Интимный дневник гейши - Роулэнд Лора Джо

Рэйко поднесла одну страничку поближе к лампе и стала ее внимательно изучать.

— Язык прост. Каллиграфия не на высоте. И взгляните на все эти исправления. Этого можно ожидать от какой-нибудь простолюдинки, которая научилась читать и писать, но настоящего образования не имеет.

Сано услышал колебание в ее голосе. Прежде Рэйко уверенно делала выводы, и он понял, какие сильные сомнения в своих способностях породило в ней дело «Черного Лотоса». Во время расследования он оспаривал ее убеждения и хотел, чтобы она уступила; однако теперь сожалел об их согласии — ему требовалось независимое мнение. Жаль, что нельзя быть уверенным в подлинности дневника, ведь он и сам сомневался в этом.

— Прочти, пожалуйста, эту страничку вслух, — попросил он Рэйко.

Та подчинилась. Сано слушал, хмурясь — то, что насторожило его при чтении, стало еще более очевидным на слух. Глициния не могла выражаться подобным образом — так ему казалось, хотя он и сам не понимал почему.

Рэйко перестала читать.

— Что такое? — спросила она, с любопытством глядя на Сано.

Тайна все глубже затягивала ее в пучину лжи. Он не мог высказать сомнений по поводу дневника, не признавшись, что знаком с Глицинией. Если же объявит о связи с проституткой, Рэйко, естественно, спросит, почему он не сказал об этом раньше. И если узнает причину сейчас, его неискренность ранит ее сильнее, чем ранила бы честность вначале.

— Жаль, что страницы без обложки, — заметил он. — Ее бы легко узнали люди, видевшие дневник госпожи Глицинии.

У Рэйко на лице мелькнула усмешка, ясно показавшая: она понимает — он сказал не то, что думает, и ей интересно почему. Но Рэйко смолчала. Сано поймал взгляд Хираты. Тот знал об их связи с Глицинией, поскольку Сано рассказал ему все по дороге из Ёсивары в тот первый день. И Сано не сомневался, что главный вассал сохранит тайну даже от Рэйко.

— Я искал обложку, — сказал Хирата, — но мусор собрали и сожгли, а аллею вымели. Если обложка там и была, теперь она утеряна безвозвратно.

— Есть еще один вопрос — почему эти страницы оказались в переулке? — спросил Сано.

— Глициния могла их выбросить, — отозвался Хирата. — Возможно, ей больше не нужен был дневник, поскольку она начинала новую жизнь. Но Глицинии не хотелось, чтобы кто-то узнал о ее заветных мыслях, поэтому она порвала свои записи и выбросила страницы в мусор, когда они с любовником уезжали из «Оварии».

— Но она беглая проститутка, — подала голос Рэйко, — и ей ли не знать, что хозяин станет ее искать. — Владельцы борделей нанимали людей для возврата беглянок и включали стоимость поисков в долг пойманных женщин. Для чего ей оставлять информацию о том, куда она намерена отправиться? Почему она не взяла дневник с собой или не сожгла его?

— Может, она не настолько умна, чтобы додуматься до этого, — предположил Хирата.

— Дневник может оказаться фальшивкой, маскирующей планы любовников, которую она умышленно оставила в переулке, чтобы запутать преследователей, — не успокаивалась Рэйко.

Хирата изо всех сил старался защитить подлинность своей находки.

— Возможно, она полагала, что никто не станет гнаться за ней и искать ее личный дневник.

— Вероятнее всего, никто и не стал бы так стараться, если бы Глициния не оставила в своей комнате мертвого правителя Мицуёси. — И Сано озвучил мысль, которая уже давно не давала ему покоя: — Что, если она не знала о его смерти? Это объяснило бы, почему она так беспечно выбросила страницы дневника… если на самом деле их выбросила. Может, к тому времени, когда закололи правителя Мицуёси, ее уже не было в Ёсиваре? Ведь в дневнике ничто не указывает, что она была свидетельницей убийства.

Сосредоточенное молчание Рэйко и Хираты показало, что они допускают такую вероятность.

Сано взял листки и снова положил на место.

— В этом случае записи для нас бесполезны, даже если они подлинные, поскольку Глициния, если ее найдут, не поможет нам установить убийцу.

