Отель «Бертрам» - Кристи Агата

– Пока нет, но намерен выяснить.

– Существует несколько возможностей, – продолжил мистер Робинсон. – Это как в музыке. В октаве только определенное количество нот, а их можно сочетать в нескольких миллионах комбинаций. Мне как-то рассказывал один музыкант, что невозможно дважды создать одну и ту же мелодию. Крайне интересно.

На столе мягко зажужжал телефон, и Робинсон поднял трубку:

– Да? Быстро ты это вычислил. Я доволен. Понятно. Ах, Амстердам, вот как? Спасибо. Да. Как это пишется? Отлично.

Он быстро записал что-то в блокнот.

– Надеюсь, это будет вам полезно, – сказал он, отрывая листок и передавая через стол Папаше, который вслух прочел имя: Вильгельм Хоффман. – По национальности швейцарец, – сообщил мистер Робинсон. – Хотя родился он, скажу вам, не в Швейцарии. У него большие связи в банковских кругах, и, хотя он четко держится в рамках закона, он стоит за целым рядом, скажем, сомнительных дел. Он действует только на континенте, не здесь.

– Вот как.

– Но у него есть брат, – продолжал мистер Робинсон. – Роберт Хоффман. Живет в Лондоне, торгует бриллиантами, дело у него вполне респектабельное. Женат на голландке. Имеет контору в Амстердаме. Ваши знают о нем. Как я уже сказал, он в основном занимается бриллиантами, но он очень богат и имеет крупную собственность, обычно не записанную на его имя. Да, он стоит за массой предприятий. Они с братом и являются настоящими владельцами отеля «Бертрам».

– Спасибо, сэр. – Старший инспектор Дэви встал. – Не могу выразить, как я вам обязан. Это удивительно, – добавил он, позволив себе большее, чем обычно, проявление чувств.

– Что я это узнал? – спросил мистер Робинсон, выдав одну из своих самых широких улыбок. – Но это одна из моих специализаций – информация. Мне нравится знать. Ведь потому-то вы и пришли ко мне, разве не так?

– У нас, конечно, знают о вас, – сказал старший инспектор Дэви. – И во внутренней разведке, и в спецотделе и так далее. – Он добавил почти наивно: – Мне пришлось собраться с духом, чтобы обратиться к вам.

Мистер Робинсон снова улыбнулся.

– Я нахожу, что вы человек интересный, старший инспектор Дэви, – сказал он. – Желаю вам успеха во всех ваших начинаниях.

– Спасибо, сэр. Мне кажется, я в этом нуждаюсь. Кстати, как вы полагаете, эти два брата люди агрессивные?

– Разумеется, нет, – ответил мистер Робинсон. – Это шло бы вразрез с их политикой. Братья Хоффман не применяют насилия в своих деловых отношениях. У них на вооружении имеются методы более эффективные. Год от года, я бы сказал, они становятся все богаче, по крайней мере, так сообщает мой источник из банковских кругов Швейцарии.

– Полезное местечко Швейцария.

– Да, уж это точно. Что бы мы все без нее делали – ума не приложу! Такая высокая нравственность. Такое деловое чутье! Да, все мы, деловые люди, должны быть благодарны Швейцарии. Я лично, – заметил он, – придерживаюсь высокого мнения и об Амстердаме. – Он выразительно посмотрел на Дэви, потом снова улыбнулся.

Старший инспектор вышел.

Когда он вернулся на службу, его ждала записка:

«Каноник Пеннифезер обнаружен – жив, если и не совсем здоров. Вероятно, был сбит машиной у Милтон-Сент-Джона и получил сотрясение мозга».

Глава 18

Каноник Пеннифезер смотрел на старшего инспектора Дэви и на инспектора Кэмпбелла, а старший инспектор Дэви и инспектор Кэмпбелл смотрели на него. Каноник Пеннифезер был снова дома. Он восседал в просторном кресле в своей библиотеке, с подушкой под головой и ногами на пуфике, с пледом на коленях, что подчеркивало его положение больного.

– Боюсь, – говорил он вежливо, – что я просто не в состоянии что-нибудь припомнить.

– Вы не можете припомнить, как вас сбила машина?

– Боюсь, что нет.

– Тогда откуда вам известно, что вас сбила машина? – придирчиво спросил инспектор Кэмпбелл.

– Эта женщина, миссис… миссис Уилинг, кажется… сказала мне об этом.

– А она откуда знает?

