Комиссар Его Величества - Кайл Дункан

Я надеялся, что в этот поздний час Юровский будет спать, однако он встретил нас уже в прихожей. Я увидел худощавого мужчину среднего роста с редкими песочного цвета волосами. Он был одет в короткую белую тужурку, вроде тех, какие носят врачи. Юровский мельком взглянул на меня и нахмурился, потом обернулся к Бронару и спросил:

– Это что еще за фокусы?

За плечом комиссара юстиции стояли двое латышей. Вид у них был спокойный, но чувствовалось, что часовые наготове.

– Да вот, привезли кое-что для твоих ребят, – громогласно произнес Бронар.

Не знаю, был ли он на самом деле пьян. Скорее всего притворялся. Но делал это весьма убедительно. Он еще раз рассказал историю о запасах селедки, обнаруженных в гостинице.

– Я сразу подумал, что ребятам Юровского селедка сгодится. И еще кое-что прихватил, гляди! – Он помахал бутылками водки.

Я внимательно наблюдал за Юровским. Очень многое зависело от того, как он отнесется к этому спектаклю. Кажется, все шло неплохо. Морщины на его лице разгладились. Юровский снисходительно улыбнулся.

– Очень любезно с вашей стороны, проходите. – Он гостеприимным жестом показал на дверь.

Мы последовали за Юровским и выложили наши сокровища на стол, заваленный бумагами. Юровский болтал без умолку:

– Надо же, балтийская сельдь! Мои латыши будут в восторге! Как сегодня было жарко! – и так далее, и так далее.

Мне казалось, что я приглашен на чашку чая к своей старой тетушке.

Мы с Бронаром договорились, что при первой же возможности возьмем Юровского на мушку. У каждого из нас имелся пистолет, и, пристроив бочонок на столе, я резко обернулся, сунув руку в карман. Однако в дверях маячили двое часовых с винтовками – я понял, что придется подождать.

Юровский спросил, кивнув на меня:

– Кто это?

– Яковлев.

Выражение лица Юровского изменилось.

– Но ведь его выслали из города!

– Он вернулся из Москвы с личным посланием от товарища Троцкого командарму Берзину, – объяснил Бронар. – Курьер из центра. Но он умеет водить машину, поэтому я решил его немножко поэксплуатировать. Ты как, Яковлев, не против?

– Да мне-то что, – ответил я.

Юровский не сводил с меня испытующего взгляда.

– Значит, вы теперь человек Троцкого? А раньше работали на Свердлова.

– Я не человек Троцкого и не человек Свердлова, товарищ. Я выполняю приказы, делаю то, что мне говорят.

– Кто говорит?

– Партия. Если уж хочешь знать, кого я больше всех уважаю, так это товарища Ленина.

– Так-так, – пробормотал Юровский и потер подбородок, по-прежнему глядя на меня. – Известны ли вам намерения Троцкого относительно Романовых? Когда вы уехали из Москвы?

– Неделю назад. Я слышал, что в Москве собираются устроить суд, чтоб вся Россия видела.

– Это кто придумал – Троцкий?

– А что, вполне в его духе, – ответил я. – Наглядная агитация и пропаганда.

– И процесс состоится?

– Вряд ли. По-моему, никому до этого нет дела, кроме самого товарища Троцкого.

Эта фраза звучит у меня в мозгу уже много лет. Тысячи раз я вдумывался в произнесенные мной слова, пытаясь понять, не было ли в них чего-нибудь настораживающего. Но мне всегда не хватало проницательности. Я и сейчас не понимаю, где допустил ошибку.

Юровский сказал всего лишь:

– Здесь так душно. Каменные стены за день пропитываются солнцем, а ночью нечем дышать. – Он достал из кармана платок и вытер лоб. – Не хотите водочки, товарищи?

На него вновь напал приступ болтливости. Все-таки он определенно был похож на одну из моих тетушек.

– Скажу вам, товарищи, капиталисты умеют устраиваться в этой жизни. В доме есть даже здоровенный холодильник фирмы «Вестингауз». Из самой Америки привезли! Так что у нас тут и лед имеется. Представляете, какая роскошь! Я сегодня собственноручно приготовил лимонад.

Помню, как я улыбнулся, услышав про лимонад. Мои тетушки тоже без конца готовили прохладительные напитки.

– Хотите лимонаду? – спросил Юровский.

