Смерть куртизанки - Монтанари Данила Комастри

— У Кризофора было какое-то имущество? — пожелал знать патриций.

— Да совсем немного, — ответила Ариадна. — Дом, небольшое поместье и пара лавочек у главной дороги, которые он сдавал за бесценок…

«Не так уж мало, как племянница и наследница хочет меня заверить», — подумал Аврелий.

— И всё же бронзовая чаша, которой его убили, ценная вещь… — вкрадчиво заметил он.

— Это подарок Фемисты, которая года два назад жила очень даже неплохо, — вставила Ариадна, сверкнув глазами. — Никогда бы не поверила, что она сможет ходить в простой одежде и набирать воду в колодце. Трудно поменять привычки после определённого образа жизни… Мой дядя клялся, что между ними ничего не было, но, известное дело, старики тоже влюбляются. А она хитрая: опустив глаза и прикрыв голову, привлекала внимания даже больше, чем когда ходила полуголой. Потому что, надобно тебе знать, что прежде чем стать философом… — И Ариадна принялась пересказывать бесконечные сплетни, одна страшнее другой. — Вот так, сенатор, Фемиста погубила и Флория Векония. Эх, мужчины, чем они порядочнее, тем быстрее попадаются на уловки разных потаскух!

— А Ничо?

— Фемиста нисколько не нравится ему! — несколько поспешно пояснила Ариадна. — Он считает, что женщины должны выходить замуж и рожать детей, а не заниматься философией. Мне ничего другого и не надо бы в жизни, но этот несчастный, за кого меня хотели выдать, бросил меня, потому что я осталась без приданого, когда моя семья разорилась. Я не жалею о нём… Мои деньги нужны были ему только для шлюх!

— А ты давно здесь живёшь?

— С прошлого года, когда умер мой отец. Дяде как раз нужен был кто-то, кто вёл бы хозяйство. Но скажи мне, неужели ты и вправду сенатор? — спросила она, словно сомневаясь, что такой знатный римлянин угощался её чечевичной похлёбкой. — Даже Кварто Веконий, а он тут, в Геркулануме, считается важной фигурой, никогда в жизни не видел близко ни одного члена сената!

— Ты знакома с ним? — тут же спросил Аврелий.

— К моему несчастью, мы были обручены! — с огорчением воскликнула Ариадна и, уходя, угодливо поклонилась патрицию, полагая, что именно так в Риме принято обращаться с важными господами.

Ничо подошёл к столу осторожно, с опаской поглядывая на Аврелия, словно показывая тем самым, насколько не доверяет ученикам философа, которые внезапно превращаются в магистратов.

— Сколько ты украл у своего господина? — прямо спросил Публий Аврелий, не тратя время на ненужные вступления.

— Две тысячи пятьсот сестерциев, — признался Ничо, даже не пытаясь отрицать. — И Кварто Веконий хочет, чтобы я вернул их ещё и с процентами!

«Опять Веконий! — подумал Аврелий. — Купец так постарался, что в этом доме его ненавидят все. И если бы убитым оказался он, то оставалось бы лишь выбрать, кому это выгоднее всего».

— Горбачусь, как мул, за два сестерция вдень, — продолжал Ничо, — и половину оставляю ему в счёт долга… Таким путём мне и до конца жизни не выплатить его!

— Как управляющий ты хорошо зарабатывал. Что же заставило тебя пойти на воровство? — поинтересовался сенатор, но ответа не получил. — По правде говоря, ты и у учителя устроился очень неплохо: крыша над головой, еды предостаточно, две славные девушки…

— Да какие они славные, ты что! — возмутился последователь Эпикура. — Все женщины — проститутки!

— Все, кроме твоей матери и сестры, не так ли? — уточнил Аврелий.

— Я — сирота и единственный сын, — ответил Ничо, не уловив иронии. — Так или иначе, а Фемиста хуже всех!

— Это почему же?

— Ты ведь хорошо знаешь, что Эпикур возражал не против плотских отношений, а только против любовных страданий, которые могли возникнуть, если девушка с подобным прошлым изменит одному брату с другим, — объяснил ученик.

— И ты хочешь сказать, что она не поддалась искушению? — удивился сенатор.

— Можно и так сказать, — ответил Ничо. — Но главное, эта женщина приносит неудачу, и даже Ариадна её терпеть не может!

