Наконец все было готово. В кухне ждали своей очереди два столика с угощением для почетных гостей, а на огромном столе в ряд возвышались два десятка подносов с едой для остальных.
Тут же находилась Харуё, бледная, с отекшим лицом, потухшими глазами.
– Ты плохо выглядишь. Отдохни! Поручи остальную работу Осиме. А тебе лучше уйти в дальние комнаты и прилечь.
– Нет, не могу. Потерплю еще чуть-чуть… Тацуя-сан, ты не мог бы пригласить гостей к столу?
– Конечно.
Я пошел было в гостиную, но меня задержала Норико.
– Тацуя-сан! – Окликнув меня, она смущенно опустила глаза.
Норико впервые заговорила со мной, и я улыбнулся ей, слегка досадуя, что я понадобился не очаровательному молоденькому созданию, а хилому, выросшему вдали от солнечных лучей цветочку. Сегодня, правда, Норико выглядела лучше, чем обычно.
– О, Норико-сан! Я чем-нибудь могу быть полезным вам?
– Настоятельница монастыря Кэйсеин… Она хотела бы…
– Спасибо, Норико-сан. А где она сейчас?
– Пойдемте. – Норико повела меня в переднюю. Монахиня Байко уже собиралась уходить.
– Как, вы уходите? Мы приготовили угощение, как раз собираемся разносить…
– Уже поздно. И потом, старенькая я… Пойду!
– Тацуя-сан! – прошептала Норико. – Велите отнести настоятельнице ее поднос с угощением.
– Да, конечно. Госпожа настоятельница, мы доставим вам угощение прямо в монастырь.
– Спасибо. – В знак благодарности она склонила голову, а потом, оглянувшись, тихо сказала мне на ухо: – Тацуя-сан, зайдите ко мне как-нибудь. Я хочу вам рассказать кое-что для вас очень важное.
Я в буквальном смысле остолбенел. Монахиня Байко снова огляделась и продолжила:
– Обязательно зайдите. Причем один, без сопровождающих. Когда мы встретились у могил Богов Света, я хотела поговорить с вами, но вы были с молодой барыней из Западного дома… Не забудьте, ладно? О том, что я собираюсь вам сообщить, известно только мне и настоятелю храма Мароодзи. Если сможете, приходите завтра. Буду ждать. – Она еще раз со значением взглянула на меня, поклонилась и вышла из дома.
Ошарашенный, я долго не мог сдвинуться с места, а когда пришел наконец в себя, кинулся к двери, чтобы получше расспросить монахиню. Но она уже исчезла.
Стоявшая позади меня Норико спросила: – Что сказала вам Байко-сама? – В ее взгляде сквозило наивное удивление.
– Ничего особенного, – ответил я и, достав из кармана носовой платок, вытер выступивший на лбу пот.
Непонятно… Совсем ничего не понятно…
Я пошел к гостям. На почетных местах уже сидели первосвященник храма Рэнкоодзи господин Кодзэн и послушник из храма Мароодзи господин Эйсэн, место слева от них предназначалось мне, рядом расположились Коумэ-сама и Котакэ-сама, близ них должна была сидеть Харуё, но пока ее место пустовало, далее сидели дядя Куно с женой и старшим сыном.
Напротив них устроились староста деревни, глава Западного дома Сокити Номура и его супруга, за ними Мияко Мори, затем приятной наружности человек лет сорока пяти, светлокожий, с красивыми усами – это был эвакуировавшийся в эту деревню врач Сюхэй Араи, которого я видел впервые.
По слухам, он приехал из Осаки, но говорил на безупречном эдосском диалекте [27]. Увидев его, я понял, что не случайно этот доктор отодвинул на задний план своего коллегу Куно Цунэми. Сегодня он вскрывал труп усопшего брата, и бабушки Коумэ и Котакэ настоятельно приглашали его прийти на поминки. За доктором Араи сидела бабушка по матери, и Кэнкити, который, как оказалось, доводился мне дядей. Были там еще два незнакомых мне человека; нас познакомили, но их имена не удержались в моей памяти.
