Нюансеры (СИ) - Олди Генри Лайон

– Каким макаром Оська богу душу отдаст, того я не знаю. Знаю лишь, что не своей смертью парень умрёт. Убьют его, верней всего, застрелят. Убийцу я тоже не знаю. Вижу смутно, не разглядеть. Ничего, мне хватит. С того света дотянусь, возьму за кадык...

Приживалки тряслись. Языки заледенели.

– В мести моей подмога – Ашот, Лёвка да Любка Радченко. Меня не будет, они возьмутся.

– Врагиня, – напомнила Неонила Прокофьевна. – Любка-то Радченко – врагиня ваша. Возьмётся ли?

Заикина нехорошо засмеялась:

– Врагиня – то ладно, то между нами. А в последней просьбе Любка не откажет. Таких, как мы, мало, мы друг дружке последняя опора. На могилу мою плюнет, а дело сделает. Мне ли в Любке сомневаться, если она за Евлалию со мной в спор вступила?! Короче, Ашот, Лёвка да Любка. Ну, и с вас, куриц, спрос будет...

– Да каков же с нас-то спрос, матушка? С нас он невелик...

– Квартиру эту завещаю я одному человеку. Позже на бумажке всё вам напишу, а то забудете, дуры куропятые! Он приедет, тут поселится. Запоминайте, это важно: должен он тут поселиться и какое-то время пожить. Надо, чтобы здесь ему было хорошо, тепло, уютно. Уразумели?

– Квартиру? А мы ж куда?

– Сказала: не обижу. Моё слово – золото. Поселится в квартире этот человек, будет работать мебелью. Без него месть не сладится, нет. А вы его ублажайте, ходите за ним, как за мной. Нет, лучше! Пылинки с него сдувайте, ясно?! Исполните моё веление, и у вас все наладится. Заживёте мирком да ладком...

– Мирком, – кивала Неонила Прокофьевна. – Ладком. То-то славно будет!

Лицо приживалки коверкали тайные думы. Актриса из неё была скверная: всё наружу, нараспашку, чересчур. Хорошо, что Заикина думала о своём, тревожилась. Иначе приметила бы. А приметив, не простила бы.

* * *

Костюмерная смыкалась коконом, откуда вот-вот должна была выпорхнуть бабочка. Алексеев и Радченко едва ли не касались друг друга коленями. Если их и разделяло что-то, так это камзол на полу.

– Мебель, – повторил Алексеев. – Дверцы.

– Да.

– У всякой мебели открываются дверцы?

– Нет. Надо иметь способности к нюансерству, тогда двери откроются.

– Как у меня?

– Выходит, что так.

– Я мебель. Я живу на квартире. Меня двигают по городу, создавая необходимые мизансцены. Газеты в конторе – это тоже были нюансы?

– Да. Вы – мебель, газеты – бутафория.

– А где-то там гибнет убийца правнука Заикиной?

– Не думаю, что гибнет. Погружается в холодный мир. Теряет удачу, мучится, сходит с ума. Превращается в тварь дрожащую. Заикина не хотела, чтобы он погиб вот так, сразу. Считала это слишком лёгким наказанием. Просила, чтобы шаг за шагом, по этапу, до самых ворот ада. На её месте я бы тоже...

– А если я откажусь работать мебелью? Если уеду сегодня же?!

– Уезжайте. Скатертью дорога!

– Но месть? Ваше обещание Заикиной?!

– Теперь мы обойдёмся и без вас. С вами, не скрою, будет легче, проще, доступней. Но вы были критичны в первые дни. Теперь колесо вертится, мы справимся. А вы что, не желаете зла убийце невинного мальчика? Вору, грабителю?! Подонку мира сего?! Может быть, вы – не просто мебель, а меч Божий? Да вы и так не просто мебель, вы теперь нюансер, один из нас. Скажите, вы отказали бы Заикиной в её предсмертной просьбе?!

Алексеев встал:

– Не знаю. Даже помыслить о таком не могу.

Нет, думал он, стыдясь произнесенной лжи. Нет, я не отказал бы.

В дверях он обернулся:

– Вы правы, Любовь Павловна. Двум режиссёрам нельзя работать над одним спектаклем. Иначе ни тот, ни другой не захочет поставить своё имя на афишу. Нет, в таком подходе нет ничего хорошего.

Глава одиннадцатая. «ДА, КЛЁСТ, ИСТИННАЯ ПРАВДА!»

1

«И это въ лучшей части города!..»

– Кто там?

Голос был женским.