В доме было так тихо, что слышалось, как угли в жаровнях рассыпаются в пепел. Огонь в лампах замигал — масло почти выгорело. И все же Сано не оставляла надежда.

— Как бы там ни было, я уверен, что госпожа Глициния имеет какое-то отношение к убийству и располагает сведениями, крайне важными для нашего расследования, — сказал он. — Дневниковые записи могут указать, где ее искать. Исходя из этого, мы одновременно проверим, так ли это.

— Хирата-сан, я хочу, чтобы завтра ты обошел чайные дома в Суруге и лапшевницы в Фукагаве. Кроме того, разошли уведомления по квартальным старостам в Эдо с требованием сообщать обо всех выходцах с Хоккайдо, которые могут появиться в их районе. Я направлю людей на северный тракт для поисков путешествующей парочки — на тот случай, если Глициния и ее любовник уже покинули город.

— Мне выяснять у знакомых дам о тайном возлюбленном Глицинии с Хоккайдо? — спросила Рэйко, расстроившись от того, что не смогла ничего узнать, и надеясь получить еще один шанс.

— Хорошая идея, — одобрил Сано. — Любовник — потенциальный свидетель; его имя и словесный портрет стали бы подспорьем в поисках Глицинии.

Кивнув, Рэйко благодарно улыбнулась.

— Листки мы сохраним в тайне. — Сано нахмурился. — Начальник полиции Хосина тенью ходит за мной, допрашивая тех же людей. Дневник — единственная улика, которая не попадет в его руки. — Он поднялся и мрачно добавил: — Это может оказаться нашей единственной надеждой раскрыть преступление раньше его и до того, как ему удастся сорвать наше расследование.

13

Имение канцлера Янагисавы в замке Эдо располагалось высоко на горе недалеко от дворца. Каменную стену вокруг этой крепости в крепости венчали острые пики, призванные остановить нежданных гостей, а в холодной ясной ночи бодрствовала многочисленная стража, расставленная у ворот, на крышах и вообще по всей территории. Имение представляло собой лабиринт связанных друг с другом строений, где жилища наиболее приближенных вассалов стояли в окружении солдатских казарм. В центре ансамбля находились личные апартаменты канцлера.

Начальник полиции Хосина стоял на пороге спальни. Сквозь рамку дверного проема он видел канцлера, откинувшегося на подушки, его тонкий профиль отчетливо прорисовывался в свете лампы. В шелковом кимоно, штанах и накидке, ниспадающей мягкими складками, он словно сошел с красочного полотна. Глубоко задумавшись, канцлер, казалось, не заметил прихода Хосины. Между тем тот знал, что Янагисава предупрежден «соловьиной дорожкой» — специально сконструированным полом, громко скрипевшим под ногами приближающегося человека. Янагисава знает, чей приход возвестила «дорожка», поскольку Хосина — единственный человек, для которого открыта дверь его спальни.

Однако их отношения после смерти правителя Мицуёси стали натянутыми, и Хосина колебался, стоит ли нарушать размышления Янагисавы.

Канцлер поднес к губам серебряную курительную трубку, вдохнул дым и повернулся к Хосине. Когда их взгляды встретились, сердце Хосины забилось, а душа возликовала, как всегда при встрече с Янагисавой, хотя они вместе уже два года. Но Янагисава казался рассеянным и лишь жестом пригласил Хосину войти.

— Я надеялся увидеть вас раньше. — Хосина прошел в комнату и опустился на колени рядом с Янагисавой.

— У меня были неотложные дела, — ответил канцлер.

Его скрытность уязвила Хосину. Хотя начальник полиции принял правила игры, по которым был полностью подотчетен Янагисаве, в то время как канцлер не обязан давать ему какие-либо объяснения, он с трудом переносил свое подчиненное положение. Его страстная любовь к Янагисаве лишь усилила удар по самолюбию и боль, вызванную прохладным приемом.

Тем не менее, он очень хотел порадовать хозяина.

— Я весь день расследовал убийство и обнаружил очень интересные факты. Министр финансов Нитта указал на хокана по имени Фудзио. К сожалению, Сано добрался до Фудзио раньше меня. Однако он не знает, что моя шпионка — служанка в «Оварии» — видела Фудзио на лестнице непосредственно перед тем, как обнаружили труп. Она придержала эту информацию для меня.