Фелипе протянул Фалькону нераспечатанные письма в пакете для улик. Санитары сбивали краску с потолка, пока не нашли железную балку, начали укреплять блок. Фалькон унес письма, чтобы прочесть адресованное ему в гостиной. Феррера не нашла мобильного телефона. Фалькон отправил ее опросить соседей и узнать, что делал Ортега последние двадцать четыре часа, и распечатал письмо.
Инспектору ФАЛЬКОНУ, лично
27 июля 2002
Дорогой Хавьер, думаю, ты уже понял, что я выбрал именно тебя. Сожалею, если это тебя огорчило. Ты профессионал и, как я говорил, нравишься мне, поэтому я хочу, чтобы ты был первым зрителем последней сцены заключительного акта.
Если вдруг есть какие-то сомнения или шустрый грабитель оказался быстрее полицейских и опошлил мою трагедию, я хочу заверить, что сам лишил себя жизни. Это не спонтанное решение. К нему подтолкнули конечно же не последние события, это просто кульминация. Я дошел до конца пути: это тупик и невозможно вернуться назад и сделать все, что я должен был сделать.
Причины, по которым я покончу с собой, одинаковы для всех самоубийц. Я слаб и эгоистичен. Я пренебрегал собственным сыном. Я снедаем тщеславием, и это наложило отпечаток на жизнь моей семьи, на личные отношения. Результат — одиночество. Мой сын в тюрьме. Родные от меня устали. Общество отвергло меня. Работа не ладится. А тщеславию нужны зрители, если ты не знаешь. Жизнь в вакууме стала невыносимой. Мне больше некого играть, а значит, я — никто.
Может показаться абсурдным, что с моей славой и моим достатком я выбрал такой конец. Чувствую, что вот-вот пущусь в долгие и бессвязные пояснения, но это был бы просто голос «Торре Муга». Прости, Хавьер, за доставленные неудобства. Отдай, пожалуйста, письмо моему сыну Себастьяну. Надеюсь, ты сможешь ему помочь там, где я с таким треском провалился.
Con un abrazo. [152]
Пабло Ортега.
P.S. Я так и не показал тебе свою коллекцию. Прошу, полюбуйся ею, когда будет время.
P.P.S. Сообщи, пожалуйста, моему брату Игнасио. Его телефон есть в записной книжке, она лежит на кухонном столе.
Фалькон перечитывал письмо, когда услышал звук электрической лебедки. Он встал в дверях и смотрел, как поднимали грязное распухшее тело Ортеги. Санитар в маске оттянул труп от дыры в полу и опустил на бетон. Большой плоский камень был примотан к груди, второй — засунут в синие шорты. Фалькон позвал судебного медика, попросил Фелипе сделать еще несколько снимков и пошел к Алисии Агуадо, чтобы прочитать ей письмо.
— Не думаю, что Пабло был так пьян, как хочет показать, — сказала Алисия, внимательно выслушав Фалькона.
— В комнате три пустые бутылки из-под вина.
— Я думаю, напился он после того, как написал оба письма, — заметила она. — Ортега отрицает, что самоубийство как-то связано с «последними событиями», — это важно. Он признался, что виноват, но так и не объяснил, в чем именно. Видимо, считает, что в расследовании все раскроется, и не может этого вынести.
— Единственные «события», о которых я знаю, — это смерть Рафаэля Веги и мое желание помочь его сыну.
Кристина Феррера вернулась, поговорив с соседями, которых смогла застать, выяснила, что вчера утром Ортега выгуливал собак, дважды уезжал на машине, в одиннадцать и в пять часов дня, оба раза часа на полтора.
— Как ты думаешь, зачем гулять с собаками, если собираешься их убить? — спросил Фалькон у Ферреры.
— Похоже, привычка, — ответила она. — Сосед в то же время гулял со своей собакой. Даже приговоренного к смерти кормят и выводят на прогулку.
— Их убийство — проявление эгоизма и тщеславия, которые он сам признал. Собаки были частью его самого, только он был способен их любить, — объяснила Алисия Агуадо. — Хавьер, вчера утром вы с ним виделись, прежде чем он уехал. О чем вы тогда говорили? — перешла она на «вы» в присутствии его подчиненных.
