Лабиринт Ванзарова - Чиж Антон

Господин подошел близко, приподнял шапку и вежливо поклонился.

– С праздником, Семен Пантелеевич, – сказал он негромко без заискиваний.

– Благодарствую, Родион Георгиевич, и вас взаимно, – ответил вор, не встав и не отдав поклон. Что ему было непозволительно.

Обух уже имел дело с Ванзаровым. Относился к нему так, как редко заслуживает полицейский. Дружбы между ними быть не могло. Воровской старшина по слухам знал и сам убедился, что чиновник сыска обладает умом ясным, характером стальным и редкой порядочностью: не делает гадостей, подлостей не позволяет, взяток не берет. Он враг, но враг достойный, заслуживающий уважения. С ним нельзя шашни водить, да он и не позволит. Зато следует выказать должное уважение. Не переходя границы. Чтобы у своих сомнения не возникли: уж не ссучился ли Обух, уж не стал ли полиции прислуживать? Надо держаться, как матерый волчище, когда встречает себе подобного по силе и уму.

Повязку с просочившейся кровью на щеке Ванзаров заметил, но спрашивать о ранении значило лезть не в свое дело.

– За покупками пожаловали? – продолжил Обух, не запахнув полушубок. Что-то ему стало жарко. Не к добру такой гость с утра пораньше. – День нынче не базарный, сами знаете…

– Разговор к вам имеется, Семен Пантелеевич.

Ванзаров не называл вора по кличке, показывая, что обращается к нему как к обычному человеку, жителю столицы, члену общества. Только с редкой и опасной профессией. Обуху это нравилось: приятно слышать давно забытое имя-отчество.

– Так ведь праздник, какие дела могут быть нынче.

– Мое дело не может ждать. Вчера начальник сыска провел у вас облаву и среди прочих захватил одного человека…

Обух забыл про боль. Сразу понял, куда зухер [34] клонит и зачем пришел. Непростой предстоит разговор.

Вынув из кармана фотографию, Ванзаров показал ее на вытянутой руке. Чтобы Обуху было виднее в уходящей мгле.

– Это он?

Глаза Обуха не подвели: Корпий. Только в строгом костюме, при галстуке и такой важный, будто начальник. Вор повел головой, будто мается болью, промолчал. Нельзя отвечать на вопросы полицейского сразу, чай не на допросе. А у него в гостях. Тут свои правила, воровские.

– Благодарю, Семен Пантелеевич, – Ванзаров спрятал фотографию. – Позвольте пояснить кое-что. Этот человек пропал примерно два месяца назад. Он врач больницы Святителя Николая Чудотворца на Пряжке… Его зовут Охчинский Константин Владимирович. У него жена и двое детей. Мы перерыли всю столицу, а он все это время скрывался у вас. Простой вопрос: как Охчинский у вас оказался?

Догадка Обуха оправдалась: он давно подозревал, что Корпий настоящий врач, а не знахарь. Уж больно ловко справился с болячками. Но узнать настоящее имя было неприятно: будто родной Корпий стал чужим.

– Говорите: доктор больницы умалишенных?

– Совершенно верно.

– Что же он, с ума сошел?

– Был подвергнут сильному гипнозу, после чего исчез. Вынужден напомнить о своем вопросе…

Обух знал, что Ванзарова не запугаешь и силой не сломаешь. Надо было шустро соображать: может, пригодится помощь зухера, чтобы отомстить? Что тут сомневаться: такой союзник лишним не будет. Зверь уж больно опасный. Старшина встал и предложил отойти от дверей лавки, у которых терлись Мишка с Петькой. Незачем лишние уши. Обух проковылял до ларька под скошенным козырьком, что торчал посередке двора, и оперся на локти, будто торговец.

– Не сам он к нам прибился, привели его.

– Почтовый привел? – спросил Ванзаров.

Вор не удивился: лихой зухер, насквозь видит. Опасный и толковый. Нужный союзник.

– Ваша правда, Филюшка постарался, – ответил он. И рассказал подробности.

В начале ноября Почтовый появился с человеком, который выглядел будто дикий зверек: в одном нижнем белье, сорочке и кальсонах, босоногий, мокрый, продрогший, волосы спутаны. Филипп потребовал согреть бедолагу, накормить, одеть во что придется и держать на рынке. Обух не стал упоминать, что ему было заплачено триста рублей.

