Убийца, мой приятель (сборник) - Дойл Артур Игнатиус Конан

– Вы служили в линейном полку, сэр, не правда ли? – почтительно спросил сержант.

– В линейном?! – презрительно воскликнул старик. – Никогда в жизни не носил кивера. Я гвардеец – вот кто я. Я служил в Третьем гвардейском полку, том самом, который теперь называют Шотландской гвардией. Господи! Они все уже умерли, все до одного, начиная с полковника Бинга и кончая последним мальчиком-барабанщиком, и остался только я один. Я здесь, тогда как должен быть там. Но это не моя вина, я готов встать в строй, как только придёт приказ.

– Всем нам придётся быть там, – отвечал сержант. – Не хотите ли отведать моего табаку, сэр, – прибавил он, протягивая старику кисет из тюленьей кожи.

Старый Брюстер вытащил из своего кармана почерневшую глиняную трубку и начал набивать её табаком сержанта, как вдруг трубка выскользнула у него из рук и, упав на пол, разбилась вдребезги. Губы старика задрожали, нос сморщился, и он разразился продолжительными беспомощными рыданиями.

– Я разбил свою трубку! – жалобно воскликнул он.

– Перестаньте, дядя, перестаньте, – говорила Нора, наклоняясь над ним и гладя его по волосам, точно маленького ребёнка. – Это пустяки. Мы достанем другую трубку.

– Успокойтесь, сэр, – сказал сержант. – Не сделаете ли вы мне честь принять от меня вот эту деревянную трубку с янтарным мундштуком? Я буду очень рад, если вы возьмёте её.

– Чёрт возьми! – воскликнул старик, улыбаясь сквозь слёзы. – Это превосходная трубка. Посмотрите на мою новую трубку, Нора. Бьюсь об заклад, что у Джорджа никогда не было такой трубки. Вы принесли сюда свою винтовку, сержант?

– Да, сэр, я зашёл к вам, возвращаясь со стрельбы.

– Дайте мне подержать её. Господи! Когда держишь в руках ружьё, чувствуешь себя так, точно опять стал молодым. Ах, чёрт возьми, я сломал ваше ружьё пополам!..

– Это ничего, сэр! – воскликнул артиллерист со смехом. – Вы нажали на рычаг и открыли казённую часть. Вы знаете, конечно, что мы заряжаем их оттуда.

– Заряжаете его не с того конца? Удивительно! И без шомпола! Я слышал об этом, но мне не верилось. Ах, им не сравниться со старыми ружьями! Когда дойдёт до дела – помяните моё слово, – вернутся опять к старым ружьям.

– Клянусь вам, сэр, – горячо воскликнул сержант, – перемены не помешали бы в Южной Африке! В сегодняшней утренней газете я прочёл, что правительство уступило этим бурам. Между солдатами идут горячие разговоры по этому поводу.

– Эх, эх, – ворчал старый Брюстер. – Чёрт побери! Этого не могло бы быть при герцоге. Герцог сказал бы им своё мнение.

– Да, уж он бы сказал, сэр! – воскликнул сержант. – Пошли нам Бог побольше таких, как он. Но я засиделся у вас. Я зайду к вам опять и, если вы позволите, приведу с собой товарищей, так как каждый из них почтёт для себя за честь поговорить с вами.

Итак, ещё раз поклонившись ветерану и улыбнувшись Норе, дюжий артиллерист ушёл, оставив после себя воспоминание о своём голубом мундире и жёлтом галуне. Но едва прошло несколько дней, как он пришёл снова; мало-помалу он сделался постоянным посетителем Арсенального проспекта. Он приводил с собой других, и скоро на паломничество к дяде Брюстеру во всём гарнизоне смотрели как на своего рода долг для каждого солдата. Артиллеристы и сапёры, пехотинцы и драгуны входили, кланяясь, в маленькую гостиную, гремя саблями и звеня шпорами, тяжело ступая длинными ногами по грубому мохнатому ковру и вытаскивая из кармана свёрток курительного или нюхательного табака, который они приносили как знак своего уважения.

Была страшно холодная зима, и снег лежал на земле шесть недель подряд, так что Норе стоило большого труда поддерживать жизнь в этом измождённом теле. Были дни, когда старик впадал в слабоумие, и тогда он не говорил ни слова, и только в часы, когда он привык получать пищу, заявлял о своём голоде нечленораздельным криком. Но когда опять наступила тёплая погода и зелёные почки стали лопаться на деревьях, кровь оттаяла в его жилах, и он даже стал садиться на крылечке и греться под яркими солнечными лучами.

– Это укрепляет меня, – сказал он однажды утром, греясь на майском солнце. – Только трудно отгонять мух. Они становятся назойливыми в такую погоду и жестоко кусают меня.

