В моей памяти отчетливо засела та ночь, когда его арестовали за взлом и проникновение в тот злополучный дом в Пэлисейде. Множество раз я прокручивал в голове каждую деталь, пытаясь нащупать логику событий. Насколько я знаю, никто отца по телефону никуда не вызывал. Да и судя по тому, что говорилось на суде, в том доме и телефона-то не было. И мама вернулась домой как минимум за час до того, как отец отправился, как он мне сказал, «на бейсбольный матч».
Нет, к его приезду Перри был уже мертв. Убийцей оказалась мама, когда шеф попытался ею овладеть. Она его оттолкнула, и Перри, оступившись, грянулся о камин. Отец ни слова не сказал в свою защиту в течение долгого судилища. Он на шестнадцать лет покинул семью и выжил в этом тюремном аду — все это он сделал ради мамы, защитив ее и приняв удар на себя. И точно так же нынче он пожертвовал собой ради меня.
Будучи ребенком, я никогда ничего не мог скрыть от отца. Попробуй что-то утаить от профессионального жулика! Вот и сейчас, когда он посмотрел на меня и встретил этот мой дурацкий, растроганно-понимающий взгляд, я понял: он видит все, что во мне происходит.
— Спасибо, папа. Я люблю тебя.
— Я тебя тоже. Ты только тут не раскисай. Я уже через час отсюда выберусь как новенький.
Рука его была очень холодной. Врач взялся за телефон, потребовал доставить какое-то сильнодействующее средство и восемь доз первой положительной крови.
— Я упустил улику. Я подвел тебя, пап. Прости.
— Не важно, Майк. Главное, мы его напугали. Помнишь «порося в мешке»? Играй человеком, а не тем, что у тебя в руках.
Я, кажется, брякнул еще что-то слезливое, отец отшутился. Наконец его повезли в операционную.
Один из копов, дежуривший в комнате ожидания, то и дело расшагивал мимо меня, тщательно присматриваясь. Потом он вышел переговорить с сослуживцем. Я никуда не собирался уходить — по крайней мере, пока не выяснится, что с отцом.
Картрайт появился где-то через полчаса:
— Ну как он?
— В хирургии. Пока ничего не знаю.
— Полицейские тут кишмя кишат, — сказал он и кивком показал на двери в конце коридора.
Я прошелся, описав круг, чтобы проверить другой выход, и, разумеется, обнаружил там своего «приятеля» детектива Риверу, что продал меня Дэвису. Бог знает сколько еще наемников запустили сюда Генри с Маркусом. Так же вкругаля я вернулся к Картрайту.
— Тебе надо дуть отсюда, — посоветовал он.
— Я его не оставлю.
— Нет никакого смысла сдаваться в руки полиции, Майк.
— Я не уйду.
— Я о нем позабочусь. Мы с твоим отцом вместе вернемся. Я побуду тут с ним.
Я услышал, как в дальнем конце коридора открылась дверь, и вскоре Ривера уже вел в нашу сторону группу людей, похожих на копов в штатском. Мы поскорей нырнули за угол.
— Давай катись отсюда побыстрее, — вцепился мне в плечо Картрайт. — Об отце твоем я позабочусь. Ты же знаешь, кто с ним это сделал.
Я лишился своего единственного средства свалить Генри — но это ничего не значило. Я должен был найти другой способ его остановить.
Полицейские были уже близко, но я все стоял, отказываясь бежать. Картрайт снова схватил меня за плечо:
— Уходи!
Я еле успел ускользнуть от полицейских, метнувшись через служебный вход. Копы буквально наводнили больницу. С полчаса я крался по клинике, прячась по пустым кабинетам, пока наконец не обошел копов, которые уже обыскали крыло с хирургическим отделением. Но я не мог так просто уйти, оставив отца при смерти. Я должен был увидеть его еще раз, убедиться, что он выкарабкается. Я наткнулся на ординаторскую, вскрыл замок и стащил у спавшего там обитателя медицинский халат, сняв его с крючка вместе со стетоскопом. Облачившись, я направился к тому крылу, где лежал отец, при этом я сосредоточенно прятал лицо в бумагах, вытащенных из кармана халата.