– Что требовалось от Охчинского?

Снова чужое имя. Обух невольно поморщился, щека напомнила о себе.

– Что возьмешь с блаженного – живи, радуйся… Добрый человек, мухи не обидит. Целый день сидит, в пустоту глядит… А если кого полечить надо, возьмется и будто во сне вылечит. Наши его полюбили. Корпием назвали. Всегда с уважением относились.

– Когда Почтовый обещал его забрать?

– Кто ж его знает… Филюшка мне не докладывал.

– Наверняка за Корпия было заплачено. Только деньгами убедил помочь?

Нет, у зухера слишком бойкий ум. Не угонишься, надо с ним осторожно.

– Кто ж ему откажет, – ответил Обух, вспомнив ножик у горла.

– Почтовый представился сотрудником охранки? Этим пугал?

Не хотелось Обуху выдать страх, но кто же охранке отказать сможет? У них разговор короткий: раз – и ты уже в крепости.

– Мы документы не спрашиваем, – будто оправдываясь, ответил он. – Нам несложно приютить доброго человека…

– Он бывший филер, выгнан со службы, его описание в розыске в каждом участке столицы, – сказал Ванзаров.

Обух деловито кивнул: дескать, знаем, само собой. Но себя клял последними словами: с его-то нюхом поверил обману. Провели как щенка. Ну ничего…

– Почтовый часто заглядывал?

– Бог миловал, – ответил Обух. – Не являлся с той поры. Все было ладно. Да только вот позавчера чудить начал.

– Внезапно прибыл забрать Корпия?

Вору стало приятно: зухер-то не всеведущий. И то хорошо.

– Девку свою прислал.

– Кто такая?

– Да как бы тебе сказать, Родион Георгиевич… Сначала явилась под видом горничной, человека моего в плечо ранила… Из браунинга. Игрушка крохотная, а бьет крепко. Приказала Корпия в баню сводить, переодеть в хорошую одежду, что в узле принесла. Явилась за ним уже барыней…

– Какой барыней? – спросил Ванзаров, будто к слову, чтобы не выдать интерес.

– Распрекрасной: шубка куничья, шапка-боярка камчатского бобра с перышком и брошкой веснушной [35]. Важная такая, а в муфте браунинг прячет… Не на пролетке явилась, увезла на тройке с лихачом. Думали – все, прощай, Корпий. А она поздно вечером вернулась, вывалила Корпия из саней. Дескать, поживет еще… А тут наутро облава.

– Как представилась?

– Сказала, Сара Бернар, – Обух скривился. – Хоть чернявая, волосы колечками, но не еврейка, уж поверь мне.

Ванзаров поверил. Даже представил черные колечки.

– Куда возила Корпия?

Обух мог соврать, что это ему неведомо. Но, смекнув, выложил подробности: как нарядил Мишку с Петькой филерить, как тройка приехала на Крестовский на дачу, как Корпий вышел другим человеком, гулял по Невскому с дамой под ручку и в миг стал прежним, стоило ей что-то прошептать ему на ухо.

– У вас хорошие филеры, – сказал Ванзаров, раздумывая о чем-то своем. – Наблюдательные… Где дача, точно можете указать?

За неимением карты Обух пересказал, как до нее добраться. Мишка с Петькой перепутать не могли. На этом он посчитал, что достаточно сделал для зухера. Настал черед ответной любезности.

– Просьбишка к вам, Родион Георгиевич, – начал осторожно.

– Хотите, чтобы Корпий вернулся?

Такая прозорливость смутит кого угодно. Только не воровского старшину.

– Конечно, у него семья и детки… Но блаженным он им не нужен… А нам от него большое подспорье… Людям помогает… Может, на месяцок оставите? Сделайте милость на праздник…

– Почтовый выкрал Корпия из участка.

Обух умел различать, когда ему врали. Зухер не врал.

– Да как такое возможно?

– Почтовый показал дежурному старое удостоверение филера. Неопытный чиновник поверил, вывел из общей камеры Охчинского.

С такой новостью Обух не знал, как совладать. Мало того что Корпий исчез, так теперь поди сыщи врага…

– Филипп вам щеку порезал, Семен Пантелеевич? – спросил Ванзаров, рассчитав, что вор не заметит дерзость. Слишком удивлен.