Я зашел на кухню и попросил отнести поднос с угощением настоятельнице монастыря Кэйсеин.
– Так ведь она ушла! Сделаем так: я велю служанкам позже доставить угощение ей в монастырь, – сказала Харуё. – Тацуя-сан, я прошу прощения, но придется тебе отнести гостям один поднос, вернее, столик с едой.
– Хорошо. Который?
– Вот стоят два столика с угощением. Возьми любой из них. Второй я сама понесу. А ты отнесешь столик и садись на свое место.
– Перед кем его поставить?
– Не имеет значения, они одинаковы.
И мы с Харуё, взяв по столику, направились в гостиную.
– Осима, тебе придется разнести все остальные подносы. Я тоже останусь с гостями.
– Слушаюсь, Харуё-сан.
Мы вошли в гостиную, я поставил столик с едой перед настоятелем храма Рэнкоодзи господином Кодзэном, Харуё свой – перед господином Эйсэном из храма Мароодзи. Оба священника склонили головы в знак благодарности и приподняли рукава своих одеяний, готовясь приняться за еду.
Пока мы занимали свои места, Осима с другими служанками принесли остальные подносы, после чего расставили на столе бутылочки с саке. Поминки начались.
– Извините за скромное угощение… Пожалуйста, не стесняйтесь, ешьте, – обратился я к гостям,
Господа Кодзэн и Эйсэн, слегка склонившись в поклоне, приподняли малюсенькие чашечки с саке.
При словах «настоятель, преподобный Кодзэн» представляешь себе солидного человека, в действительности же господин Кодзэн напоминал скорее студента: он был худощав, небольшого роста, в очках с толстыми линзами, на вид не старше тридцати; лишь одежда выдавала в нем священника. Послушник храма Мароодзи Эйсэн, напротив, производил впечатление человека солидного и многоопытного. Ему было не менее пятидесяти, он был сед, тоже носил сильные очки, обе щеки пересекали глубокие вертикальные морщины.
Описывая поминки по своему старшему брату, логично было бы пересказать воспоминания гостей о нем. Но по причине, которую читатель поймет чуть позже, объектом дальнейшего повествования будет исключительно священник Кодзэн.
Несмотря на все старания старосты деревни и Западного барина Сокити Номуры женить его, Кодзэн все еще оставался холостяком. Разговоры о женитьбе смущали его, он краснел, как вареный осьминог, и непрерывно вытирал пот со лба. Мияко с удовольствием подтрунивала над ним, из-за чего Кодзэн еще сильнее обливался потом, а сидящие вокруг весело хохотали. А описывать то, что произошло через несколько минут, мне до сих пор мешает дрожь в руках…
Ни Кодзэн, ни Эйсэн не отличались пристрастием к спиртному. Выпив по одной чашечке, они перевернули их [28], взяли палочки и приступили к еде. Другие гости последовали их примеру. Осима с помощницами еле успевала подносить рис.
И вдруг посреди обычного в таких ситуациях гула послышались крики:
– А-а! Что!! Что со мной?!!
Я вскинул голову и увидел, что послушник Эйсэн из храма Мароодзи поддерживает совсем обессилевшего Кодзэна. Выронив палочки для еды, одной рукой Кодзэн опирался о татами, а другой хватался за горло и грудь:
– Ох!.. Тяже… Тяжело!.. Воды!.. Дайте… воды… Несколько человек бросились на кухню, остальные в ужасе привстали.
– Что с вами, Кодзэн-сан? Держитесь! Скоро вам будет лучше! – раздавались возгласы.
Староста приблизился к Кодзэну, внимательно вглядываясь в его лицо. И тут Кодзэн, вцепившись ногтями в татами, рухнул и забился в конвульсиях:
– Грудь… Тяжело…
Кровавая слюна брызнула на поднос с едой. Кто-то вскрикнул, часть гостей столпилась вокруг Кодзэна, некоторые выбежали из гостиной. Такова была картина третьего убийства.
