Призрак Мельпомены - Перселл Лора

Без всякого сомнения, миссис Дайер понимала это, выбирая пьесу. Хотя она отобрала у Лилит все, видеть ее успех ей было по-прежнему невыносимо, даже несмотря на то, что он приносил театру деньги. Интересно, слышала ли она шепот часов, говоривших ей о слабости Лилит?

Мне нужно было снова навестить Лилит. Она, как приставший мотив, постоянно присутствовала где‑то на периферии моего сознания. Шеф больше не мог приезжать к ней, не мог обеспечить ей уход, в котором она сильно нуждалась, и я была единственным человеком, кто за ней приглядывал. Во время моих визитов она сидела как статуя, готовая рассыпаться в прах. Лишь вилявший хвост Эвридики вызывал на ее бледном лице некое подобие улыбки. Теперь она осталась совсем одна… Но мне еще нужно было думать о собственной семье, да и работы до следующего спектакля было хоть отбавляй.

Дверь гостиной открылась, я бросила на стол карандаш и встряхнула затекшей рукой. Вошел Берти. Наши отношения по-прежнему оставались натянутыми с тех пор, как я выставила за дверь Грега. Изменился взгляд Берти, он будто смотрел на меня через призму своего возмущения. Грег заменял в его жизни фигуру отца, человека, который помогал ему смазать синяк или успокаивал после ночного кошмара. Все‑таки Берти был еще мал, и ему было невдомек, что я принесла гораздо бо́льшую жертву, покинув дом ради того, чтобы пойти зарабатывать средства для семьи. Много лет я потратила на то, что до изнеможения работала у Филдингов, где знатные господа обращались со мной как с грязью, только ради того, чтобы отправить свой скромный заработок домой. Но в глазах Берти это выглядело просто долгими годами моего отсутствия. Он не видел, чем мне приходилось заниматься ради него.

– Мне скучно, – пожаловался Берти. Он подошел к столу и пролистал мои наброски, как книжку с картинками. – Что это такое?

– Костюмы. Мы в театре начинаем репетировать «Ромео и Джульетту».

– Уж на эту‑то пьесу ты меня отведешь? – вкрадчиво спросил он.

Я задумалась, вспоминая сценарий. В нем присутствовало множество упоминаний плотских утех, но, возможно, мальчик не смог бы их понять.

– Не знаю, Берт. Там погибает много народу. Ты можешь расстроиться.

– По-настоящему погибает?

– Нет, не по-настоящему. Это все иллюзия.

– Волшебство? – с интересом спросил Берти.

– Не совсем. Просто понарошку. Смотри, когда погибает Джульетта, она использует ненастоящий кинжал. Он не острый. – Я взяла листок бумаги и попыталась нарисовать ему этот предмет реквизита. – В ручке есть пружинка, вот здесь, и когда ты нажимаешь на лезвие, оно прячется обратно в рукоятку. А зрителю кажется, что Джульетта вонзает его себе прямо в грудь. Но на самом деле она просто давит лезвием на пружину.

– Хитро придумано!

Я улыбнулась. Мне было приятно снова рассказать ему о чем‑нибудь интересном.

– Хитро.

– Я бы хотел пойти, – повторил Берти. – Я не буду расстраиваться, раз теперь я знаю про этот трюк. Пожалуйста, Дженни!

– Хорошо… Я подумаю.

– Грег бы мне разрешил.

Я сделала вид, что не услышала.

Мне нужно было самой посмотреть, как обстоят дела в «Меркурии», прежде чем позволять нашему малышу переступать порог театра. После всего, что я там видела, чутье подсказывало мне, что всех, кого я люблю, лучше держать подальше от этого здания. Но, возможно, все же миф окажется правдой. И, может быть, тот факт, что у Лилит больше нет часов, что‑нибудь да изменит?

Несмотря на все свое возмущение и скепсис, где‑то в глубине души я начинала верить наравне со всеми. Я надеялась, что, придя в театр, обнаружу, что Мельпомена исчезла навсегда.

Кто‑то постучал в дверь дома. Берти захромал к окну гостиной и выглянул на улицу.

– Это Грег! Я произнес его имя, и он появился!

Прямо как сам дьявол.

Я бы не открыла ему, но Берти постучал по стеклу, Грег подступил поближе к окну, и я увидела его лицо. Один глаз был фиолетовым и заплыл. Верхняя губа треснула, а в бороде отсутствовали целые клоки.

