Он поехал в район Сан-Бернардо, постукивая по рулю от нетерпения и думая, что между ним и Консуэло ничего не кончено. Она так просто не ускользнет. Пока еще можно поговорить, разубедить. Поднимаясь к Карлосу Васкесу, Фалькон поймал свое отражение в зеркале лифта: в лице читалась безумная решимость.
— Я хочу поговорить с русскими, — сказал Фалькон, входя в кабинет Васкеса. — Как вы думаете, сможете это устроить?
— Сомневаюсь.
— Почему?
— Вряд ли им есть что сказать вам, старшему инспектору отдела по расследованию убийств.
— Можете пригласить их сюда, скажем, по делам стройки, а я мог бы прийти на встречу.
— Это невозможно.
— Уговорите их, сеньор Васкес.
— «Вега Конструксьонс» больше не принимает участия в этом строительстве. У них нет причин со мной встречаться, — сказал Васкес. — Они продали здания.
— Продали?
— Они владельцы, имели право.
— Вам не кажется, сеньор Васкес, что с учетом их запутанной связи с вашим покойным клиентом было бы разумно поставить нас в известность?
— Мне было велено не сообщать никому.
— И вы считаете, что мы не заслуживали весточки?
— В обычных обстоятельствах я бы вам сказал, — ответил Васкес, сжав руки так, что побелели костяшки.
— А что такого необычного в данных обстоятельствах?
Васкес открыл ящик стола и достал конверт.
— На Рождество я купил детям собаку. Щенка. Они поехали отдыхать на побережье и взяли его с собой, — сказал Васкес. — В конце прошлой недели дети позвонили сказать, что собака пропала. Они плакали. В понедельник утром я получил посылку из Марбельи, там была собачья лапа и этот конверт.
Фалькон вытряхнул содержимое: фотография счастливой семьи Васкеса на пляже. На обороте написано: «Они следующие».
— Что скажете, инспектор?
Фалькон вернулся в управление. Он вспомнил, что с воскресенья угроз от русских не поступало, и теперь знал почему. Они закончили то, что собирались сделать. Отмежевались от строительства Веги, а расследование его дела теперь официально закрыто. И самое большое их преступление — убийство любимца детей.
Рамирес и Феррера молча сидели в кабинете.
— В чем дело? — спросил Фалькон. — Разве вы не должны быть в лаборатории с Фелипе и Хорхе?
— У них приказ работать за закрытыми дверями и обсуждать результаты только с комиссаром Элвирой, — ответил Рамирес.
— Анализ волосков на лезвии бритвы готов?
— Им нельзя ничего нам сообщать.
— А что с поджигателями?
— Пока у нас, — сказал Рамирес. — Не знаем, надолго ли. Пока тебя не было, я позвонил Элвире спросить, не стоит ли взять с них письменные показания. Он сказал: ничего не делать. В этом я большой мастер. Так что мы сидим и ничего не делаем.
— Звонки были?
— Лобо хочет тебя видеть, Алисия Агуадо хочет знать, не сможешь ли ты вечером отвезти ее в тюрьму.
— Значит, еще не все кончено, Хосе Луис.
Фалькон позвонил Алисии Агуадо и договорился забрать ее, после этого поднялся в приемную Лобо. Лобо не заставил себя ждать, на сей раз он был спокоен. Они сели, глядя друг на друга, словно между ними лежал план роковой битвы, в которой погибли тысячи человек.
— Вы с вашими сотрудниками провели превосходную оперативно-розыскную работу, — сказал Лобо, и Фалькон счел лесть скверным знаком.
— Думаете? — спросил он. — По мне, так это превосходный перечень провалов. Убийцы Рафаэля Веги нет, а все окрестности усеяны трупами.
— Вы выявили крупную группу педофилов.
— Не думаю. Игнасио Ортега все расследование был на шаг впереди, и доказательство тому — у меня ничего на него нет, кроме кондиционеров, установленных им в поместье. А покойный Монтес то и дело подставлял мне подножки, — сказал Фалькон. — Теперь Ортега смеется мне в лицо, русские где-то далеко, на свободе, продолжают поставлять детей и взрослых для чьих-то сексуальных утех.
— С Ортегой все кончено. Он засветился. Никто теперь и близко к нему не подойдет.