– Я буду отгонять их от вас, дядя, – сказала Нора.

– Э, что за чудесная погода! Солнечный свет заставляет меня думать о небесном сиянии. Почитайте мне Библию, моя милая. Я нахожу, что это удивительно успокаивает.

– Что вам прочесть из неё, дядя?

– Прочтите мне про войны.

– Про войны?

– Да, придерживайся войн. Почитай-ка мне из Ветхого Завета. Он мне больше по вкусу. Когда приходит пастор, он читает другое, а мне подавай Иисуса Навина или никого. Хорошие солдаты были эти израильтяне, чудесные солдаты.

– Но, дядя, – возразила Нора, – на том свете уже не будет войн.

– Нет, будут, милая.

– Но нет же, дядя.

Старый капрал сердито стукнул палкой об пол:

– Говорю вам, что будут, милая. Я спрашивал пастора.

– Что же он сказал?

– Он сказал, что там будет последняя битва. Он даже назвал её. Битва при Арм… арм…

– Армагеддон.

– Да, так её и назвал пастор. Я думаю, что Третий гвардейский полк будет там. И герцог… Герцог скажет своё слово.

В это время, поглядывая на номера домов, по улице проходил пожилой господин с седыми бакенбардами. Увидев старика, он направился прямо к нему.

– Добрый день, – сказал он, – не вы ли Грегори Брюстер?

– Так точно, я, – ответил ветеран.

– Вы, как я думаю, тот самый Брюстер, который значится в списках Шотландского гвардейского полка как участник битвы при Ватерлоо.

– Тот самый, сэр; хотя мы называли его тогда Третьим гвардейским. Это был прекрасный полк, и ему не хватает только меня, чтобы быть в полном составе.

– Полноте, полноте, им ещё долго придётся ждать вас, – сказал джентльмен. – Но я полковник Шотландского гвардейского полка и хотел бы поговорить с вами.

Старый Грегори мгновенно поднялся на ноги и приложил руку к своей шапочке из кроличьей шкурки.

– Господи помилуй! – воскликнул он. – Это удивительно! Только подумать!

– Не войти ли лучше джентльмену к нам в дом? – предложила из-за двери практичная Нора.

– Конечно, сэр, конечно, входите, если смею просить вас об этом.

В своём волнении он забыл взять палку и потому, сделав несколько шагов, зашатался и упал бы, если бы полковник и Нора моментально не подхватили его под руки с обеих сторон.

– Успокойтесь, не надо волноваться, – сказал полковник, подводя его к креслу.

– Благодарю вас, сэр; я чуть не отправился на тот свет. Но, господи, ведь я едва верю своим глазам! Подумать только: вы, полковой командир, сидите у меня, капрала фланговой роты. Чёрт возьми, как всё меняется на свете!

– Но мы все в Лондоне гордимся вами, – сказал полковник. – Итак, вы действительно один из храбрецов, удержавших Гугумон.

Полковник посмотрел на его костлявые, дрожащие руки, с огромными опухшими суставами, на его исхудалую шею и сгорбленную спину. Неужели это в самом деле был последний из той кучки героев? Затем он посмотрел на пузырьки, наполовину наполненные лекарствами, на голубые бутылки с мазью, на все отталкивающие подробности комнаты больного. «Наверное, было бы лучше, погибни он под горящими балками бельгийской фермы», – подумалось полковнику.

– Надеюсь, что вы чувствуете себя хорошо и ни в чём не нуждаетесь? – заметил он после паузы.

– Благодарю вас, сэр. Меня ужасно беспокоит мой кашель… ужасно беспокоит. Вы не можете себе представить, как трудно мне отхаркивать мокроту. И мне постоянно хочется есть. Я зябну, когда мне долго не дают есть. А мухи! Я слишком слаб, чтобы справиться с ними.

– А как ваша память? – спросил полковник.

– О, память у меня в порядке. Верите ли, сэр, я могу вам назвать по имени каждого из солдат фланговой роты капитана Гольдена.

– А битва? Вы помните её?

– Ещё бы! Каждый раз, как закрываю глаза, я как бы снова переживаю её во всех подробностях. Вы не поверите, сэр, до чего ясно она представляется мне. Вот линия наших войск – от бутылки с болеутоляющим до табакерки. Вы смотрите? Теперь пусть коробочка с пилюлями направо будет Гугумон, где находились мы, а напёрсток Норы – Лаэ-Сент. Здесь были все наши пушки, а вон там, позади, резервы и бельгийцы. Ах, эти бельгийцы! – Он яростно плюнул в огонь. – Затем, там, где лежит моя трубка, находились французы, а выше, куда я положил свой кисет с табаком, – пруссаки, подходившие к нам с левого фланга. Чёрт возьми! Красивое было зрелище, когда они начали палить из пушек.