– Ему больно! Ему больно! Дженни, помоги ему! – Берти сам бросился открывать дверь.

Я медленно, со свинцовой тяжестью в груди пошла за ним. Где‑то в глубине души мне хотелось, чтобы Грегу было больно. И я опасалась, что именно так оно и было.

– Не волнуйся, Берти, все не так плохо, как кажется с виду. – Голос Грега прозвучал как‑то странно и хрипло. Разговаривая с Берти, он заглядывал через порог. – Жить буду. – Он поморщился, но постарался это скрыть, когда Берти прильнул к его заляпанным грязью штанам.

– Что с тобой стряслось?

– Меня ограбили.

Грег поймал мой взгляд. Я знала, что это ложь, отговорка для Берти.

– Мы вызовем полицию! – решительно предложил Берти. – Я могу пойти в участок…

Я не дала ему договорить.

– Ступай наверх, Берти, и побудь у себя в комнате, будь хорошим мальчиком.

– Не буду! Грег ранен, и… – Чувства переполнили его, и он заплакал.

Грег положил руку ему на плечо.

– Все хорошо, малыш. Сделай, как велит сестра. Нам с ней нужно поговорить.

– Но я хочу остаться с тобой!

– Дай мне немного времени просто поговорить с Дженни. Пожалуйста. – Я видела, чего стоит Грегу изображать ради Берти веселость. Он вымученно улыбнулся, и я заметила, что у него не хватает зуба.

Наконец Берти подчинился и затопал наверх. Я отвела Грега на кухню и усадила на стул, а сама принялась отрывать куски ветоши, чтобы сделать впитывающую повязку.

– Это не моя забота перевязывать тебе раны. – Я ожесточенно рвала ткань. – Это должна делать твоя жена. Для чего ты явился сюда в таком виде?

Он издал громкий сиплый вздох.

– Мне сегодня уже и так досталось. И твои оскорбительные выпады мне ни к чему.

Я глянула на его руки. Костяшки пальцев сбиты не были. Если это была драка, то били только его; на него, скорее, напали, застав врасплох.

– Так что же произошло на самом деле?

Грег отвернулся. Губы у него распухли, но мне все равно было заметно, что нижняя дрожит.

– Это, видишь ли, по твоей милости. Потому я и пришел; показать тебе, что ты натворила.

– По моей милости?! – Я отшатнулась от него. – С чего это ты так решил?

– Мне бы дали больше времени, если бы Джорджи вышла на сцену! Если бы ее снова приняли в штат, как это задумывалось, пока вы с Лилит все не испортили… – Он запнулся, захлебнувшись мокротой и кровью.

Я вспомнила слова Оскара о том, что Грег играет в азартные игры. С ним произошло то, что всегда происходит с человеком при наличии у него долгов и отсутствии денег на то, чтобы их заплатить.

– Во что ты ввязался? – Я вздохнула. – Скольким людям ты задолжал?

На какой‑то миг мне показалось, что он не собирается отвечать. Потом он тихо сказал:

– Я думал, это поможет мне продержаться какое‑то время, пока не найду какую‑нибудь работу. И знаешь что? Это помогло. Какое‑то время, пока был там, я всерьез думал, что вернусь домой из Америки с деньгами на операцию Берти и еще кое на что. Но это продлилось недолго. Я слишком долго искушал судьбу. И я запаниковал. Я не понимал, когда нужно было остановиться. Я продолжал думать, что смогу отыграться…

– Карты – игра дураков, Грег. – В детстве он был осторожным, как я, и крепко цеплялся за то, что у нас было. Я не могла себе даже представить, чтобы он проиграл в карты целое состояние, но, похоже, именно это с ним и произошло, когда он вошел в азарт. Еще не таких сгубили собаки, игральные кости или карты. – Сколько денег ты проиграл?

– Об этом не спрашивай.

Я не собиралась давать ему ни пенни. Даже если бы Джорджиана заняла место Лилит, даже если бы у него имелся стабильный доход, на него нельзя было надеяться. Всего лишь миг удачи, и картежник снова за столом рискует еще большим.

– Мне неприятно видеть, что ты страдаешь, Грег, хоть ты этого и заслужил. Я тебя перевяжу. Но это все, что ты от меня получишь. Ты должен взять на себя ответственность за содеянное.

Он умоляюще посмотрел на меня здоровым глазом.