Шаги во тьме - Пензенский Александр Михайлович

Пока Свиридов снимал пальто и калоши и поправлял перед зеркалом пробор, Зина умудрилась облачиться в домашнее платье и накрыть в столовой. Запретив мужчинам что-либо обсуждать, Зина быстро приготовила на спиртовке кофе, разлила по чашкам, а после уселась на стул, добавила себе сливок и положила перед собой на тарелку сдобную сайку, всем своим видом показывая, что она не намерена пропускать те самые важности. Александр Павлович вопросительно посмотрел на Маршала, но тот с улыбкой пожал плечами и махнул рукой:

– Чего уж там, рассказывайте. А то мы сейчас снова выслушаем упреки в мужской высокомерности.

Свиридов наклонил голову и решительно отодвинул недопитый кофе.

– Понимаете, какая штука. Мне кажется, что мы не того объявили в розыск. Убитый не может быть Василием Хабановым.

Карусель утренних необъявленных рождественских визитов набирала обороты: сперва Маршал со Свиридовым подняли с постели доктора Кушнира, но кофия не пили и даже не проходили дальше прихожей, оживленным шепотом что-то там обсудили и продолжили свое путешествие уже втроем, а к девяти утра троица уже сидела в домашнем кабинете Владимира Гавриловича Филиппова.

– Вы понимаете, – вещал возбужденно Александр Павлович, – я полдня ходил с ощущением, что что-то упускаю. Что-то важное я вчера услышал, но после отвлекся на этого чертова писаку и забыл. И знаете, когда вспомнил? Вечером калоши стал обувать – и вспомнил! Нога! Ноги, которые в торбе были, – довольно большого размера. Ступни, я имею в виду. Ведь мне не кажется? Я верно помню? – раз, пожалуй, в десятый обратился он к Маршалу с Кушниром.

– Так что с того, голубчик? Я тоже помню, что там вершков десять стопа, не меньше.

– Именно! Но, по словам Коваля, у Хабанова при его росте был очень маленький размер ноги! Трактирщик так и сказал – бабья нога!

Филиппов потер шершавый после ночи подбородок, растерянно посмотрел на коллег:

– Но где же тогда сам Хабанов?

Маршал со Свиридовым переглянулись, и ответил Константин Павлович:

– А что, если с самого начала все было совершенно наоборот? Что, если это Хабанов убил Лебедя?

– А топор? А торбы? – поднялся из-за стола Владимир Гаврилович.

– Все можно объяснить. С торбами вообще просто – у половины лиговских извозчиков торбы от Франца Лебедя. А топор… Я думаю, что изначально именно Лебедь и хотел поквитаться с Хабановым. Убить или просто попугать – уже не так важно. Поругался с женой, схватил топор и побежал. Но вы же помните, днем Хабанов без труда с ним справился. Топор в руках, конечно, аргумент весомый. Но тут же смотря в каких руках. Возможно, в драке Хабанов Лебедя случайно и убил. А потом, когда понял, что если тело найдут, то в первую голову на него и подумают, решил так избавиться от главной улики.

– Что же он тогда от топора с одеждой не избавился?

– Ну, он же все-таки не криминальный гений. Может, не успел, а может, и пожадничал. В Холмушах про кровь на пиджаке никто бы не спросил.

В повисшей тишине оглушительно громко прозвучал телефонный звонок. Владимир Гаврилович поднял трубку, назвался, помолчал с полминуты и дал отбой.

– Похоже, господа, нам нужно чаще собираться у меня. Это совершенно точно идет на пользу расследованию. Звонил Кунцевич. В Ораниенбауме рыбаки вытащили сетью мужскую голову. В торбе.

Альбина Ягелло вздрогнула, поморщилась и открыла глаза. Затуманенным взглядом посмотрела на Маршала, на стоящих за его спиной мужчин, вяло оттолкнула склянку с нюхательной солью.

– Значит, это он? – спросил Константин Павлович.

Девушка медленно кивнула.

За пять минут до этого Филиппов с Маршалом провели ее к доктору в покойницкую, попросили постараться держать себя в руках и предъявили выловленную в Ораниенбауме голову. И Константин Павлович еле успел подхватить обмякшее тело.

