Второй удар гонга. Врата судьбы - Кристи Агата

— А что, это так важно? — поинтересовался Томми.

— И даже очень. Я хочу сказать, что мука очень часто продается в трехфунтовых мешках, и поместить ее в контейнеры, подобные вот этим, просто невозможно — они все слишком хрупкие и изысканные. Как видишь, на одном из них изображена роза, на другом — подсолнух, и вмещают они не больше фунта. Так глупо…

Иногда у Таппенс мысли прыгали с одной на другую.

— «Лавры», — сказала она однажды. — Мне кажется, это глупое название для дома. Не понимаю, почему он называется «Лавры». Вокруг ведь нет никаких лавров. Лучше бы его назвали «Платаны». Я люблю платаны.

— Мне говорили, что до «Лавров» дом назывался «Длинный Скофилд», — заметил Томми.

— Кто такой Скофилд и кто жил в доме в то время?

— Кажется, Уоддингтоны.

— Все это так путает, — пожаловалась Таппенс. — Уоддингтоны, а потом Джонсы — те, кто продал дом нам. А перед тем — Блэкморы? А когда-то, как я понимаю, Паркинсоны… Целый выводок Паркинсонов. Мне все время попадаются все новые и новые Паркинсоны.

— В каком смысле?

— В том смысле, что я о них все время спрашиваю, — ответила Таппенс. — Ведь если мы что-то узнаем о Паркинсонах, это поможет нам с решением нашей… нашей проблемы.

— Так сейчас называют все на свете. Проблемы Мэри Джордан, правильно?

— И не только это. Помимо проблемы Мэри Джордан, существует проблема Паркинсонов и масса, как я полагаю, других проблем. Мэри Джордан не умерла своей смертью, — а потом в послании шло «это должен быть один из нас». Имелся в виду один из Паркинсонов или же один из тех, кто жил в этом доме? Скажем, здесь жили два-три Паркинсона, и еще несколько пожилых Паркинсонов, и еще люди не с этой фамилией, но племянники и племянницы Паркинсонов, а кроме этого, горничная, служанка, повариха и, возможно, гувернантка вместе с девушкой au pair [31] — хотя au pair тогда еще не было, — то есть «один из нас» может относиться ко всем чадам и домочадцам. Тогда домочадцев в домах было гораздо больше, чем сейчас. Так что Мэри Джордан вполне могла быть горничной, или служанкой, или даже поварихой. И кому нужна была ее смерть, да еще и насильственная? То есть, по-видимому, кто-то желал ее смерти, иначе б она умерла своей смертью — правильно? Послезавтра у меня еще одно «кофейное утро» [32], — все это Таппенс произнесла почти не останавливаясь.

— Ты, кажется, становишься завсегдатаем подобных мероприятий.

— Знаешь, это прекрасный способ узнать соседей и тех, кто живет в твоей деревне. Ведь наша деревня не так уж и велика. И люди постоянно вспоминают своих старых тетушек или тех, кого они когда-то знали… Начну-ка я, пожалуй, с миссис Гриффин, которая имеет здесь статус легендарной личности. Могу сказать, что она управляла здесь всем железной рукой. Третировала и викария, и местного доктора, и районную фельдшерицу, да и всех остальных.

— А эта районная фельдшерица ничем не сможет помочь?

— Маловероятно. Она уже умерла. То есть я хочу сказать, что умерла та, что работала здесь во времена Паркинсонов, а та, которая работает здесь сейчас, совсем еще новичок. И это место ее вовсе не интересует. Думаю, что она и Паркинсона-то в своей жизни вряд ли встречала.

— Хотелось бы… — в голосе Томми слышалось отчаяние, — как бы мне хотелось позабыть об всех этих Паркинсонах.

— Ты что, думаешь, тогда проблемы исчезнут сами собой?

— Боже мой! — воскликнул Томми. — Опять эти проблемы!

— Это все Беатрис.

— Что Беатрис?

— Все проблемы от нее. Или нет — от Элизабет. От уборщицы, которая была у нас до Беатрис. Она вечно приходила ко мне со словами: «Мадам, вы не уделите мне минутку? Понимаете, у меня возникла проблема…» А когда по четвергам стала приходить Беатрис, то она заразилась от нее — так мне кажется.

Поэтому у нее тоже проблемы. Это просто способ начать разговор — его всегда начинают с какой-то проблемы.