Каноник Пеннифезер совсем растерялся:

– Боже мой, вы совершенно правы. Откуда ей, в самом деле, знать? Она, наверное, просто подумала, что так случилось.

– И вы сами не в состоянии вспомнить ничего? Как вы оказались в Милтон-Сент-Джоне?

– Не имею понятия, – ответил каноник Пеннифезер. – Даже название мне ничего не говорит.

Раздражение инспектора Кэмпбелла нарастало, но старший инспектор Дэви попросил спокойно и буднично:

– Просто расскажите нам о том, что вам запомнилось последним, сэр.

Каноник Пеннифезер повернулся к нему с облегчением. Жесткое недоверие инспектора Кэмпбелла приводило его в крайнее смущение.

– Я собирался на конгресс в Люцерн. Я поехал на такси в аэропорт, по крайней мере, на аэровокзал Кенсингтон.

– Так. А потом?

– Вот и все. Больше ничего не могу вспомнить. Потом я помню только гардероб.

– Что еще за гардероб? – спросил инспектор Кэмпбелл.

– Который был не на месте.

Инспектора Кэмпбелла так и подмывало углубиться в эту проблему гардероба «не на месте». Старший инспектор вмешался:

– Вы помните, сэр, как вы прибыли на аэровокзал?

– Думаю, да, – сказал каноник Пеннифезер с оттенком сомнения в голосе.

– И вы отправились в Люцерн, как положено?

– Разве? Я что-то ничего об этом не помню.

– А вы помните, как вернулись в отель «Бертрам» тем же вечером?

– Нет.

– Но вы помните отель «Бертрам»?

– Само собой. Я там жил. Очень удобный отель. Я оставил номер за собой.

– А вы помните, как ехали в поезде?

– В поезде? Нет, никакого поезда не помню.

– Этот поезд остановили и ограбили. Уж это-то, каноник Пеннифезер, вы должны бы помнить.

– Должен? – повторил каноник Пеннифезер. – Но как-то… – начал он извиняющимся тоном. – Нет, не помню. – Он перевел взгляд с одного полицейского на другого и слабо улыбнулся.

– Значит, вы утверждаете, что не помните ничего после того, как сели в такси и отправились на аэровокзал, и до тех пор, когда проснулись в доме Уилингов в Милтон-Сент-Джоне.

– Но в этом нет ничего необычного, – сказал каноник Пеннифезер. – Такое часто случается при сотрясении мозга.

– Когда вы очнулись, что, вы подумали, с вами произошло?

– У меня так болела голова, что я и думать толком не мог. Потом, конечно, я стал гадать, где я нахожусь, и миссис Уилинг все объяснила и принесла мне отличного супа. Называла меня «милушей», – произнес каноник Пеннифезер несколько неодобрительно. – Но она была очень добра. По-настоящему добра.

– Ей следовало сообщить о происшествии в полицию, вас поместили бы в больницу, и вы получили бы надлежащий уход, – сказал инспектор Кэмпбелл.

– Она очень хорошо за мной ухаживала, – горячо заступился за миссис Уилинг каноник Пеннифезер. – Насколько я знаю, в случае сотрясения мозга мало что можно сделать, кроме обеспечения пациенту покоя.

– Если бы вы могли вспомнить еще хоть что-нибудь, каноник Пеннифезер…

Каноник перебил его:

– Похоже, целых четыре дня выпали из моей жизни, – заметил он. – Это крайне любопытно. Даже очень любопытно. Мне бы так хотелось узнать, где я был и что делал. Доктор уверяет, что я все это могу вспомнить. Но с другой стороны, могу и не вспомнить. Может быть, я так и не узнаю, что со мной было в эти дни. – Веки его отяжелели. – Простите меня. Мне кажется, я сильно устал.

– Все, хватит на сегодня, – сказала миссис Макри, которая все время маячила в дверях, готовая вмешаться в случае необходимости. Она двинулась к ним. – Доктор велел, чтобы его не волновали, – заявила она решительно.

Полицейские поднялись и направились к двери. Миссис Макри проводила их через переднюю с видом добросовестного сторожевого пса. Каноник пробормотал что-то, и старший инспектор Дэви, который замыкал шествие, быстро обернулся:

– Что вы сказали?

Но глаза каноника были уже закрыты.

– Как вам кажется, что он сказал? – спросил Кэмпбелл, когда они вышли из дома, отклонив не слишком настойчивое предложение миссис Макри перекусить.