Плач - Сэнсом К. Дж.

— Мне известно, что дела должны храниться в тайне, сэр, — ответил Овертон несколько чопорно. — Всякий джентльмен должен блюсти это правило.

— И никакое другое строже этого. Ты обещаешь?

— Конечно, сэр, — обиженно ответил молодой человек.

— Прекрасно. Тогда пойдем сейчас к собору Святого Павла. Убитый был печатником. Когда я буду задавать людям вопросы, слушай внимательно, и если у тебя возникнут свои вопросы и ты сочтешь их уместными, то можешь тоже задать их. Как вчера с миссис Слэннинг, — добавил я. — Тогда ты хорошо проявил себя.

Николас просиял:

— Я думал, не зашел ли слишком далеко. Не откажется ли она от ваших услуг.

— Да уж, вот была бы трагедия! — сардонически заметил я. — А теперь пошли. — Тут мне пришла в голову новая мысль. — Ты сегодня при мече?

— Да, сэр. — Овертон покраснел. Он любил гулять по улицам с мечом и видел в этом шик.

Я улыбнулся:

— Поскольку твой отец владеет землями, ты считаешься джентльменом, а джентльменам позволено носить на людях меч. Мы можем обратить законы о роскоши в свою пользу. Это может произвести впечатление на тех, с кем мы будем разговаривать.

— Спасибо. — Николас достал свой меч в ножнах из прекрасной кожи с узором в виде виноградных листьев и опоясался им. — Я готов.

Глава 7

По Стрэнду мы дошли до арки Темпл-Бар и вышли через нее на Флит-стрит. Уже миновал полдень, и я был рад, что Тамасин накормила меня. Привычный размашистый шаг Николаса был для меня чересчур скор, и я велел ему идти помедленнее, напомнив, что юристы — люди почтенные и должны ходить степенно. Проходя по мосту Флит-бридж, я задержал дыхание, чтобы не вдыхать поднимающийся от воды смрад. Туда плюхнулась свинья — она бултыхалась в грязи, а ее владелец, стоя по колено в зеленой пузырящейся воде, пытался ее вытащить.

Мы прошли мимо тюрьмы, где, как всегда, заключенные протягивали сквозь прутья руки, прося подаяния, потому что если б никто не давал им на пропитание, они бы умерли с голоду. Мне подумалось об Анне Эскью в Ньюгейтской тюрьме, которой давали деньги фрейлины королевы. Оттуда ее перевели в Тауэр, где пытали, а потом отправили к столбу. Я содрогнулся.

Мы вышли за городскую стену через Ладгейт, и впереди показалось грандиозное здание собора Святого Павла. Его вознесшийся деревянный шпиль маячил в голубом небе на высоте пятисот футов. Николас изумленно взглянул на него.

— В Линкольншире нет таких зданий, а? — сказал я.

— Линкольнский собор тоже прекрасен, но я видел его лишь два раза. Владения моего отца на юге графства, близ Трента. — Когда парень упомянул об отце, я уловил в его голосе сердитую нотку.

За Ладгейтом на улице Боер-роу кипела торговля. Мясник установил прилавок, на котором разложил жилистое зеленоватое мясо. Цены в те дни были столь высоки, что лоточники воздерживались продавать хорошее мясо. Чтобы привлечь покупателей, он поставил на конце прилавка клетку с живым индюком. Люди останавливались посмотреть на необычную птицу из Нового Света, напоминавшую гигантского цыпленка с огромными яркими сережками.

К нам подошел пожилой торговец с подносом только что купленных в типографии памфлетов и хитро посмотрел на нас.

— Купите только что отпечатанные баллады, джентльмены. Полны озорных стихов. «Молочница и табунщик», «Кардиналовы служанки»…

Николас рассмеялся, а я махнул торговцу рукой, чтобы тот убирался.

Другой торговец стоял в дверях своей лавки, держа на плече полную суму хворостин.

— Тонкие розги! — кричал он. — Покупайте свежие лондонские розги! Вымочены в рассоле! Учите послушанию жен и сыновей!

К нам бросилась стайка из семи-восьми ребятишек, оборванных, босых беспризорников, и я заметил у одного из них острый нож.

— Мошенники, — шепнул я Николасу, — они срезают кошельки. Следи за своими деньгами.

