Подземелье призраков Аккермана - Лобусова Ирина

Но король Одессы не был бы королем, если б просто так, незаметно и тихо, без помпы отправился на фронт. Мишка Япончик решил устроить прощальный парад так, чтобы об этом еще долго рассказывали.

С самого утра 20 июля, в воскресенье, жители города занимали места на центральных улицах, зная, что именно по ним в полном парадном облачении пройдет полк Японца. Весть об этом люди Мишки разнесли по всему городу, и не было двора, куда не попало бы это известие.

Уже в 8 утра на Дерибасовской яблоку негде было упасть. Люди стояли плотной стеной — настоящие одесситы никак не могли пропустить такое зрелище. В отличие от всех остальных властей, входящих в город или выходящих из него, пестрое бандитское воинство Мишки Япончика вызывало неподдельный живой интерес — может быть, потому, что полк состоял исключительно из местных. И горожане с самого утра толпились на улицах, не обращая никакого внимания на привычную южную жару.

Вместе с Цилей Таня стояла в самом начале Дерибасовской. Ее зажали со всех сторон — с одной была Циля, в возбуждении вертящая головой направо и налево, с другой — толстый лысый мужик, от которого невыносимо разило пóтом. Таня с ужасом спрашивала себя, сколько еще сможет все это выдержать. Ида отказалась идти, оставшись с ребенком. Она прямо заявила, что с детьми в такой толпе делать нечего, и была абсолютно права.

Но так считали не все, и детские мордашки высовывались со всех сторон — кто прошмыгнул между взрослыми, а кто с интересом глазел на невиданное зрелище на руках у матери или на плечах у отца. Все от мала до велика понимали: в этот день произойдет нечто очень важное, то, о чем потом станут рассказывать долго-долго, и не хотели упустить такой момент.

Все волновались, сплетничали, громко комментировали происходящее. И вот наконец в самом начале Дерибасовской раздалось громогласное: «Идут!.. Идут!..»

Полк Японца был выстроен парадным строем. Люди в толпе вытягивали шеи, поднимались на цыпочки, не обращая никакого внимания на ругань и тычки тех, кто стоял сзади, пытаясь разглядеть все как можно подробней. Грохнули барабаны, звонко ударили медные тарелки, над толпой разлились в воздухе знакомые задорные одесские песни. Так началось парадное шествие полка.

Вот как описывали потом свидетели то, что довелось им увидеть.

Впереди шли два еврейских оркестра с Молдаванки. Люди Япончика специально собирали музыкантов по всему городу. Здесь были трубачи, флейтисты, скрипачи из Оперного театра и нищие скрипачи, побиравшиеся по дворам, убогие шарманщики, крутившие одну и ту же мелодию из расстроенного, старого ящика, с вечно плешивой, тощей обезьянкой на плече, гармонисты из пивнушек Сахалинчика и Слободки, кладбищенские умельцы, зарабатывающие жалобными мелодиями на похоронах: — все они шли рядом, играя военные походные марши и знаменитые песни Молдаванки на одесском языке, без которых была немыслима одесская криминальная жизнь. Одетые в новые вещи, специально выданные им людьми Японца, чисто отмытые в бане и трезвые все до одного, эти музыканты, неповторимое сердце Одессы, выглядели виртуозами из самого настоящего профессионального оркестра, выступая с такой гордостью, словно дебютировали на самой знаменитой мировой сцене.

Звуки знакомых мелодий приводили толпу в восторг. Музыкантам хлопали, подпевали, люди танцевали на месте, и музыка разливалась в воздухе самыми неповторимыми оттенками различных эмоций. И всё это было похоже на что угодно, но только не на поход на войну.

Позади большого оркестра на белом жеребце ехал сам Мишка Япончик, в кожаной фуражке, как у Котовского, в офицерском френче и красных галифе. По бокам, на вороных, следовали его адъютанты, также одетые в парадную офицерскую форму. По правую руку ехал Мейер Зайдер — самый близкий и верный друг. Следом за ними несли огромное знамя полка из тяжелого малинового бархата. Полотнище развернули во всю длину, и несли его сразу шесть человек. На знамени было золотом вышито полное название полка, а также слова: «Непобедимый революционный Одесский железный полк Михаила Японца. Смерть буржуазии!»