Через внутренний коридор я перешел в крыло отделения экстренной помощи, спокойно прошагав мимо двоих копов, которые внимательно оглядывали всякого входящего в гражданском и были абсолютно слепы к «белым одеждам». Я прошел к пустовавшему посту дежурной сестры.
Тут же ко мне подошла пожилая медсестра, спросила:
— Могу я вам помочь?
— Мне надо поговорить с Робертом Фордом.
Несомненно, стетоскоп совершает чудеса! Без лишних вопросов она покопалась в папках на столике.
— Вероятно, его бумаги вместе с телом отправили к патологоанатому, — сказала она наконец.
Не может быть такого!
— А вы не могли бы еще раз проверить? — кивнул я на монитор.
Медсестра ввела его имя в компьютер. Экран моргнул. Из-за плеча женщины я прочитал то, что появилось черным на зеленом фоне. Я глядел на эту запись и не верил своим глазам: «Передано в морг… Холодильная камера».
— Вот, — вздохнула она. — Он внизу, в холодильнике.
Глава двадцать шестая
Итак, из-за моих промашек отец был мертв, и у меня осталось всего три часа до того момента, когда Радо явится за Энни и проделает с ней некую дикую жестокость, которую я даже не мог себе представить. А мое единственное оружие — доказательство вины Дэвиса — обратилось в золу.
Теперь мне следовало сделать выбор: отдать душу Дэвису — или отдать свою возлюбленную Радомиру. Если даже нам с Энни удастся затихариться от балканского психопата, рано или поздно Генри узнает, что Энни так и осталась на моей стороне, и тогда использует ее против меня как средство давления. От Генри Дэвиса трудно было что-то надолго утаить.
Два человека желали моей смерти — или готовили мне столько мучений, что смерть показалась бы благом. У отца была такая роскошь, как отсутствие жесткого выбора, он сумел с честью уйти из жизни, до конца оставшись мучеником за других. Но если я попытаюсь сделать то же самое, пострадаю не только я, но и Энни, а она — единственное, что у меня осталось.
Выбор был просто невозможен. Я видел лишь один выход, и я собирался следовать ему с холодной, бесчувственной решимостью. Если уж все честные люди вокруг — сплошь преступники, то, может быть, только преступники и честны? Отец меня покинул — но он оставил мне ответ. Я передам себя в руки убийц в надежде, что сумею прорваться, разведя их обоих.
Скрывшись из больницы, я первым делом заехал в «Белый орел» — в тот клуб, где Мирослав с Александером регулярно вершили свои расправы.
Черный «мерседес» припарковался в двух кварталах от этого красивого здания, где некогда размещалось посольство. По изогнутым ступеням я поднялся к парадной двери. Тучные мужчины в элегантных костюмах тут же заступили мне дорогу.
— Скажите Мирославу и Александеру, что прибыл Майкл Форд. И Радомиру сообщите, если он тут. Ему будет приятно это узнать.
Наемник нажал пальцем на наушник, от которого в костюм убегал проводок. Чересчур суровая охрана для «клубного братства». Меня всего обыскали и потащили через гостиную, набитую всяким евротрэшем и смазливыми шлюхами, в потайную комнатку в цокольном этаже с камином, большой люстрой и парой обитых материей диванчиков.
Явившиеся тут же Миро с Алексом связали мне за спиной руки и уложили мордой в пол, точнее, в ковер. Миро для надежности наступил мне на запястья и так держал до самого прибытия Радо, болтая со своим напарником о чем-то — как будто о футболе — на непонятном для меня языке. Для них такая ситуация была, похоже, совершенно обыденной.
Радо приехал через полчаса — причем передвигался он свободно, открыто и слишком смело для человека, прячущегося от военного трибунала. Он пощелкал пальцами, прорычал что-то по-сербски — так мне, во всяком случае, показалось, — после чего Алекс поставил меня на ноги.
— С твоей стороны очень смело было прийти сюда, чтобы принять наказание как мужчина, — сказал Радо. — Мне, конечно, немного жаль, что я не получил возможности позабавиться с одной черноволосой малышкой, но ты поступаешь по чести.
— Ты хочешь отомстить? — спросил я.
— Разве это не логично? — ухмыльнулся он и, подняв ладони, глянул по очереди на сообщников. Те кивнули.