— Я их заметил. — Мой спутник уже положил руку на кошелек, а другой схватился за меч.

Мы строго посмотрели на сорванцов, и они, поняв, что мы догадались об их намерениях, пробежали стороной, вместо того чтобы окружить нас. Один из них крикнул:

— Горбатый черт!

— Рыжий конторщик! — добавил другой.

На это Овертон обернулся и сделал шаг в их строну. Я взял его за локоть, а он, качая головой, печально сказал:

— Правильно мне говорили, что Лондон — это бурное море, полное опасных рифов.

— Это верно. Во многих смыслах. Когда я приехал в Лондон, мне тоже пришлось кое-что узнать. Не уверен, что я привык к этому, и порой мечтаю о возвращении в деревню, но все время что-то отвлекает. — Я взглянул на молодого человека: — Одно могу тебе сказать: убитый, как и его друзья, был религиозным радикалом. Насколько я понимаю, у тебя не будет трудностей при общении с такими людьми.

— Я верую, как требует король, — ответил Николас, повторяя формулу тех, кто хочет себя обезопасить, и посмотрел на меня. — В таких вопросах я хочу лишь, чтобы меня не трогали.

— Ну и хорошо, — сказал я. — А теперь свернем сюда, на Аве-Мария-лейн, чтобы сначала встретиться с констеблем.

Аве-Мария-лейн оказалась длинной узкой улочкой с трехэтажными зданиями, кучей лавочек и жилых домов — все с нависающими крышами. Я заметил пару книжных лавок: на столах перед ними были выложены книги, за которыми присматривали приказчики в синих нарядах и с дубинками, чтобы отпугивать воров. Большинство книг предназначались для высшего слоя — латинская классика и французские труды. Но были тут и экземпляры нового труда Томаса Бекона «Христианское состояние супружества», где он побуждал женщин к скромности и послушанию. Будь она подешевле, я бы купил эту книгу Бараку ради шутки — Тамасин запустила бы ее ему в голову. Мне было неприятно, что пришлось притворяться с ним.

— Констебля зовут Эдвард Флетчер, — сказал я Николасу. — Он живет под вывеской с красным драконом. Смотри, вот она. Если его нет дома, попытаемся найти его на службе.

Дверь открыл слуга, сказавший нам, что мастер Флетчер дома. Он провел нас в маленькую гостиную со столом и стульями — там все было завалено бумагами. За столом сидел тощий человек лет пятидесяти в красном камзоле и шапке городского констебля. У него был крайне усталый вид. Я узнал его — это был один из тех, кто накануне носил хворост на костер.

— Дай вам Бог доброго дня, мастер Флетчер, — сказал я.

— И вам того же, сэр, — почтительно проговорил хозяин дома — несомненно, на него произвел впечатление мой наряд. Он встал и поклонился. — Чем могу помочь?

— Я здесь по делу об убийстве Армистеда Грининга, да помилует Господь его душу. Его убили на прошлой неделе. Насколько я знаю, коронер возложил расследование на вас.

— Да, верно, — вздохнул Эдвард.

— Я сержант Мэтью Шардлейк из Линкольнс-Инн. Мой ученик, мастер Овертон. Родители мастера Грининга очень опечалены утратой и попросили меня, с вашего позволения, помочь в расследовании. У меня есть доверенность от них. — Я протянул ему документ.

— Прошу садиться, джентльмены. — Флетчер убрал бумаги с двух стульев и положил их на пол. Когда мы уселись, он с серьезным видом посмотрел на нас. — Вы понимаете, сэр, что если убийца не схвачен в течение первых двух дней и его личность не установлена, шансов найти его очень мало.

— Это мне прекрасно известно. Я участвовал раньше в подобных расследованиях и понимаю, как это трудно. — Я посмотрел на сложенные вокруг бумаги и добавил, сочувственно улыбнувшись: — И знаю, как тяжелы обязанности констебля в наши дни. Расследование запутанного убийства — это, должно быть, лишь дополнительное бремя.

— Истинно так, — печально кивнул Эдвард и, поколебавшись, добавил: — Если вы возьметесь за расследование, я буду только благодарен.

Да, я верно оценил этого человека. Многие лондонские констебли ленивы и продажны, но Флетчер был добросовестен и безнадежно завален делами. И, возможно, он находился под впечатлением от того, что ему пришлось делать вчера.