— Ну, хорошо, — сказал Томми. — Давай согласимся с этим — и закончим. У тебя есть проблема — у меня есть проблема — у всех нас есть проблемы.

Он вздохнул и вышел.

Таппенс, покачивая головой, медленно спустилась по лестнице. Ганнибал, с надеждой помахивая хвостиком, подбежал к ней. Он явно надеялся на лучшее.

— Нет, Ганнибал, — разочаровала его Таппенс. — Ты уже гулял. Тебя выводили утром.

Пес намекнул, что она ошибается и никакой прогулки не было.

— Ты самый большой лгунишка среди всех собак, которых я когда-либо знала, — заметила Таппенс. — Ты уже гулял с папочкой.

Ганнибал повторил попытку, на сей раз намекая на то, что вторая прогулка полностью зависит от отношения к собаке ее хозяина.

Потерпев неудачу, он спустился на первый этаж, громко залаял и стал притворяться, что сейчас укусит девушку со спутанными волосами, которая возилась с пылесосом. Он вообще не любил пылесосов и возражал против продолжительной беседы Таппенс с Беатрис.

— Только скажите, чтобы он не кусался, — попросила Беатрис.

— Он тебя не укусит, — ответила Таппенс. — Это он только притворяется.

— А мне кажется, что в один прекрасный день он это сделает, — сказала Беатрис. — Кстати, мадам, не найдется ли у вас для меня минутки?

— Ах вот как, — произнесла Таппенс. — Ты хочешь сказать…

— Понимаете, мадам, у меня тут возникла проблема…

— Я так и думала, — сказала Таппенс. — И что же это за проблема? Кстати, ты никогда не слышала о семье — или о ком-то — по фамилии Джордан, живших или в этом доме, или где-то по соседству?

— Вы сказали «Джордан»?.. Не могу припомнить. Вот Джонсоны здесь жили, а еще — ну точно, фамилия одного из констеблей была Джонсон. И одного из почтальонов. Джордж Джонсон его звали. Он был моим дружком. — Девушка хихикнула.

— А ты никогда не слышала о Мэри Джордан, которая умерла?

Беатрис выглядела сбитой с толку. Она покачала головой и вернулась к своей проблеме.

— Так вот эта проблема, мадам…

— Ах да. Твоя проблема.

— Вы не будете против, мадам, если я задам вам вопрос? А то я оказалась в странной ситуации, а я, понимаете ли, не люблю…

— Только не тяни резину, — попросила Таппенс. — А то мне пора на встречу.

— Ах, ну конечно. У миссис Барбер, правильно?

— Правильно, — согласилась Таппенс. — Так что за проблема?

— Пальто, знаете ли. И очень миленькое. Оно висело в «Симмондз», и я его примерила, и оно здорово подошло мне. Там было крохотное пятнышко на подоле, прямо рядом с кантом, но для меня это совершенно неважно. В любом случае это объяснило…

— Объяснило что именно? — поторопила ее Таппенс.

— Объяснило мне, почему пальто было таким дешевым. И я его купила. Все было в порядке. Но когда я пришла домой, то обнаружила на нем еще один ценник. И вместо трех семидесяти на нем стояло шесть фунтов. Понимаете, мэм, я никогда еще не попадала в такую ситуацию и не знала, как поступить. Поэтому я вернулась в магазин, захватив с собой пальто… Я подумала, что лучше взять его с собой и объяснить все продавщице. Понимаете, я не хотела заполучить его таким образом, и еще, понимаете, девушка, которая мне его продала, была такая любезная — очень приятная девушка по имени Глэдис — я не знаю ее фамилии, — но она так сильно расстроилась, и я сказала: «Все в порядке, я доплачу сколько надо». А она сказала: «Нет, так нельзя, потому что покупка уже занесена в книгу». Понимаете… вы же понимаете, о чем я?

— Кажется, понимаю, — ответила Таппенс.

— Она сказала: «Так делать нельзя. У меня будут проблемы».

— А она объяснила тебе, почему они у нее будут?

— Понимаете, мне так показалось… То есть я хочу сказать, ну, она продала его мне дешевле, чем было надо, и вот, понимаете, я его принесла назад и никак не могла понять, почему у нее должны быть проблемы. И она объяснила, что за подобную небрежность, то есть за то, что она не заметила правильного ценника и взяла с меня не ту цену, ее вполне могут уволить.