Я, Мона Лиза - Калогридис Джинн
Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 112
— Вот как? Ваша матушка говорила с вами о Савонароле?
— Я знаю, это звучит очень странно. Но… Я верю тому, что она сказала. Думаю, именно это и поможет свергнуть Савонаролу. Скорее всего, он умрет.
Леонардо оцепенел, внимательно слушая меня.
— А что-нибудь еще она говорила о фра Джироламо?
— Думаю, она имела в виду именно его, когда произнесла: «Пламя поглотит его, отрезав от тела руки и ноги, и те провалятся прямо в ад! Его свергнут пятеро обезглавленных!»
Его следующие слова повергли меня в изумление.
— Значит, так тому и быть. Он погибнет в огне. И эти казни помогут его уничтожить. Мы будем ждать этой минуты, и готовиться к ней.
— Так вы верите мне! — воскликнула я.
— Я верю вашей матушке.
Я так долго смотрела на него, что он потупился и произнес с неожиданной нежностью:
— Я ведь вам рассказывал, что видел вашу матушку один раз, когда она носила вас под сердцем.
— Да.
— Она сказала, что ждет дочь. И попросила нарисовать ваш портрет. — Он запнулся. — Именно тогда я подарил ей медальон, отлитый в память о Джулиано, и попросил отдать вам как талисман.
Мне вдруг захотелось разрыдаться. Я робко дотронулась до руки художника.
Синьория отчаянно пыталась вернуть Савонароле любовь народа. Приоры заказали в честь фра Джироламо медаль, на одной стороне которой был выбит устрашающий профиль, а на другой рука, висящая в воздухе, замахивалась мечом под надписью «Ессе gladius Domini super terram cito et velociter» [23]. Более того, они уговорили презреть папский приказ, запрещавший ему проповедовать. И вот однажды Франческо объявил, что мы с ним вместе едем послушать речь проповедника. Отцу нездоровилось, и он предпочел остаться дома.
Приоры решили, что самое подходящее место для возвращения Савонаролы за кафедру — это собор, способный вместить огромную толпу; но когда мы с Франческо вошли в Дуомо, я с испугом обнаружила, что он и наполовину не был заполнен. Оказалось, не все были готовы рискнуть и панически боялись быть отлученными от церкви разгневанным Папой.
Решение Франческо посетить эту проповедь пробудило во мне любопытство. После казни пятерых «серых» он настораживался, если речь заходила о Савонароле. Он больше не похвалялся успехами «плакс» и не отзывался горячо о пророке, а когда Агриппина однажды случайно недружелюбно обмолвилась о монахе, он не сказал ни слова. Но наше присутствие на этой проповеди, бросавшей вызов Папе, было демонстрацией его самой горячей поддержки. Или скорее желанием Франческо проконтролировать своего глашатая и то, как реагирует на него публика.
В тот день в соборе никто не плакал, не стенал; горожане смотрели серьезно и настороженно, а когда Савонарола взобрался на аналой, все выжидательно притихли.
Вид фра Джироламо не радовал глаз. Последние несколько месяцев он постился и совсем исхудал, темные глаза провалились в глазницы и лихорадочно блестели. Он вцепился в края кафедры и уставился на толпу; всем свои видом он являл такое страдание, такое отчаяние, что, если бы не поделился им, мог бы сойти с ума. Его дыхание было тяжелым и прерывистым, и мне с моего места было видно, как вздымается его грудь.
Когда монах, наконец, заговорил, я вздрогнула, так как успела позабыть, какой пронзительный и скрипучий у него голос.
Начал он нарочито униженным тоном:
— Господи, как возросло число моих мучителей. Как много их теперь восстает против меня.
Он наклонил голову и целую минуту молчал, не в силах продолжать. Наконец заговорил вновь:
— Я всего лишь инструмент в руках Всевышнего. Я не ищу ни славы, ни известности. Я молил Господа, чтобы он позволил мне вести простую жизнь монаха, дать обет молчания и никогда не подниматься на кафедру. Те из вас, кто упрекает меня, те, кто твердит, что мне не следовало бы в последнее время отходить от политических дел, — разве вы не понимаете, что я держусь в стороне из осознания своей ничтожности, а вовсе не из-за жестокости? Это не я занес топор, не я… Он крепко зажмурился. Всевышний, позволь мне сомкнуть очи и оставить свой пост! Позволь мне насладиться молчанием! Но… Господь не слышит меня. Он не позволит мне отдыхать!