– Альбина Войцеховна, я понимаю, что это тяжело, но мы вынуждены подвергнуть вас еще одному испытанию. Посмотрите, пожалуйста, не узнаете ли вы что-нибудь из этих вещей? – Маршал указал на стол, на котором была разложена найденная в конюшне у Хабанова одежда.

Альбина поднялась, дотронулась кончиками пальцев до пальто, пиджака, взяла рубаху, прижала к лицу и зарыдала. Маршал обнял трясущиеся плечи, обернулся через плечо к Филиппову:

– Думаю, опознание можно закончить? Я отвезу ее домой.

Владимир Гаврилович кивнул.

Всю дорогу до квартиры Альбина молчала, отвернувшись и лишь время от времени вытирая варежкой катящиеся слезы. Константин Павлович тоже не старался начать беседу, просто курил да иногда сверялся с часами.

Поднявшись по темной лестнице вместе с девушкой, Маршал хотел было просто подождать, пока та откроет дверь, но Альбина сперва растерянно шарила по карманам в поисках ключа, а после долго не могла попасть в замочную скважину, исступленно тыча мимо. В результате Константин Павлович осторожно вытащил ключ из ледяных пальцев, вставил в замок, провернул и потянул створку.

– Хотите, я побуду с вами немного?

Альбина, ничего не ответив, вошла внутрь, не разуваясь и не сняв полушубка, скрылась в большой комнате. Маршал немного помедлил, но проследовал за ней. Женщина лежала на кровати, свесив ноги в валенках, и глядела в потолок. Единственное, что она сделала, – распустила узел на платке, так что цветастая ткань раскинулась на подушке, будто кусочек летнего луга. С калош мутная вода капала прямо на плетеный половик.

Константин Павлович подошел к окну, выглянул на улицу. День уже перевалил за половину, небо над столицей заволокло, но снег еще держался, не прорывал сизые зобы туч. Маршал раздвинул занавески, впустив в комнату холодный зимний свет. Альбина никак не отреагировала на изменения. Но, когда под Маршалом скрипнул стул, она вздрогнула, села на кровати, сощурилась на гостя, будто пытаясь понять, кто это и что он здесь делает. После молча встала, вышла из комнаты. Было слышно, как она возится за тонкой перегородкой, шуршит чем-то. Вернулась она уже в туго завязанном черном платке.

– Откуда у вас это? – удивленно спросил Маршал.

– В России живем. У каждой бабы в приданом имеется. По первому мужу недолго пришлось поносить, а теперь уж, видать, натаскаюсь.

Константин Павлович поднялся, но Альбина махнула рукой.

– Обождите. Посидите еще немножко. Страшно мне одной чтой-то.

– А дети где?

– У соседки. Сейчас, продохну маленько да пойду за ними.

Она еще раз сходила в коридор, кинула в печку несколько чурбаков, чиркнула спичкой, и через десять минут в квартире потеплело. Потом опять ушла, вернулась с тряпкой, притерла темные лужи у кровати. Маршал понимал, что такими рутинными делами женщина пытается отогнать мысли о свалившейся на ее плечи беде, и просто молча наблюдал. Наконец, снова чем-то погромыхав у печки, Альбина возвратилась в комнату, вымыла руки, сполоснула лицо, долго, до румянца, терла застиранным полотенцем щеки и лоб, а после уселась за стол напротив Маршала.

– Я сегодня все бумаги оформлю, и завтра сможете забрать тело. На похороны деньги есть?

– Ваши не тратила.

Константин Павлович вытащил из бумажника две купюры, положил на стол.

– Вот, берите. Берите-берите. Гордость гордостью, но у вас дети.

Снова помолчали. И снова первым заговорил Маршал:

– Как же вы теперь? Здесь останетесь или к родителям вернетесь?

Альбина горько усмехнулась:

– К родителям… Им бы себя самим прокормить, куда мне еще такую ораву на старые шеи вешать. Отдавали одну – а получат пятерых едоков. Да и ехать на что? Нет уж, будем здесь выживать. Ох, что ж за жизнь-то такая людская тяжкая? У вас, чай, полегше? Али так же? И для чего люди на этот свет нарождаются? Чтоб вот так вот мыкаться? Я ж какая красавица была, вы бы видели. На меня паны оборачивались. Да только не ровня панам оказалась. В полюбовницы звали, а замуж – подвинься, свои панночки есть.

– Что же, вас силой замуж выдали?