Блуд на крови. Книга первая - Лавров Валентин Викторович

Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 75

Это рассказ о погубленной, разбитой жизни.

НА СЫТНОМ РЫНКЕ

Осень стояла теплой.

Ночью прошла, прошумела, прогремела синими всполохами гроза. К рассвету небо прочи-

стилось. Утро занималось тихим и солнечным.

Через Троицкий, Биржевой, Тучков и другие мосты, тяжело скрипя в осях, на Аптекарский остров тянулись подводы. Золотые дары щедрой осени они везли на Сытный рынок.

Да и то сказать, хороша торговля в канун празднования Рождества Богородицы — 7 сентября! Но богаче других большая лавка под новой, словно на французской галантерии, зеркальной вывеской «Иван Кашин и сын». Продовольственные товары тут самого широкого выбора, самого высшего качества! Не зря обыватели повторяют: «Кашины торгуют без обмана, за то им Бог дает богатство».

Сам Иван Иванович Кашин сейчас в отъезде. Расширяя дело, завел обширную торговлю колониальными товарами в Любани, а в Петербурге всем заправляет его 16-летний сынок Николай. Не по возрасту возмужал, вверх вымахал, в плечах раздался он, да и в торговле силен, умеет дешево купить, вовремя продать.

Вот и сейчас, завидя двух покупательниц, словно к самым близким, ласково обращается он:

— Ежели вам, Фекла Егоровна и Валентина Даниловна, горячее готовить, позвольте рекомендовать вот этот филей парной телятины. Пальчики оближете! Сами бы ели, да вам удружить хочется. Этот филей у нас нарасхват идет по три рубли шестьдесят копеек за пуд, а вам, по хорошему суседству, сорок копеечек сброшу.

Фекла Егоровна, маленькая шустрая женщина, изобразила на сморщенном личике сладкую улыбку:

— Благодарю-с за уважение, только теперича доставьте нам удовольствие ростбифом — фунтика четыре.

— Извольте, вот от этого куска! Мясник, отруби, без прожилок сделай. С вас, сударыни,68 копеечек.

В разговор, наконец, вступает 19-летняя дочка Феклы Егоровны — Валентина:

— Николай Иванович, вы все, поди, только об капитале думаете. А в вашем возрасте и об жизни пора узнавать многое, об разных ее удовольствиях.

Тяжело вздохнул Николай:

— Это вы, Валентина Даниловна, правильно судить можете. А мой папаша меня в строгом положении держит, из дома вечерами никуда не пускает. Навроде арестанта я. Только шутит: «Шевелись, чтобы денежки велись!»

— Родителев, конечно, слухать надо, — резонно заметила Фекла Егоровна. — Но и для пользы организма надо некоторую разгулку делать.

Валентина расхохоталась, обнажив крепкие мелкие зубки:

— Если кто веселья захочет, так за тем в какую подзорную трубу ни смотри — ничего не увидишь. Вашего батюшки сейчас в городе все равно нет, вот приходите после церкви завтра к нам — по суседству. Пообедаем и в лото сыграем.

Покраснел от такого смелого предложения юноша. Без родителей прежде он никогда в гости не ходил. Но виду робкого старается не показывать, отвечает:

— У нас, ведь, лавка завтра до вечера открыта. А в церковь, конечно, мы с матушкой Анной Петровной пойдем. Если обстоятельства позволят, непременно вас навещу. — И повернувшись к колченогому, но сильному старику Федору Морозову, торчавшему случаем в лавке, приказал:

— Доставь купчихам подарочек — из самой Астрахани получили — арбуз.

Удивились приятно гости:

— Ах, какое чудо замечательное — небось, не менее пуда! Премного вам благодарные. Без вас вскрывать его не будем. Только вместе!

При этом Фекла Егоровна добавила:

— А я сейчас же зайду к Анне Петровне и приглашу вас вместе!

Так она и сделала, пересекла базарную площадь и вошла в дом номер 15 по Сабелинской улице. Старик-ветеран Морозов ловко, как игрушку, потащил в дом Чесноковых (фамилия посетительниц) арбуз, положив его в мешок и бойко стуча деревяшкой ноги.

Оставив торговлю на приказчиков, Николай с Валентиной стали прогуливаться возле лавки.

МЕЖ ТОРГОВЫХ РЯДОВ

Ходят молодые люди туда-сюда, ведут разговор деликатный. Все больше Валентина вопросы задает, да глядит так нежно и заботливо, словно матушка на ребеночка:

— Скажите, пожалуйста, Николай Иванович, не скучно ли вы живете? Вы, нам известно, давно к торговле приставлены.