Монах с шумом вздохнул, словно всхлипнул.
— Господь не позволит мне отдыхать. Он повелевает, чтобы я сказал свое слово против всемогущих мира сего, без страха возмездия.
Франческо, сидевший рядом, напрягся.
— Разве я не уважаю папство? — вопрошал фра Джироламо. — Нет! Его учредил сам Всевышний. Ибо разве не сказал Иисус: «…и на сем камне Я создам церковь Мою»? [24] И действительно, все примерные христиане должны чтить Папу и законы церкви. Но любой проповедник, как и любой понтифик, — всего лишь инструмент в руках Всевышнего, а не идол, которому следует поклоняться. А проповедник, который позволяет себе безмолвствовать, больше не может оставаться таким инструментом… Точно так и Папа, который попирает законы Божьи, — это сломанный инструмент, бесполезный. Если душа его нечестива, если он отказывается слушать, то, как Господу его использовать? Никак! И поэтому добропорядочные христиане должны различать законы Божьи и человеческие. Александр — сломанный инструмент, а то, что он отлучил меня от церкви, и есть ересь. Вы, которые пришли сюда сегодня, сознаете это в своих сердцах. А те, кто остался дома, опасаясь Папы, те трусы, и Господь их покарает.
Я взглянула искоса на мужа. Взгляд Франческо, устремленный вперед, был холоден. В соборе стояла непривычная тишина, и слова Савонаролы отдавались эхом от высокого свода.
Проповедник вздохнул и скорбно покачал головой.
— Я пытаюсь хорошо отзываться о его святейшестве, но, когда прихожу сюда, в это святое место, я вынужден говорить правду. Я должен поделиться тем, что мне сказал сам Господь, а слова его были: «Джироламо, если ты будешь, проклят на земле, то тысячу раз будешь благословлен на небесах».
Проповедник воздел руки к небу и заулыбался, словно в эту самую секунду слушал Господа, а потом воскликнул:
— Всевышний! Если я когда-нибудь попрошу прощения, чтобы избежать отлучения от церкви, пошли меня прямиком в ад!
По толпе прихожан прокатился рокот. У каждого, кто слушал проповедника, вырвался возглас возмущения. У Франческо тоже.
Монах смиренно опустил голову, а когда снова взглянул на свою паству, то заговорил рассудительно и мягко:
— Но как мне ответить моим критикам, которые утверждают, что я не говорил со Всевышним? Сейчас я вам отвечу. Господь в своей безграничной мудрости вскоре подаст нам знак, и тогда они навеки умолкнут. Я не желаю обременять Господа… Но если меня вынудят, я подарю Флоренции чудо.
Пока мы шли к экипажу, Франческо был задумчив и рассеян. Когда я заговорила с ним, он, поглощенный своими мыслями, поднял взгляд и в первую секунду, как мне показалось, даже не узнал меня.
— Савонароле необходимо чудо, — сказала я уважительно. — Будем надеяться, что Господь дарует ему чудо в самом скором времени.
Муж пытливо посмотрел на меня, но ничего не ответил.
«Будь проклят Асканио Сфорца и его брат Лодовико! И будь проклято письмо проповедника правителям! Оно попало в руки одному из агентов Лодовико, и кардинал Асканио тут же передал его прямо в руки Папы. Наше влияние на синьорию не может длиться вечно. Даже „плаксы“ и те раскололись теперь на две группировки. Если монах и впредь будетупорствовать, как Вы говорите, то Папа неминуемо наложит запрет на Флоренцию.
Я пытался решить проблему с его святейшеством точно так, как с Пико. Но Александр слишком хитер и держит вокруг себя слишком много охраны. Нельзя надеяться, что нам удастся сместить его с помощью какого-нибудь сочувствующего нашим целям. У проповедника осталось слишком мало времени, а мое время еще не пришло. Я больше не могу рассчитывать на папские войска, в синьории у меня пока мало друзей. Но я ни за что не откажусь от своих планов! Еще не все потеряно. Дайте этому проповеднику его чудо.
23
«Се меч Господень на Землю призываю, и скоро» — эти слова Савонарола часто использовал в своих проповедях.
24
Мф. 16, 18.
Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 112
Похожие книги на "Я, Мона Лиза", Калогридис Джинн
Калогридис Джинн читать все книги автора по порядку
Калогридис Джинн - все книги автора в одном месте читать по порядку полные версии на сайте онлайн библиотеки mir-knigi.info.