Блуд на крови. Книга первая - Лавров Валентин Викторович

Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 75

— Вот это правильно! — обрадовался поддержке Янкель. — Вы, Клеопатра Митрофановна, сами мать. Вы очень заботливы. Скажите, умоляю, как здоровье вашего сыночка? Прошлый раз ему было очень худо.

Доктор Буцке печально покачал головой:

— Это просто счастье, что вы, Владимир Семенович, — доктор посмотрел на мужа Клеопатры, — вовремя позвали меня. У него и впрямь состояние было крайне тяжелое. Он метался, имел блуждающий взор и сильные позывы на рвоту. От Кости разило камфарой. Ни в коем случае нельзя давать детям это средство.

Клеопатра в отчаянии прижала руки к груди:

— Да не давали мы Косте камфары, я уже говорила вам! Это лекарство мы даже в доме не держим. — Любящая мать смахнула с глаз слезы. — Мы так с мужем страдали! Если что-нибудь случилось бы с нашим мальчиком, с нашим ангелочком, мы не пережили бы такого удара! — Клеопатра тяжело вздохнула, перевела дыхание и произнесла: — Впрочем, друзья, хватит на сегодня о плохом. Милости прошу — к столу! Чем богаты, тем и рады.

Ротмистр обратился к Янкелю:

— А где ваша милая супруга? Почему вы сегодня один?

— Так на следующей неделе у нас Пасха! Лия начала готовиться к ней. Надо хорошо встретить большой праздник, согласно закона наших предков.

…Гости размещались за столом, и никто не обратил на эти слова особого внимания. О них вспомнили неделю спустя. В день еврейской Пасхи в доме ротмистра стряслась непоправимая беда.

ТРЕВОГА

Все последние дни стояла непогода. С неба валил мокрый тяжелый снег, дороги стали непролазными. Но в канун еврейской Пасхи, пришедшейся на 25 марта, западный ветер сменился на северный. Ударил морозец, сковал колчи дорог.

Шкляревский, позавтракав, принялся за газеты. Вдруг за окном послышался неясный, с каждым мгновением усиливающийся, говор. На крыльце застучали торопливые шаги, дверь распахнулась и в комнату ввалился Шпилькин — тенор и пристав. За ним, постаревшая лет на десять, двигалась с зареванным лицом Клеопатра. Шатаясь, она сделала два шага и тяжело рухнула в ноги Шкляревского:

— Ой, погибель моя пришла! Моего ненаглядного Костеньку, мое солнышко ясное, злодеи убили!…

Следователь недоуменно отшатнулся:

— Как убили? Кто убил?

Шпилькин зачем-то вдруг вытянулся по-военному:

— Позвольте доложить! Убийство ребенка жидами. Ритуал такой. Для ихней Пасхи. Помните, Александр Андреевич, Янкель прошлой субботой, на вечере у Клеопатры Митрофановны, грозил: «Отпразднуем согласно закона предков!» Вот, отродье, и празднуют!

Шкляревский попросил:

— Я ничего не понимаю, расскажите, пожалуйста, по порядку. Да и вы, Клеопатра Митрофановна, подымитесь с пола, садитесь в это кресло. Вот вам вода, попейте, успокойтесь. Так что же случилось? И почему под моими окнами собралась разъяренная толпа? Что хотят эти люди? И еще вопрос: где ваш муж?

Давясь слезами, безутешно всхлипывая, несчастная мать начала свою печальную повесть:

— Мой муж еще в понедельник уехал в Тамбов. Должен был вернуться 23 марта, то-есть позавчера. Но я получила от него телеграмму: «Буду 26-го». Впрочем, к делу это не относится. Все произошло вчера в час вечерний. На небосводе уже звезды зажглись, а я со своим Костей пошла на прогулку моциона ради. На дворе хорошо так, безветренно, легкий морозец. Малыш крепко спит… — Клеопатра не справилась с чувствами, вновь разрыдалась. Шкляревский дал ей испить воды.

Несколько успокоившись, женщина смущенно улыбнулась:

— Простите, Александр Андреевич, нервы ни к черту стали! Значит, малыш крепко спит, а в это время сестры Федоровы идут, на всю улицу разговор ведут. Я им говорю: «Бабоньки, сделайте одолжение, говорите тише, а то ребеночка моего разбудите!» Так я гуляла минут сорок, встретила еще кучера Морозова с женой, с ними тоже покалякала. Морозов меня еще спросил: «Как богатырь, растет?» «Растет!» — ответила и пеленочку откинула, мордашку спящего Кости показала.