— Браво! Вам так кажется? — с иронией в голосе спросил Фалькон. — Он до сих пор живет в своем уютном доме, у него прибыльное дело. Притихнет на несколько лет, но потом в силу своих природных наклонностей вернется к прежнему занятию. Тяга такого человека к осквернению невинности сильнее тяги серийного убийцы к удовольствию почувствовать, как еще одна жертва бьется, агонизируя, в его руках. И не мне вам говорить, комиссар, что Игнасио Ортега — лишь одна тонкая ниточка, которую нам удалось на время перерезать. Главное чудовище, русская мафия, все еще здесь, раскидывает свои щупальца по всей Европе. Что бы ни говорили на публику о превосходных результатах расследования, это один из самых серьезных наших провалов. И провал этот устроило руководство, которое должно вроде бы нас поддерживать.
— Могу сообщить еще об одном успехе — жену Монтеса поймали, когда она забирала на складе коробку, в которой лежало сто восемьдесят тысяч евро, — не заметив последней фразы Фалькона, сказал Лобо. — И по итогам проведенных допросов на данный момент мы пришли к убеждению, что Монтес действовал в одиночку.
— Еще раз браво, — сказал Фалькон. — А что вы скажете потрясенным жителям Альмонастер-ла-Реаль про трупы мальчика и девочки, найденные в поместье? Что будет с четверкой с кассеты? Что будет с другими детьми…
— Фелипе и Хорхе дадут полный отчет о своих находках, — размеренно произнес Лобо. — И он станет вместе с вашими частью дела, которое представит мне комиссар Элвира. Мы уже проводим в управлении внутреннее расследование. Имена всех мужчин на пленке известны. Все документально оформлено.
— И будет зачитано в андалузском парламенте?
Молчание.
— И все эти люди предстанут перед судом?
— Причина, по которой мы еще живем в организованном обществе, а не в хаосе анархии, заключается в том, что люди верят в систему государственной власти, — сказал Лобо. — Когда в семьдесят пятом умер Франко, что произошло с его ведомствами, с гражданской гвардией? Нельзя было уничтожить систему, хотя бы просто потому, что в ней работали люди, которые умели управлять. Выход? Ограничить их власть, контролировать получение должностей, изменить структуру изнутри. Вот почему люди сейчас нам верят. Вот почему нас больше не боятся. Вот почему гражданская гвардия больше не является тайной полицией.
— Побеседуйте об этом с Вирхилио Гусманом, — вздохнул Фалькон. — Самое печальное, что ни один из фигурантов нынешнего дела не предстанет перед судом. И не потому, что они не заслуживают, просто в нашей конторе полно грязного белья, а контролирующие нас власти этим пользуются, хотя их белье еще грязнее.
— Они все скомпрометированы, — сказал Лобо. — Увидите, с ними расторгнут контракты, они лишатся власти, потеряют положение… им будет несладко.
— Может быть, они не реализуют свои честолюбивые мечты, и это будет их маленькой трагедией, — возразил Фалькон, — но они останутся на свободе, а это уже будет нашей трагедией.
— Так вы считаете, что мы должны всех публично разоблачить, рассказать о коррупции внутри…
— Да, — перебил Фалькон. — И начать с чистого листа.
— За все годы полицейской работы вы не узнали ничего о человеческой природе, — с сожалением произнес Лобо. — Вы можете предположить, как скоро русская мафия начнет обрабатывать других представителей властных структур?
— Комиссар, я высказал свое мнение, вот и все, — ответил Фалькон, чувствуя, что у него опускаются руки.
— Знаете, Хавьер, это характерно не только для Испании, а происходит во всем мире, — сказал Лобо. — К нам недавно наведывались из ЦРУ. И они точно так же оберегают свою структуру, достоинство президента и госсекретаря Соединенных Штатов.
— Это вам консул сказал?
— Недвусмысленно.
— А вы не просматривали видеозапись, которая, по словам Флауэрса, доказывает невиновность Крагмэна?
— Консул подтвердил, что она существует.
— Какое доверие между государственными чиновниками! — воскликнул Фалькон. — Вы не видели запись, потому что ее нет. Флауэрс предоставил алиби Крагмэну, потому что, скорее всего, именно он принял решение покончить с неизвестностью вокруг секретов Веги. Этот человек стал непредсказуем. Думаю, Крагмэн убил Вегу, когда Флауэрс рассказал, кем он был на самом деле. И давайте минуту помолчим в память всеми забытой Лусии. Крагмэну пришлось убить женщину, которая была совершенно ни в чем не виновата.