Аврелий огорчился. Дом Кризофора, показавшийся ему поначалу оазисом спокойствия, теперь представлялся змеиным гнездом, где давно копившиеся разногласия и вражда взорвались наконец самым страшным образом — убийством.

— Если племяннице учителя невмоготу жить под одной крышей с бывшей танцовщицей, она могла бы попробовать выйти замуж, — заметил Аврелий не без некоторого недовольства. — Она миловидна и к тому же хорошая хозяйка.

Ничо поджал губы.

— О ней тоже болтали всякое, когда была обручена…

— Спорим, что, как только она станет владелицей нескольких доходных лавок у главной дороги, все об этом тотчас забудут, — цинично заметил сенатор.

— Да, в том числе и Кварто Веконий, — согласился Ничо. — Для этого человека нет ничего святого, и он всегда думает лишь о собственной выгоде. Возьми хоть мой случай. Кто угодно другой, обворованный доверенным управляющим, посадил бы его на цепь. А он вместо наказания заставляет меня бесплатно работать на него. И в этом похож на отца…

— На старика, который умер от разрыва сердца? — уточнил Аврелий.

— Не подозревал даже, что у него есть сердце, ещё та акула была! Но на самом деле он очень любил младшего сына, и его уход из дому действительно потряс старика. Конечно же, Флорий действовал по наущению Фемисты: когда мужчина совершает какое-нибудь безумство, за ним непременно стоит женщина! — с горечью заключил Ничо.

— Ты присутствовал при их ссоре?

— Орали как сумасшедшие, все трое. Вдруг Флорий сказал, что готов отказаться от Фемисты, лишь бы перебраться жить в Рим. Старик готов был уступить, но Кварто оказался неумолим…

Выходит, молодой Веконий охотно променял бы большую любовь на квартирку в Риме, понял Аврелий.

— Посыпались оскорбления, Флорий хлопнул дверью и ушёл. Старик, обидевшись, сразу же переписал завещание в пользу старшего сына. Наверное, он передумал бы, если бы Флорий попросил прощения. Но когда он наконец вернулся, то застал отца уже в гробу. По правде говоря, Кварто ни в чём не обвинял его, а предпочёл свалить всю вину на Фемисту.

Ничего странного, заключил сенатор, отпуская Ничо. Переносить ответственность за собственные ошибки на других — обычное дело, и Кварто нашёл под рукой неверную любовницу, которая предпочла ему брата…

В тот же день, прогуливаясь по крытой галерее на вилле, Аврелий обсудил ситуацию со своим секретарём.

— Присядем, патрон, а то у этой галереи не видно конца, — сказал Кастор, опускаясь на мраморную скамью возле большого бассейна.

Аврелий с подозрением осмотрелся. В огромном перистиле ни души. Рабы должны оставаться невидимыми, но обязаны появляться в любую минуту при малейшем знаке господина, в то же время приучены и подслушивать.

— Итак, — заключил секретарь, — оба Векония как-то связаны с женщинами в доме Кризофора и без всяких сожалений готовы поработить Ничо из-за его старого воровства. Кто знает, что толкнуло его на это…

— Нет смысла снова спрашивать, — заметил патриций. — Теперь, когда всем известно, кто я, уже не приходится рассчитывать на откровенные разговоры, поэтому мне нужен шпион. Кастор… что скажешь, если попрошу тебя поухаживать за одной девушкой?

— Гм… — не сразу ответил грек. — Речь, разумеется, не о Фемисте, потому что ты сам уже положил на неё глаз. Выходит, это Ариадна… Чтобы произвести впечатление на эту ворчунью, нужно, конечно, немало смелости и усилий, а значит, потребуются и соответствующие средства. Двадцать сестерциев на подарки, а также твоя чёрная туника и несколько драгоценностей, чтобы я предстал щедрым учеником её бедного дяди, — заключил секретарь.

— Прошу тебя, поосторожней с подарками! — крикнул ему вслед патриций, когда секретарь отправился в гардеробную.

Аврелий прошёл к бельведеру, откуда открывался вид на море, голубоватый силуэт Везувия и берег вдали.

Кроны деревьев, слегка волновавшиеся на лёгком ветру, напомнили ему волосы Фемисты, и сенатор вдруг представил себе, как они выглядели бы на этом ветру распущенными…