Амалия под ударом - Вербинина Валерия

Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 76

Слушая Евгения, Амалия испытывала смешанные чувства. С одной стороны, ей стало неловко, с другой – она была потрясена его рассказом. Ведь и она тоже принадлежала к числу тех людей, кто так легко судил Полонского – и судил, как оказалось, неверно. Он, оказывается, был вовсе не надменным снобом, который не видит дальше своего носа, а глубоко уязвленным человеком. Человеком страдающим, который добровольно надел на себя маску и не заметил, как со временем она стала его лицом. Но, хотя Амалии было искренне жаль своего незадачливого друга, она понимала, что решения своего не переменит. Слишком многое их разделяет. И будет разделять всегда, потому что Амалия, несмотря на все горести, выпавшие на ее долю, неизменно ощущала свою причастность к светлой стороне бытия, а Евгений пришел с темной стороны, и его характер выковали гадливость, страх и отчуждение. Им никогда не понять друг друга – хотя, быть может, он и увлекся ею именно потому, что она была создана совсем иначе, чем он. Кажется, Полонский тоже почувствовал, что никакие его слова не изменят положения, потому что спросил с затаенной горечью в голосе:

– Вы ведь не передумаете?

Амалия только отрицательно покачала головой.

– Ну и глупо, – с ожесточением промолвил Евгений. – Просто глупо. Подумайте только, чего вы себя лишаете. Вы ведь хотите блеска, титула, богатства, я знаю. Все их хотят, никто не желает быть убогим, неродовитым и нищим. Я мог бы дать вам все это, и тем не менее вы меня отвергаете.

Это было уже прямое оскорбление, которого Амалия не могла стерпеть.

– Да, в самом деле, какая потеря… – колюче промолвила она. – Сколько веков известны графы Полонские – пять или, может быть, десять? Как бы не так! – Она соскользнула с качелей и приблизилась вплотную к Евгению. Ее глаза горели, как две злых звезды. – Полонские произошли от певчего, который приглянулся сумасбродной Елизавете Петровне, и она произвела его в графы. А мои предки Браницкие шестьсот лет сражались за свою землю. Мои предки Мейссены происходят от Боэмунда, графа Антиохии, который брал Иерусалим в первом Крестовом походе, и его потомка, тоже Боэмунда, комтура Тевтонского ордена. Где тогда были ваши предки, уважаемый Евгений Петрович? Ловили вшей на печи? – Амалия перевела дыхание. – И кто ж из нас более родовит? Я рвусь к блеску и богатству, значит? Знаете, кто-то из моих предков сказал: «Никто на свете не может дать мне больше того, чем я захочу взять». И я повторю вслед за ними: никто и никогда!

Ее щеки полыхали, лоб горел, душу переполнял гнев – на себя, оттого что прежде ей не случалось испытывать такой ярости, и на Полонского, который эту ярость в ней вызвал. Амалии было стыдно, что она так забылась и позволила чувствам взять над собой верх, но не выговориться она не могла. Евгений выслушал ее со своим обычным ледяным непроницаемым лицом.

– Простите меня, – кротко сказал он, когда Амалия, которую душило негодование, умолкла. – Я не должен был…

Кто-то выступил из тени позади него, и Амалия, к своему немалому облегчению, узнала Дашу, которая несла в руках шаль.

– Отчего ты так долго? – набросилась она на горничную, хотя в глубине души была донельзя рада ее появлению.

– Меня Мария Ивановна задержала, – оправдывалась Даша. – Потеряла свой веер и заставила меня искать.

Ага, значит, Муся догадалась, зачем Евгений вышел в сад. Тоже мне, лучшая подруга!

– Вы сердитесь, барышня? – робко спросила Даша, недоумевая, что же могло такое приключиться с обычно спокойной Амалией Константиновной.

– Нет, – стараясь говорить как можно мягче, ответила девушка. – Знаешь что, тут слишком ветрено. Идем-ка в дом.

И она быстро зашагала вперед по дорожке, даже не набросив на плечи шаль. Даша побежала за ней. Полонский, мгновение помедлив, двинулся следом, держа руки за спиной. Его новые перчатки были скручены и измяты, словно побывали под колесом кареты.

Глава 25

– Вот увидишь, кузен, он сделает ей предложение… – сказала Муся. – Черную даму на красного короля.

Сидя под большим абажуром цвета танго, Мари Орлова и Орест Рокотов раскладывали пасьянс.