— Меня интересовали его отношения с Рафаэлем Вегой, как он с ним познакомился, кто их представил друг другу, может быть, Рауль Хименес, знал ли он еще кого-нибудь из их окружения. Когда я показал ему фотографию, на которой он беседует на приеме у Рафаэля Веги с какими-то людьми, Ортега занервничал. И еще я говорил о деле его сына. Потом ушел, но… А… Еще Пабло рассказал сон, который часто видел, вот потом я ушел, но забыл кое о чем спросить, вернулся и увидел его на коленях в саду — он плакал.
Алисия Агуадо спросила, что именно снилось Ортеге, и Фалькон рассказал: Пабло часто видел себя в поле с израненными руками.
— Я читала отчет о вашей первой встрече, — сказала Феррера. — Он представлялся мне совсем другим.
— Да, в нем было больше актерства. Большая часть разговора — это спектакль, — согласился Фалькон. — Вчера он выглядел более серьезным. Да и я иначе с ним разговаривал.
— Хавьер, в чем вы себя вините? — спросила Агуадо.
— Не хочу пока об этом говорить, мне самому не все ясно, — сказал он. — Нужно подумать.
Хорхе позвал Фалькона обсудить место преступления. Они были убеждены, что это самоубийство. Повсюду отпечатки пальцев только Ортеги. Хуан Ромеро спросил мнение судебного медика.
— Время смерти — приблизительно три часа ночи. Причина — утопление. Единственный след у него на лбу, вероятно, получен, когда он упал в пролом. Предварительный осмотр показал, что он покончил с собой.
Дежурный судебный следователь Ромеро подписал документ на вывоз трупа. Фалькон сказал, что сообщит ближайшему родственнику, как просил покойный. Санитары вынесли тело и трупы собак. Хорхе и Фелипе уехали. Фалькон попросил Ферреру в понедельник заняться звонками Ортеги и отпустил. Он пошел на кухню, нашел записную книжку и позвонил на мобильный Игнасио Ортеге, телефон был выключен. Тогда он сказал Ромеро, что не стоит сообщать журналистам о смерти Ортеги, пока не известят брата.
Машины двинулись к проспекту Канзас-сити. Один патрульный остался присматривать за домом, потому что слухи о смерти Ортеги могли привлечь любопытствующих. Фалькон предложил Алисии Агуадо отвезти ее домой, но ей не терпелось ознакомиться с описью коллекции, упомянутой Ортегой в письме.
Коллекция, которую Ортега перенес в гостиную, когда прорвало канализацию, была расставлена в углу комнаты: маленькие предметы — на столах, фигурки побольше — на полу, а картины прислонены к стенам. К антикварному столику в гостиной был приклеен список всех предметов с датами покупки и ценами. Фалькон просмотрел восемнадцать пунктов списка и дошел до картины Франсиско Фалькона, которую видел во время первого визита.
— Интересно, — сказал он. — Ортега купил картину Франсиско Фалькона пятнадцатого мая две тысячи первого, то есть уже после скандала. И приобрел он ее за четверть миллиона песет.
— Зачем их продавали?
— У Франсиско был долг около двух миллионов, — объяснил Фалькон. — Кстати, его картины — выгодное вложение денег, сейчас они снова растут в цене. После разоблачения коллекционеры старались избавиться от его полотен. Но теперь постмодернистская толпа снова пытается ответить на вопрос: «Что есть подлинное искусство?» Эти охотники за дурной славой взвинтили цены.
— Значит, он знал Франсиско Фалькона, но купил только одну картину после его разоблачения, — заметила Агуадо. — Это кое о чем говорит.
Он рассказал ей про Пикассо, как Ортега использовал его рисунок для проверки знакомых, которым показывал коллекцию.
— Прочитай весь список, — попросила она. — Я остановлю, если понадобятся подробности.
— Две африканские резные фигурки мальчиков с копьями из черного дерева, Берег Слоновой Кости. Одна маска, Заир, — начал он.
— Хавьер, опиши маску, — прервала Алисия. — Актеры — эксперты по части масок.
— Шестьдесят сантиметров в длину, двадцать в ширину. Рыжие волосы, узкие глаза, длинный нос. В рот вместо зубов вделаны кусочки кости и осколки зеркала. Жутковатая штука, но прекрасно сделана. Куплена в Нью-Йорке в шестьдесят шестом за девятьсот пятьдесят долларов.