За знаменем следовали солдаты полка, пехота — две тысячи одесских бандитов. Все они были вооружены винтовками и маузерами. Их яркое, пестрое обмундирование ничем не напоминало военную форму и просто радовало глаз. Пехотинцы знаменитого полка были одеты в белые брюки навыпуск, матросские тельняшки, малиновые, алые косоворотки, лакированные штиблеты, зеленые чесучовые пиджаки. Головные уборы также были самые разные: лакированные цилиндры, соломенные канотье, фетровые шляпы (некоторые даже с цветком), пестрые платки, завязанные по-пиратски, фетровые широкополые шляпы с большими полями и знаменитые бандитские кепки, неотъемлемая часть лихого образа уличного грабителя. Было видно, что никто им толком так и не объяснил, в чем следует ехать на войну. Воспринимая вступление в полк как веселое, авантюрное приключение, бандиты были не в силах расстаться с любимыми вещами, важной частью их ежедневного образа, или нацепили на себя все самое лучшее, что, по их мнению, символизировало бандитский шик одессита с широкой душой, привыкшего плевавшего на правила и условности. У тех, кто привык видеть строгую форму и железную дисциплину красных отрядов, от удивления раскрывались глаза.

Но были и такие, кто откровенно радовались тому, что, отправляясь на смерть, эти одесские бандиты так и не потеряли своего лица, представ в таком необычном образе.

Воинство Мишки Япончика безмерно собой гордилось. Со всех сторон сыпались шутки, бывшие бандиты вовсю кокетничали с собравшейся поглазеть на них публикой. А их подруги и незнакомые девушки бросали им свежие цветы. Завершал пестрое шествие политический комиссар полка Александр Фельдман.

Он один из всего воинства был одет в строгую форму красных без всяких знаков отличия и недовольно хмурил лицо, догадываясь, сколько нелицеприятных слов выслушает впоследствии от Революционного командования города и не сомневаясь, что руководство большевиков воспримет это парадное шествие полка Мишки Япончика как вызывающую клоунаду.

Сам же Фельдман прекрасно понимал, что это не клоунада, а широкий искренний жест Мишки Япончика и следствие той неповторимой откровенности и гордости, которые когда-то сделали его королем Одессы.

Вечером в парадном концертном зале Одесской консерватории состоялся прощальный банкет. Из зала вынесли обитые бархатом кресла, а вместо них поставили длинные, покрытые белыми скатертями столы. С самого утра лучшие повара Одессы сбились с ног, готовя лучшие блюда. А к консерватории то и дело подъезжали тяжело груженные ящиками фургоны, подвозя в немереных количествах дорогое французское шампанское, водку и шустовский коньяк.

Японец не поскупился. Сумма, потраченная на банкет, вызывала шок и у одесских бандитов, и у большевиков. Но если бандиты от этого еще больше гордились своим предводителем, то у большевиков все это вызывало очень сильное раздражение, которое они были вынуждены в себе подавить. Никто не собирался ссориться с Японцем, чьи люди были необходимы на очень опасном участке фронта.

Вход на банкет был по специальным пригласительным. Тане такой пригласительный вручил Мейер Зайдер — после того, как она пошла в штаб на Новосельского, до конца досмотрев шествие полка. Внутри толпилось просто невероятное количество народа. Перед Таней промелькнул Жорж Белый, но она тут же отошла в сторону, надеясь, что он не заметит ее и не подойдет. Так и произошло.

Ровно в 8 вечера Таня, одетая в длинное вечернее платье из ярко-красного панбархата — из остатков прежней красивой жизни, — подъехала на извозчике к консерватории. От Каретного переулка до этого места было лишь несколько шагов, но она предпочитала «держать фасон». На входе дежурили знающие ее в лицо люди Японца. Но, несмотря на личное знакомство, они все-таки забрали у нее пригласительный — вход на банкет контролировался строго. Затем Таню провели в зал, где уже было достаточно много людей, а воздух был заполнен изысканными, сочными ароматами самой лучшей еды.