что и у всех домочадцев Фальконе. Казалось, люди не знали, верить ли в происходящее... Словно случившееся с Бьянкой де Лукой было чьим-то жестоким, но розыгрышем, не больше. Ведь такое не могло случиться взаправду? Не тогда, когда прошлым вечером жизнь казалось наполненной радостью и надеждой. А теперь вдруг померкло и то, и другое...

Это было неправильно.

Невозможно.

– Неужели все правда? – спросила Селесте Мессина. – Бьянка мертва?

– Боюсь, это так.

Женщина только прикрыла ладонями рот.

– Сеньор Камберини знает об этом? А Агостина? – просипела она.

– Они в саду... сильно скорбят...

– Не могу в это поверить. – Она замотала головой, и супруг положил руку ей на плечо.

– Успокойся, родная, мы должны быть сильными ради Гаспаро, – произнес он. И посмотрев Джеку в глаза: – У старика слабое сердце. Нужно молиться, чтобы он это выдержал! Страшно представить, что с ним теперь будет... Но рядом есть ты, его внук, и Гаспаро поправится – я в это верю. В конце концов, надежда – это единственное, что у нас сейчас остается!

Джек кивнул, прекрасно осознавая, что именно в этот момент, когда ему некому помешать, и следовало бы заняться сейфом и диадемой, которую Гатте так жаждал заполучить. Уйти сейчас было бы легче всего, но... Джек не мог этого сделать. Сбежать сейчас – все равно, что добить старого графа. Расписаться в своих подлости и коварстве...

Нет, он не мог поступить так с Фальконе.

Но и Аманда ждала его уже слишком долго...

Он разрывался между любовью и честью.

И не в силах усидеть на одном месте, извинился и направился в свою комнату, сказав, что должен переодеться. Он действительно скинул новые туфли, которые были тесны, и метнулся из угла в угол, ведя внутреннюю борьбу с самим собой, когда внимание парня привлекли крошки на паркетном полу. Едва ли они были здесь прежде... Перевернув туфли подошвами вверх, он увидел прилипшие к ним комочки земли и крошки от хлеба.

Нет, не от хлеба, от излюбленного лакомства Пеппино: бисквитных печений.

Но откуда им взяться на его туфлях?

И Джек сразу же вспомнил, как что-то хрустнуло под подошвами его туфель в винном погребе.

Там, внутри, было печенье...

И дверь – отчего-то незапертой.

А хорошо знавшая об опасности входить в погреб, где бродит вино, сеньорита Бьянка де Лука, против всякого разумения все же спустилась в него... Почему она сделала это?

Не потому ли, что глупый пес побежал в незапертый погреб... А побежал туда потому, что унюхал любимое лакомство? Или это сама Бьянка де Лука пыталась выманить пса любимым печеньем?

Нет, что-то здесь не сходилось. Джек, скорее всего, надумывал лишнее...

И все-таки беспокойство не отпускало.

Он продолжал ломать голову над этой загадкой, когда во дворе прогромыхала карета. Кто бы там ни был, Джек слишком увлекся мыслями о случившемся, чтобы всерьез этим заинтересоваться, а потому, снова обувшись, вышел из комнаты и направился к кухне. По прошлому опыту он четко понял, что прислуга, в данном случае, повар, всегда знает больше других, а потому решил расспросить о печеньях. Когда и в каком количестве Бьянка де Лука... или кто-то другой просил принести ему их... Зацепка была минимальной: как-никак эти бисквиты могли унести с собой прошлым вечером, запасшись ими заранее.