– Добрый вечер. Простите, ради Бога, я к Константину Сергеевичу.

– Я душевно извиняюсь... А кто вы такой будете?

Открывать дверь женщина не спешила.

– Барышников Михаил Николаевич. Я в товариществе служу, Константин Сергеевич у нас директорствует...

Щёлкнуло, лязгнуло, брякнуло. Дверь приоткрылась на пару вершков, удерживаемая крепкой цепочкой. В щели блеснул недоверчивый глаз, упёрся в Мишину грудь. Тусклый свет двух газовых рожков падал на незваного гостя со спины и сбоку – лица толком не разглядеть. Миша мог бы отступить назад, позволив свету упасть на его небритую физиономию, но нарочно не стал этого делать. Хватит с него подозрительных взглядов в «Гранд-Отеле». Пусть лучше женщина слышит, чем видит: в гостинице только проворный язык Клёста и выручил.

Возвращаясь с базара, он припомнил, как фраер упоминал «Гранд-Отель». Мол, хотел там остановиться, да водопровод прорвало, номера затопило. Может, уже починили? Может, бес в свой чёртов «гранд» переехал?

Снедаемый зудом нетерпения, Клёст поспешил в заветный «Гранд-Отель». На ходу он доедал пирожки: откусывал с большой осторожностью, каждый кусок придирчиво рассматривал. Слава богу, тараканы больше не попадались.

Швейцар помедлил, насупил брови, но снизошёл – открыл перед Мишей дверь. Портье за стойкой воззрился на Мишу с таким подозрением, что оно звенело в воздухе, словно рой комаров.

– Желаете номер?

– Нет, не желаю. Мне нужно встретиться с вашим постояльцем.

– Он назначил вам встречу?

– Увы, нет. Но я служу в его товариществе, и у меня к нему важное дело. Уверен, он будет благодарен, если вы меня к нему направите.

– Что же это за постоялец? Генерал Любомиров? Действительный статский советник Мещеряков?

Портье насмешничал и не скрывал этого. Щёки Миши от ярости вспыхнули двумя кострами, пальцы стиснули в кармане рукоятку «француза». «Я Миша Клёст, бью...» Чудом сдержался, и даже голос его не подвёл.

– Увы, я птица иного полёта, – сокрушенно вздохнул он. – Мне нужен Алексеев Константин Сергеевич, из товарищества «Владимир Алексеев».

– А кем вы, если не секрет, служите?

– Торговый агент. Вы должны знать Константина Сергеевича, он говорил, что часто у вас останавливается...

Миша блефовал – и сорвал куш. Лёд в глазах цербера подтаял, но настороженность осталась.

– Да, Константин Сергеевич наш частый гость. И какое у вас к нему дело?

– Говорю же: я торговый агент, договорился о важной сделке. Нужно одобрение начальства, иначе сорвется. Очень вас прошу...

– Что ж вы, сударь, в таком-то виде на деловую встречу заявились?

Портье с осуждением качал головой.

Сбоку от стойки размещалось ростовое зеркало: венецианское стекло в золочёной резной раме. Миша глянул: батюшки-светы! Варнак, каторжанин: небрит, щёки горят, глаза запали... А пальто? А брюки?! У Никифоровны казалось, отчистил, а тут, при ярком свете электрической люстры...

– Простите великодушно, я только с поезда, двое суток на ногах. Ещё карета «Скорой помощи» у базара застряла, – Клёст с покаянным видом развёл руками. – Помогал вытащить, измазался.

Портье заметно смягчился:

– И рад бы проводить вас к Алексееву, но он у нас не проживает.

– Как – не проживает?!

– Увы, скверная коллизия вышла: водопровод прорвало. Константин Сергеевич хотел заселиться, но номеров пригодных не осталось...

Досадуя, что зря потратил драгоценное время, Миша уже развернулся уходить, но его догнал подарок судьбы:

– Он нам адресок свой оставил. На случай, если номер появится. Вам записать?

– Да, конечно! Буду вам премного благодарен!

Портье зашелестел бумажками на конторке, обмакнул в чернильницу ручку с золотым пером.

– Если вас не затруднит, господин агент, передайте Константину Сергеевичу, что номер для него готов. Ждём его с нетерпением.

– Непременно передам!

Сразу по адресу он не пошёл. Сыскал одёжную мастерскую, заказал чистку пальто. Нельзя в таком виде по городу ходить! Верхняя одежда приличная, а вся в грязи. Нехорошо, подозрительно. В глаза бросается. Никак нельзя так ходить!