— Уж третий год отцу помогаю, а теперь, за его отъездом, и вовсе всеми делами заправляю. Но коммерции нашей от того урону нету. Батюшка мною весьма довольны.

Помолчали. Девичье сочувствие настроило юношу на откровенный лад. Он продолжил:

— Вы, Валентина Даниловна, знать того не можете, что я есть, наверное, самый несчастный человек на свете. Мой тятенька когда из дома уезжает, приказывает за мной маменьке в оба глаза глядеть, будто я несмышленыш какой и за свои поступки неответственен. Давеча я налил себе за обедом рюмку лафита, у поставщиков из Крыма по шесть рублей за дюжину брали, так матушка на меня уж косится. Я должен этот взгляд понимать, к чему она клонит. Ну и не стал я этот лафит употреблять, кухарка Ольга Козлова выпила и хвалила.

Валентина грустно покачала головой:

— Все это от нашей серости купеческой! Сами старики вовсю распоряжаются своей необузданностью, а нам, молодежи — ни-ни! Мой папаша когда в прошлом годе помер, то я, конечно, вся в горестной тоске изошла, но, лишь вам признаюсь, теперь мне вольготней жить стало. Даже в театрах бываю. А вас отпустят на следующей неделе, оперетта московская приезжает? Мы завтра своего дворника Василия посылаем два билета в партер заказывать. Коли вы изволите нас сопровождать, так мы этому будем весьма рады.

Николай, мотнув головой, желая показать свою взрослую независимость, проговорил:

— Считаю, что маменька не станет мне резонов чинить. Вас если не затруднит, возьмите и для меня кресло.

— И то дело! — обрадовалась Валентина. — Как деньги в торговле зарабатывать, да в лабазах сидеть — мы большие, а как удовольствие получать — не извольте беспокоиться.

И чуть позже, слегка коснувшись ладони Николая, с горьким вздохом добавила:

— И все же, завидую вам, Николай Иванович!

Вы, куда ни кинь, человек свободный, а меня маменька после четвертого класса из гимназии забрала. Внушает мне: «На что нам хошь бы это образование? От него в голове брожение и даже перхоть заводится!» Ей об этом фельдшер Фельдман, дескать, говорил. — И тут же с гордостью добавила: — Зато теперь я на фортепьяно играть учусь! Музыкальный маэстро три раза в неделю приходит. А вы не умеете на фортепьяно действовать? Николай смущенно мотнул головой:

— Нет!

— Это ничего! Вы к нам приходите, я вам сыграю польку «Кокет». А у меня отчаяние на сердце. Вы, Николай Иванович, человек благородный. Если вы поклянетесь, так я вам откроюсь — только никому ни слова.

— Клянусь!

— Маменька меня замуж желает выдать за одного солидного купца. Ведь после смерти батюшки с делами управляться трудно стало. Приказчики себе ужуливают, вот маменька и хочет мужчину над всем капиталом поставить. — И она внимательно и долго смотрела в глаза юноши: — А я… другого уже целый год люблю.

— Это, признайтесь, кто? — заволновался Николай.

Валентина лукаво улыбнулась:

— Вот к нам придете, тогда и откроюсь.

В этот момент, расталкивая локтями покупателей, из-за торгового ряда показалась Фекла Егоровна. Она затараторила:

— Уломала, Николай Иванович, вашу мамашу! Ни в какую не желала. Но я привела ей рассуждения, вот и согласилась. Завтра ждем обоих вас.

КОВАРНЫЕ УЛОВКИ

На другой день, после долгих сборов, отстояв в церкви обедню, мать и сын Кашины направились на Олонецкую улицу.

Анна Петровна ворчала:

— На глупое дело я согласилась, старуха Чесно-кова уговорила. «Осчастливьте, — канючила, — навестите вдову с сиротой.» Вот я и согласилась. А она пьяница, да беспутная… Впрочем, тебе, сыночек, об этом ведать не положено.

Николай хорошо знал, о чем умолчала мать: Фекла Егоровна жила после скоропостижной смерти мужа со своим дворником Василием Ладугиным, здоровым сорокалетним мужиком с лошадинообразной физиономией, изъеденной оспой, часто повторявшим в своем кругу: «Баба — она как конь, любит руку твердую!»

Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 75