– И что? – осведомился Орест, перекладывая даму.

– Семерку пик на червонную восьмерку, – подсказала Муся.

– Я не о том, – отозвался Орест, бессовестно перекладывая трефовую десятку на бубнового валета. – Предположим, Эжен сделает ей предложение. Дальше что?

– Как – что? – изумилась Муся. – Я думаю, для нее это будет очень хорошая партия.

Орест пожал плечами и сбросил червонного туза.

– Если даже он сделает ей предложение, она ему откажет, – заявил он.

– Откуда ты знаешь? – обидчиво возразила Муся. И тут же с увлечением предположила: – Думаешь, Митя ей больше по сердцу? Ну уж нет, иначе бы она мне сказала.

Хлопнула дверь, и в гостиную вошла Амалия.

– Ну, что? – набросилась на нее Муся.

– В саду слишком свежо, – отрывисто объяснила девушка, бросая шаль на диван. – Что это – пасьянс?

Орест вскинул на нее зеленоватые глаза.

– Похоже, что пасьянс застрял, – сказал он беззаботно. – Ни туда, ни сюда.

– Дайте-ка мне попробовать, – вмешалась Амалия. – Так когда мы с тобой едем в Москву? – спросила она у Муси, переворачивая одну из карт.

– Послезавтра. – Муся надула губы. – А как… как Эжен?

– При чем тут Эжен? – осведомилась Амалия делано безразличным тоном. Но, когда она увидела, с каким жадным нетерпением Муся ждет ее ответа, девушку разобрал смех. – Я отказала, Муся, – сказала она уже серьезно.

– Кузен так и говорил! – обиженно воскликнула Муся. И до позднего вечера, когда пришло время ложиться спать, больше не было произнесено ни слова о неудачном сватовстве.

«Мама, конечно, будет ужасно недовольна, – размышляла Амалия, ворочаясь с боку на бок в неудобной кровати. – Графиня Амалия Полонская, не угодно ли… И вдруг я сама, по собственной воле отказываюсь от такого счастья! У меня был бы свой особняк на Английской набережной^[58], свой выезд и дюжина имений, разбросанных по всей России. Дядя Казимир зарыдал бы и назвал меня благодетельницей семьи. Наверное, сам государь прислал бы на нашу свадьбу поздравление. – Она вспомнила, как видела однажды Александра Второго в коляске, окруженной казачьим конвоем. У него было такое усталое лицо. – Но взамен мне пришлось бы постоянно терпеть присутствие Евгения в моей жизни и этот его непроницаемый, какой-то нечеловеческий вид… – Амалия сделала недовольную гримаску, за которую строгая Аделаида Станиславовна наверняка бы ее выбранила, ибо от гримас на лицах хорошеньких барышень случаются преждевременные морщины, отчего эти барышни быстро перестают быть хорошенькими. – Нет, все-таки я правильно поступила, что сразу же отказала графу. Но если все было сделано правильно, – тотчас же спросила она себя, – что же тогда меня грызет?»

Действительно, какая-то смутная мысль, затесавшаяся в подсознание, не давала девушке покоя. Это была даже не мысль, а ощущение, какое-то неясное предчувствие. И от него веяло тревогой.

«А все из-за того, что мне наговорил противный Евгений Полонский, – в сердцах решила Амалия. – Сначала его мать заявила, что я бесприданница и у меня нет ни гроша за душой, а потом он… нет, он даже превзошел ее, надо отдать ему должное. Но что же мне делать? Конечно, я бы хотела быть богатой, но… чтобы ни от кого не зависеть. Унизительнее этой зависимости нет ничего на свете. Но ради денег переступать через себя… я так не могу. Вот если бы на месте Евгения оказался кто-нибудь другой… тогда, может быть… Но что толку думать об этом!»

И с такой мыслью она уснула.

* * *

На другой день Амалия пробудилась довольно поздно, что не удивительно, учитывая, что полночи она провела в нелегких размышлениях. К своему стыду, завтрак барышня Тамарина тоже проспала.

На зов колокольчика явилась верная Даша. Она помогла госпоже одеться и причесаться, попутно рассказывая, как идут дела в Ясеневе. Урожай груш нынче небывалый, никак не могут собрать. В главной оранжерее распустились какие-то диковинные цветы. Но ни груши, ни цветы Амалию не интересовали.

Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 76