Вдруг я вспомнила, что забыла заслонку печную закрыть. «Ну, думаю, теперь все тепло наружу уйдет! Задвинуть скорее следует». Положила я Костю на скамеечку, помните, возле наших ворот стоит? Побежала скорее в дом, все сделала. Вернулась минуты через две-три. Глянула — в глазах потемнело: нет Кости! Я туда-сюда — как сквозь землю провалился. Стала в дома стучать, по соседним улицам бегать. Думаю: кто-нибудь взял моего малыша поиграться. Все руки об ставни обстучала, по сей момент болят — нет ни у кого! Да еще ругаются: «Мы спим, чего тревожишь от сна!».

Женщина надолго замолчала, погруженная в тяжелые, безысходные думы. Шкляревский с нетерпением тронул ее локоть:

— Ну, так что же дальше? Продолжайте.

— Дальше? Дальше все плохо. Подумала-подумала я, решила: «Утро вечера мудренее!» — и пошла домой. Вдруг тот, кто взял мальчика, принесет его? Так всю ночь прождала напрасно, никто не пришел. Утром вышла во двор, а через ограду, помните, дом Янкеля. Уже светло, а у него по непонятной причине ставни закрыты. «Подозрительно это!» — подумала. Задами прокралась к дому, сквозь щель в ставне внутрь заглянула, и ужас меня объял! Вижу Савелия Соломоновича. Стоит он в каком-то непонятном, странном наряде: весь в белом, вроде как бы фланелевое одеяло на себя накинул. В руках держит длинный нож. Подходит к столу, а там долбленое корытце, а корытце — младенец голый, белобрысенький. Я… я… — расказчица забормотала что-то невнятное и повалилась без сознания на пол.

— Дайте скорее нашатыря! — забеспокоился Шпилькин. — Несчастная мать, сколько ей досталось горя! Такое не всякий переживет.

…Минут через пять Клеопатра немного пришла в себя, продолжила рассказ:

— Я увидала, как этот проклятый Янкель поднял за ножку малыша, в котором я узнала своего Костю. Размахнулся — и по самую рукоять ему в грудь нож вонзил. Кровь струей брызнула… Хочу крикнуть — не могу, горло спазма перехватила. Стала кулаком в ставню долбить — евреи свет задули, дверь, понятно, не открывают. Побежала я на улицу, кричу: «Люди добрые, помогите!» Навстречу мне — господин Шпилькин. Все как на духу ему рассказала. Народ наш сельский стал вокруг нас собираться, сочувствуют мне, желают с убийцами разобраться.

— Я не допустил самосуда! — авторитетно сказал Шпилькин. — Вызвал полицейский наряд, всех Янкелей — пять человек их — арестовал и посадил в подвал своего дома. Полицейские их надежно охраняют.

— Труп ребенка куда дели?

— Я его не обнаружил. Видимо, Янкель куда-то спрятал мертвеца. Время для этого у него было, а забор довольно глухой, с улицы не все разглядишь. Впрочем…

— Что «впрочем»? — Шкляревский поднял бровь.

— Вчера вечером я стал свидетелем того, как Янкель тащил ребенка Клеопатры Митрофанов-ны…

— Что же вы молчите? — удивился Шкляревский.

— Я не молчу, — с легкой обидой произнес Шпилькин, — я излагаю по порядку. Вчера в поздние сумерки я проходил мимо дома Янкеля. Вдруг в вечерней тишине услыхал странные звуки, шорохи крадущегося человека. Я прильнул к забору. Вижу: наш добрый Савелий Соломонович проник в лаз ограды, отделяющей его землю от жилья ротмистра. В руках у него какой-то предмет, что-то вроде большой куклы. Вчера, вы помните, была лунная светлая ночь — вот я и разглядел все в подробностях. «Надо же, — подумалось мне, — Янкель оказался воришкой, что-то умыкнул у соседки, с которой дружит… Нехорошо!»

— Почему не задержали тогда же Янкеля?

— Так если б знать, что он чужого ребенка несет!

— Но арестовав сегодня семью Янкелей, вы нарушили, Шпилькин, закон! И еще обыск делали…

— Вовсе обыск я не делал! Так, посмотрел в доме — поверхностно. А что касается задержания… Знаете, Александр Андреевич, чем крепче жид сидит, тем для провославных спокойней.

— Эти афоризмы вы оставьте для своего семейного круга. Лучше объясните: с какой целью вы привели под мои окна эту шумящую толпу?

— Я привел? — изумился пристав. — Он сами, по велению сердца. Требуют правосудия.

Громадная толпа все более густела, уже запруживая улицу на все видимое из окна пространство. Все явственнее доносился стон глухих голосов.

Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 75