– Еще бы.

Он вышел из комнаты и закрыл за собой дверь, оставив часовых в коридоре. Я повернулся к Бронару и прошептал:

– Когда он вернется, приступаем.

Бронар кивнул:

– Да, как только вернется.

Я сунул руку в карман и проверил, легко ли вынимается пистолет. Потом отошел к окну. Сверху донесся топот шагов по деревянному полу. Я подумал, что это, возможно, царские дети – скоро они окажутся на свободе. Долгое время не доносилось ни единого звука, потом вдруг раздался оглушительный треск.

Я взглянул на Бронара и увидел, что тот сосредоточенно прислушивался.

За треском последовали залпы: один, другой, третий. В доме шла пальба! Я бросился к двери и распахнул ее. Коридор был пуст. Оглядевшись по сторонам, я прислушался. Крик, выстрел, звук падающего тела.

С пистолетом в руке я бросился вперед по коридору и оказался у широкой лестницы. Сбежав по ступенькам вниз, распахнул дверь и оказался в просторном квадратном помещении, окутанном клубами порохового дыма. Напротив меня со странной улыбкой на лице стоял Юровский, в руке он держан дымящийся пистолет. Визгливым, безумным голосом он воскликнул:

– Что, лимонадику захотели?

Я, конечно, догадался обо всем еще при звуке первых выстрелов. Толкнув Юровского, я бросился вперед – там еще гремели выстрелы – и увидел слева еще одну комнату. Спиной ко мне стояла шеренга солдат. Раздалось еще несколько выстрелов, и наступила зловещая тишина.

Я услышал стон, потом завершающий выстрел.

Растолкав солдат, я увидел сцену страшного побоища.

Не стану описывать подробностей. Одиннадцать людей, хороших людей, которые были живы всего минуту назад, теперь лежали на полу мертвые. Вне себя от ужаса, я узнал Николая. Царицу, сына, дочерей, и – о Господи! – Мэри, мою прекрасную Мэри, лежавшую в луже собственной крови... Глаза мне застилала ярость и горячие слезы, поэтому из остальных я успел разглядеть лишь лейб-медика Боткина. Еще четверо убитых, очевидно, были членами свиты.

Тут я увидел, что один из латышей наклонился над Мэри... и стал шарить... шарить по ее телу!

Не раздумывая, я всадил пулю ему в затылок и развернулся, решив покончить с Юровским. Этот негодяй должен умереть! Но Юровского в комнате не было. Я бросился к выходу, но дорогу мне загородил Бронар. Ударом ноги он выбил пистолет из моей руки.

Прочие латыши скрутили мне руки и выволокли меня в соседнюю комнату. Там стоял белый как мел Голощекин, держа на мушке Юровского, на лице которого блуждала тошнотворная торжествующая улыбка.

– Убейте его! – завопил я.

Юровский ухмыльнулся и сказал:

– Что, опоздали?

Я бросился на него, но Бронар вновь преградил мне путь. Меня оттащили в сторону, хоть я извивался и сопротивлялся. Один Бронар, по-моему, не утратил здравости суждений.

Он не просто сохранял хладнокровие, он строил новые планы! Когда Бронар заговорил, меня потрясла холодная рассудительность его слов. Француз обращался к Голощекину, который буквально трясся от страха.

– Не все еще потеряно, – сказал Бронар. – Можно даже извлечь из ситуации кое-какие преимущества.

Преимущества! Он говорил о преимуществах, а вся царская семья лежала расстрелянная всего в нескольких метрах. Да, Бронар не растерялся. Он шагнул к Голощекину и со всей силы влепил ему пощечину.

– Думайте, черт вас побери! Слушайте меня, иначе мы погибли!

– Свердлов! – простонал Голощекин.

– Свердлов ничего не узнает! – оборвал его Бронар.

– Каким образом?

– Я объясню. – Бронар обернулся к Юровскому и спросил: – Помните ту шахту на Коптяковской дороге?

Юровский кивнул, по-прежнему улыбаясь.

– Все там – бензин, масло, кислота.

– Количество?

– Достаточное.

Бронар сосредоточенно сощурился. Потом схватил трубку телефона, стоявшего на столе Юровского, и сунул Голощекину.

– Нам нужен еще один грузовик. Живее!

Вид у Бронара был настолько властный, что Голощекин, занимавший куда более высокую должность, не раздумывая повиновался.